— Здорово, молодцы!

Матросы выдали изо всей мочи и исключительно дружно:

— Раар, двааа, ство! — Что должно было означать «Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!»

Аркас остался доволен молодецким видом команды. В сопровождении Баранова, старшего офицера и подполковника Чернова он отправился знакомиться с кораблем. Осмотрел его довольно подробно, даже заглянул в матросские кубрики. Тщательно осмотрел и приборы управления стрельбой, спустился к креномеру и батареям, внимательно слушая пояснения Чернова.

По его бесстрастному лицу, впрочем, нельзя было догадаться, понимает ли он устройство аппаратуры, а если понимает, то одобряет или нет.

Окончив осмотр, Аркас снова поднялся на палубу и остановился против строя. Все затихло.

— Господа, — начал он, обращаясь к офицерам, — позвольте от лица службы благодарить командира и офицеров за столь быстрое обращение пассажирского парохода в военный крейсер!

Офицеры приложили руки к фуражкам.

— А вам, братцы, — он повернулся к матросам — я на прощание должен сказать, что ваш корабль, хотя и безбронный, но имеет прекрасное вооружение и цель его — нанести наибольший вред при встрече с неприятелем. Желаю вам благоприятного плавания и полных удач во всех предприятиях, кои выпадут на долю «Весты».

— Рады стараться, ваше высокопревосходительство, — ответил строй, и адмирал отбыл без дальнейших церемоний. Когда он ступил на трап, раздался оглушительный салют — это залпом выпалили все три мортиры ретирадной батареи.

К Баранову подошел флаг-офицер главного командира и вручил пакет, содержащий инструкции. Команда и офицеры разошлись, чтобы сменить парадное платье, а Баранов удалился в каюту. Вскрыв пакет, он нашел то, что и ожидал, — «Весте» предписывалось немедленно спуститься по реке к Очакову и там стать на якорь, ожидая яхту «Ливадия», с которой и отправиться вместе в Севастополь. По прибытии туда надлежало осмотреть и при надобности окрасить подводную часть. Дальнейшие инструкции будут своевременно направлены по телеграфу.

Вскоре в машинное отделение был передан приказ «Поднять пары», и тамошняя команда, истомившаяся от долгого отдыха, рьяно принялась за работу. Вскоре котлы загудели, через два часа старший механик доложил на мостик, что «пары готовы».

Баранов уже был там и, волнуясь, впервые за много лет, положил руку на ручку машинного телеграфа своего корабля. Быть директором Морского музея почетно, но его беспокойная душа жаждала деятельности, битв, подвигов, и теперь все это ожидало его в ближайшем будущем!

— Отдать швартовы! — в рупор скомандовал старший офицер.

— Отдать швартовы! — тотчас повторил боцман.

Баранов двинул ручку телеграфа на «малый вперед», за кормой бугром поднялась вода, «Веста» медленно двинулась, разворачиваясь против несильного течения.

На берегу собрались провожающие. Они махали шляпами, зонтиками, платками. С борта отвечали поклонами, махали фуражками и шапками.

Наконец бушприт «Весты» нацелился вниз по реке, пристань и провожающие, черепичная крыша родного дома, на которую не отрываясь смотрели Андрей и Володя, отдалились и исчезли. Впереди было море!

Андрей Яковлев, подполковник Чернов и другие артиллерийские офицеры хлопотали вокруг мортир и аппаратов — по приходе на вид Очакова были назначены стрельбы.

Свободные от вахты и не занятые у орудий Владимир Яковлев и младший Перелешин стояли на юте у лееров правого борта, вдыхая воздух, в котором уже чудился запах моря. Перелешин с любопытством расспрашивал Володю о берегах. Володя, с раннего детства плававший по реке на веслах и под парусами, знал Буг не хуже «вольного» штурмана асильева, который сейчас указывал рулевому, как держать «Весту» на фарватере.

Река была широка и походила на морской залив. Уже сразу у Николаева, после слияния с Ингулом, Буг разлился на две с половиной версты при глубине в 20-40 футов. Фарватер шел под правым берегом — крутым, глинистым обрывом. Над ним появилось несколько белых хат-мазанок, крытых соломой.

