— Андрей убит, — по-детски всхлипывая, лепетал Владимир, — Константин Давыдович тоже, четверо матросов ранены, вельбот разбит…

— А орудия? — страшным голосом спросил Баранов.

— Одно разбито, два целы, — ответил Володя, отвернувшись от командира, схватился за перила мостика и зарыдал. Рука Баранова легла на плечо Володи и стиснула его.

— Не время плакать, юнкер, — услышал Володя суровый, но полный сочувствия голос. — Вы и я, все на «Весте» в любую минуту можем разделить судьбу вашего брата и Чернова. А нам надо выжить и отомстить за них! Отправляйтесь на бак и передайте лейтенанту Кроткову приказ перейти с четырьмя комендорами из его расчета на ретирадную батарею. По дороге пригласите на мостик старшего офицера. Пусть вызовет стрелков на палубу и троих, самых лучших, возьмет с собой сюда.

Слова Баранова вернули Владимира к действительности. Он посмотрел на броненосец, даже на глаз было видно, что он приблизился саженей на 400. И вдруг вспомнил:

— Николай Михайлович, от последнего залпа бомба попала турку в корму, я видел тучу обломков.

— Молодец, — похвалил Баранов, — а теперь бегом на бак!

Старший Перелешин уже окончил блиндирование машины тюфяками и скоро явился на мостик с тремя стрелками. Одновременно вдоль бортов рассыпались матросы с ружьями — им было приказано целить в амбразуры казематов броненосца, откуда высовывались, как было видно в бинокль, красные фески. На юте Кротков и Рожественский заряжали и вручную наводили две оставшиеся невредимыми мортиры.

Над настилом мостика показалась голова боцмана Власова. Почтительно сняв шапку, он подошел к старшему офицеру и, посмотрев на рулевых у штурвала, явно конфузясь, произнес:

— Ваше благородие, дозвольте сказать два слова на ушко?

Перелешин склонился к нему.

— Что, большая пробоина? — спросил он взволнованно.

— Никак нет, ваше благородие, но небольшой пожар аккурат над пороховым и бомбовым погребами на юте. Турецкий снаряд — он наполовину вверху, а наполовину под палубой взорвался.

— Никому не говорил?

— Вот-те крест, — истово перекрестился Власов.

Перелешин торопливо пересказал новость Баранову.

— Владимир Платонович, придется вам это взять на себя. Захватите всех свободных офицеров, кроме минных — они, боюсь, нам понадобятся. Возьмите мичмана Петрова и гардемарина Казнакова. А чем заняты волонтеры?

— Господа Джевецкий и Мельников с переводчиком Спиропуло наряжены в команду для подачи снарядов к баковой батарее.

— И Спиропуло там? Молодец! Захватите всех с собой, сейчас на баке делать нечего.

Перелешин побежал вниз по трапу, Володя было кинулся за ним, но Баранов остановил его:

— Останьтесь, вы мне понадобитесь.

Опять над палубой разорвались две гранаты, юнкер увидел издали, как вздрогнула спина лейтенанта Кроткова, занятого вращением маховика наводки мортиры, как он левой рукой сделал жест, как бы желая ее почесать, а потом провел по волосам. Правой он при этом продолжал вращать маховик. После Володя узнал, что в этот момент семнадцать дробин впились лейтенанту в тело, а близким разрывом опалило волосы. Рожественский рассказывал потом, как англоман Аполлон Кротков наводил мортиру и сквозь стиснутые от боли зубы проклинал по-английски «английских свиней» на неприятельском броненосце.

Враг находился в это время в позиции, удобной для залпа из правого бортового каземата, но не стрелял, а стал разворачиваться, направляя на цель носовое орудие.

— Вы были правы, юнкер, — повеселев, сказал Баранов. — Одна бомба попала, но не в корму, а в правый каземат — этим орудиям уже больше не стрелять и их комендорам тоже!

Володя взял у сигнальщика подзорную трубу и направил на броненосец. С виду каземат был совершенно цел, но молчал.

«Бомба пробила ему крышу»,- догадался юнкер. Его внимание привлек солнечный зайчик на неприятельском мостике. Напрягши зрение, он разглядел два синих мундира у сверкающего бликами аппарата и поодаль — красное пятнышко турецкой фески.

— Николай Михайлович, — доложил он Баранову, — вижу одного турка и двух англичан у дальномера!

