Владимир, обязанности которого в качестве ординарца Баранова окончились с отбоем боевой тревоги, отправился спать, а Андрей заступил на вахту с 12 до четырех часов. Баранов спустился к себе в каюту, велев разбудить при первом подозрительном огне в море или каком-нибудь сигнале с «Ливадии».

Весь следующий день отряд шел в том же порядке с предельной скоростью. Стремились попасть к Сулину в сумерках, но еще засветло, чтобы успеть сначала осмотреть рейд, а потом уже атаковать его катерами. Кочегары и машинисты, очумев от жары, время от времени выбегали на палубу, где их обливали забортной водой. Володя старался не попадаться на глаза Баранову — боялся, что пошлет в машину.

Но Баранову было не до этого. Вместе со старшим офицером он весь день провел на мостике, разглядывая горизонт. То же делал и сигнальщик на салинге, но горизонт был чист. Ни одного дымка, ни одного паруса не было на нем. Эскадра шла напрямик, вдали от берегов, а торговые суда турок, если и решались выйти из своих портов, то далеко в море не заходили, считая, что лучше обогнуть все Черное море по периметру, чем встретиться с русскими крейсерами.

Берег у Сулинского гирла, главного и наиболее глубокого из рукавов устья Дуная, — это очень низкий песчаный пляж без какой-либо растительности. Поэтому штурман сказал Баранову, что признаком приближения к нему может служить увеличивающаяся мутность воды. Предупрежденный сигнальщик на салинге под вечер донес, что видит мутную воду и на горизонте гору. В бинокли установили, что это пятивершинная возвышенность Беш-Тепе, находящаяся далеко в глубине Румелийского побережья.

Теперь было решено действовать иначе, чем в Пендерекли. «Константин», «Веста» и «Владимир» легли в дрейф, а «Ливадия», как самая быстроходная и лишенная далеко видного рангоута, с заходом солнца приблизилась к Сулинскому рейду. Он был пуст. В порту, занимающем три мили вверх по Сулинскому рукаву, можно было с трудом различить какое-то движение, но это, очевидно, перемещались речные корабли. Посылать из-за них катера было бессмысленно. Срок крейсерства истекал, решили вернуться в Одессу.

Больше всего огорчился Владимир. Был вечер пятого июля, его пребывание на «Весте» кончалось через десять дней. Он уже предчувствовал, как покинет полюбившийся ему корабль, так и не приняв участия в морском бою, и не увидит действия аппаратов Давыдова.

Андрей утешал брата. Он беседовал с Черновым, и подполковник сказал, что, по его мнению, первое крейсерство «Весты» в составе столь разнокалиберной эскадры было просто тренировочным походом, проверкой боевой готовности нового крейсера. А вот теперь, когда испытание выдержано — минные катера исправны, машины в порядке, корабль не отставал от отряда во время ночных переходов без огней, — то по прибытии в Одессу «Весту» ждет назначение в самостоятельное плавание.

На следующий день, к полудню, появился мыс в виде отвесной стены более 25 саженей высотой, который Викторов определил как Большой Фонтан. До Одессы оставалось не более шести миль.

Миновали мыс Ланжерон, открылась длинная линия Карантинного мола с Воронцовским маяком на оконечности. За молом густо стояли мачты укрывшихся в порту коммерческих пароходов и парусников. Навстречу эскадре из порта уже спешил лоцманский катер для проводки через минные поля, простиравшиеся в море на семь верст. Викторов сказал, что с десяти часов вечера до трех утра прилегающая акватория освещается невиданным ранее способом — двумя электрическими прожекторами. Один установлен на даче Ланжерона, а другой — в противоположном конце города — на Пересыпи. Ночью в Одессе действует правило о строгом затемнении, за этим следит полиция. Город охраняют 13 береговых батарей с орудиями больших калибров. Здесь же все броненосные силы Черноморского флота — обе «поповки», кроме того, построены две плавучие батареи.

— А зачем освещать прожекторами минные поля? — спросил Володя. — Наоборот, пусть турки в темноте наскочат на них и взорвутся.

— А чтобы не разминировали, — ответил Викторов. — Знаете, как было в Сухум-кале? Турки подошли с моря, спустили ныряльщиков, те находили мины, перерезывали тросы и оттягивали в сторону.

Все удивились мужеству турецких пловцов, но Чернов высказал логичную мысль, что это просто результат их невежества. Ныряльщики никогда не видели взрыва мины и просто не знали, чем он грозит.