— Деревня Терноватая, — объявил Володя, указав на хаты. — Отсюда уже считают начало Бугского лимана. Это уже море, а не река.

— Так здесь и вода уже соленая? — спросил Перелешин.

— Да она и в Николаеве попеременно то соленая, то не очень, — отвечал Володя. — Это зависит от течения. Вы заметили, что утром мы против течения разворачивались — оно верховое было, а теперь низовое начинается. Чувствуете?

И действительно, напряженный звон струй, обтекавших корпус, показывал, что «Веста» преодолевает встречный поток воды.

Миновали два низменных, выступающих в лиман мыса, именуемых Русской и Волошской косами. Фарватер здесь расширился до двух третей ширины лимана, и «Веста» пошла по его середине. Наконец, на параллели мыса Сакен, левый берег отошел куда-то далеко на восток, а правый на запад. Это уже был Днепровско-Бугский лиман — еще одна ступень на пути к Черному морю.

Лиман встретил легкой волной, идущей с востока. Началась килевая качка. Мимо беседующих не совсем верными шагами (еще не приобрел «морских ног») прошел чем-то очень довольный Чернов.

— Прекрасно, — сказал он Перелешину, — такое волнение для стрельбы с индикатором очень подходит. Впрочем, неплохо, если и усилится.

И он поднялся на мостик, где Баранов и старший офицер уже высматривали в бинокли Очаков.

Днепровско-Бугский лиман, конечно, широк, но и здесь были видны берега. Корабль продолжал идти как бы по очень большой реке. С одной стороны тянулся низкий берег Кинбурнской косы, с другой — более возвышенный материковый. Показался Очаков, его маленькие, почти сплошь одноэтажные белые домики рассыпались по плоской равнине над невысоким береговым обрывом. В середине этого скопления домишек гордо поднималась большая белая церковь с высокой колокольней.

— А вот и щит, Николай Михайлович, — сообщил «вольный» Викторов, указывая своей полноватой рукой на малозаметную точку впереди.

Бинокли направились туда. Деревянный щит-мишень болтался на мертвых якорях. Между ним и «Вестой» виднелось несколько вех. Викторов объявил, что они поставлены на расстоянии от 900 до 1800 саженей от щита через каждые триста саженей.

— Николай Михайлович, — предложил Чернов, — предлагаю следующее: поравнявшись с первой вехой, даем залп из погонной батареи, тотчас поворачиваем и снова, минуя веху, стреляем из ретирадных орудий. Если результаты будут плохи — повторим в том же порядке.

— Согласен, — ответил Баранов, — приступайте. С богом! — прибавил он, несколько волнуясь.

Наступил решительный момент. От результатов стрельбы зависит — поверит ли команда в новый аппарат; поверит ли, что можно пойти с таким оружием на броненосцы.

Пробили тревогу, у орудий заняла свои места и застыла прислуга.

— Стрельба снаряженными бомбами[4], — скомандовал Чернов, — баковые, заряжай!

Командиры баковых орудий лейтенанты Кротков и князь Голицын-Головкин вручили подсумки с чеками бомб бомбоносам своих мортир, а ящик с боевыми винтами комендору. В это время матросы, рассыпавшись цепочкой по трапу от крюйт-камеры и бомбового погреба, передали наверх первый картуз с порохом и первую бомбу — продолговатый цилиндрический снаряд с округлым завершением. Бомбонос вставил в нее чеку, первый комендор ввернул боевой винт, два «заряжающих нумера» вдвинули бомбу в канал ствола мортиры и дослали пробойниками.

— Левое заряжено! — доложил Кротков.

— Правое заряжено! — вскоре вторил ему Голицын-Головкин.

Обе мортиры были направлены вдоль продольной оси корабля, Чернов распорядился о прицельном угле (цифра, зависящая от величины заряда и расстояния, была взята им из таблицы, прибитой к пьедесталу индикатора).

— Вдвинуть орудийные задвижки! — прозвучала следующая команда, и первые комендоры передвинули рычаги на черных коробках приборов до красной надписи «товсь», открыв при этом полосу ярко-красного цвета.