Он вздрогнул от близкого выстрела. Это Баранов, взяв «барановское ружье» из рук Николая Носкова, стрелка 1-го разряда, приведенного на мостик Перелешиным, сам стрелял по амбразуре броненосца. Володя сбоку увидел его лицо, бороду, прижатую к прикладу, отметил полную неподвижность корпуса, — то был опытный стрелок с твердой рукой. Вот он опустил винтовку, откинул затвор, вложил патрон, резко взвел курок, опять приложил приклад к плечу, недолго целился и выстрелил. Стрелял он с ожесточением, выдававшим необходимость разрядить многочасовое нервное напряжение физическим действием.

Выпустив пять пуль, командир передал ружье Носову, поднял бинокль, недолго смотрел в него.

— Братцы, — обратился Баранов к стрелкам и комендорам энгстремовского орудия, — видите солнечные блики на мостике турка?

— Видим, ваше благородие.

— Сто рублей премии на всех, если собьете прибор! Приготовиться! Пли!

Залп двух энгстремовских стволов и трех винтовок оглушил Володю. В подзорную трубу он увидел, как упали синие фигуры и исчезла красная феска. Но аппарат продолжал сверкать линзами на солнце.

— Молодцы! — объявил Баранов, — Хотя дальномер цел, но наблюдатели уничтожены. Премия выплачивается после боя. — Рады стараться, ваше благородие! — привычным хором ответили стрелки.

На юте грохнула мортира Кроткова, но взрыва бомбы не последовало.

— Отказала, — разочарованно сказал Баранов и велел Володе вызвать на мостик Перелешина-младшего. Яковлев нашел обоих минных офицеров у своих катеров. Они на всякий случай разводили пары в машинах и уже успели в этом. Услышав о приглашении Баранова, Михаил Платонович кивнул Жеребко-Ротмистренко и произнес:

— Сейчас я его спрошу.

Поднявшись на мостик, он первым делом посмотрел на броненосец, оценивая на глаз расстояние до него. А до острого шпирона турецкого корвета оставалось саженей 300-350.

— Михаил Платонович, — сказал Баранов, — противник, как видите, наступает уже не маневрируя. Очевидно, он намерен таранить «Весту». Прошу вас отправиться на корму, приготовить шест со снаряженной миной, проверить провода. Когда броненосец подойдет на длину шеста, откидывайте его от борта, не дожидаясь особой команды, по вашему усмотрению.

— Николай Михайлович, — ответил лейтенант, — я и Жеребко-Ротмистренко просим разрешения на атаку минными катерами. Их команды тоже рвутся в дело. Пары уже подняты.

Баранов, явно потрясенный предложением, с изумлением посмотрел на Перелешина.

— Но ведь сейчас же белый день, — воскликнул он, — это безумие! Никто еще не атаковал броненосец в открытом море, на ходу, да еще при свете солнца!

— Так тем больше чести тому, кто решится на атаку! — воскликнул Перелешин.

Баранов посмотрел на море вокруг.

— Михаил Платонович, — мягко сказал он, — посмотрите на волны — какая зыбь! Катера не выгребут против волны, а потом ведь для их спуска надо остановиться по крайней мере на пять минут! Нет, это невозможно! Оставьте безумную затею и отправляйтесь, пожалуйста, к кормовому минному шесту, он может нам скоро понадобиться.

Перелешин вздохнул, повернулся и стал спускаться по трапу. Володя провожал взглядом его изящную фигуру, жалея, что Баранов не разрешил минной атаки.

Крупная граната взорвалась над мостиком, ударила взрывная волна, масса осколков впилась в настил. Володя увидел, что Перелешин схватился за бедро и упал. Одновременно он услышал странный чавкающий звук и стоны справа от себя. Стрелок Носков лежал на мостике с оторванной головой, рядом умирал другой матрос с развороченной грудью. Из «Птички», катера Перелешина, повалил густой пар — осколком пробило котел.

Баранов и Володя одновременно подбежали и склонились над Перелешиным.

— Михаил Платонович, голубчик, куда вас? — спрашивал Баранов.

— Ногу… оторвало, — с трудом приподнимаясь на локте, ответил раненый, — не смог я минный шест осмотреть, — виновато продолжал он, — пошлите Жеребко-Ротмистренко, он в этом тоже прекрасно понимает. Но, если и с ним что случится, то помните, Николай Михайлович, главное — снаряженную мину к шесту крепить только перед самой атакой. А то взорвется ненароком…