Явился лоцманский бот и повел эскадру в гавань.

Пароходы активной обороны ошвартовались у набережной Карантинной гавани. По пути туда Володя рассмотрел плавучие батареи, установленные на якорях при входе в порт. Это были плоты с бронированным бруствером, за которым стояли 6-дюймовые мортиры, такие же, как на «Весте».

Карантинная гавань располагалась между Карантинным и Платоновским молами, ее набережная носила название Бакалейной. До войны здесь останавливались корабли из-за границы, но теперь, конечно, иностранная торговля прекратилась и гавань отвели под суда активной обороны, так как обычная стоянка военных кораблей — Практическая гавань была занята знаменитыми «поповнами».

Командующим войсками в Одессе был генерал Семека, но всеми делами, относящимися к деятельности флота, занимался его помощник, капитан 1-го ранга Зеленый 3-й. К нему, для приветствия и доклада, отправились командиры кораблей, а свободные от вахты офицеры и матросы были отпущены на берег. Те офицеры «Весты», что прибыли с Балтики, очень интересовались увидеть «поповки», о которых столько писали в газетах и которые при случае с особенным удовольствием ругал Баранов. Между прочим, Чернов как-то обмолвился в разговоре с Андреем, что эти замечания Баранова кто-то услужливо сообщил изобретателю и строителю «поповок», вице-адмиралу Андрею Александровичу Попову, а также высшим чинам Морского министерства и с тех пор там относятся к командиру «Весты» очень неодобрительно. Чернов даже выразил сожаление, что неосторожность Баранова может повредить его дальнейшей карьере.

Володя сбежал по трапу и поспешил в Практическую гавань. Ему не терпелось увидеть своего друга Мишина, который был направлен на «Вице-адмирал Попов». Он предвкушал удовольствие предстать перед приятелем в образе морского волка, овеянного ветрами Черного моря. Бедняга Мишин! Володя искренне сочувствовал товарищу, осужденному болтаться на своем «подносе» вблизи берегов.

Когда первый броненосец береговой обороны «Новгород» доставили пять лет тому назад в разобранном виде из Петербурга в Николаев, Володя с другими мальчишками бегал смотреть, как его выгружают из бесчисленных (их было двести) вагонов. Потом весь Николаев нимало дивился форме нового корабля, которую он постепенно приобретал по мере сборки на стапеле. Броненосец был совершенно круглый, с 12 килями и шестью винтами! Многие сомневались, сможет ли он двигаться по прямой, но, спущенный на воду, «Новгород» уверенно пошел своим ходом вниз по Бугу и даже благополучно прибыл в Севастополь.

Через два года, в 1875 году, уже в самом Николаеве заложили второй броненосец — «Киев», но, пока он строился, был получен высочайший указ, в котором государь, в знак особого благоволения к изобретателю нового типа кораблей, повелел наименовать его «Вице-адмирал Попов», а сами суда именовать не броненосцами береговой обороны, а «поповками». Новое название сначала показалось смешным, но потом прижилось, и теперь эти корабли только так и называли.

«Вице-адмирал Попов» также отправился в Севастополь, но с началом войны обе «поповки» пришли в Одессу. Защита этого крупнейшего города Причерноморья была важнее, чем оборона почти разрушенного Севастополя.

Володя достиг набережной Практической гавани между Военным и Андросовским молами и остановился, разглядывая странные корабли.

«Новгород» и «Вице-адмирал Попов» стояли рядом, образуя гигантскую восьмерку. Круглый корпус «поповки» и линия набережной соотносились между собой, как окружность и касательная ей прямая, которые соприкасаются, как известно, в одной точке. В этой точке с «поповок» были поданы трапы. На плоской гладкой палубе гигантских подносов возвышались две надстройки, которые, будучи в центральной части построены тоже по окружности (но меньшего диаметра), сходились на баке. С противоположной, кормовой стороны они не соприкасались, но здесь помещалась маленькая поперечная надстройка, формирующая «корму». Из центральных надстроек торчали дула скорострельных орудий, в центре возвышались поперек главной оси корабля две высокие трубы, а между ними находилась открытая сверху башня с двумя огромными орудиями. На «Новгороде» пушки главного калибра были 11-, а на «Вице-адмирале Попове» — 12-дюймовыми. Их калибр превосходил мортиры «Весты» в два раза!