Как-то некрасиво звучит утверждение, что — сразу после войны — либеральные демократии мало-помалу «уступили место» фашистским режимам, дабы перекрыть дорогу левым. Но то же самое можно выразить изящнее и, очевидно, точнее. Круги, поддерживавшие партии, правившие до сих пор (либералов, радикалов и т. д.), постепенно переставали полагаться на них, теряли доверие к «парламентской демократии» и делали выбор в пользу фашизма. Социальная напряженность, «страх», недоверие к парламентским системам обратили умеренно-центристское общественное мнение к такому выходу. Поддержка, оказанная крупным капиталом фашистским движениям, была, разумеется, жизненно необходимой для них, а структуры «общественного порядка», ориентируемые теми решающими «теневыми» силами, каковыми являются высшие эшелоны бюрократии в государственных аппаратах, предоставили необходимое материально-техническое и «военное» прикрытие. Когда общественное мнение в своем большинстве не поддерживает этого сползания в сторону фашизма, происходит golpe[426], руководимый извне. Так, в Австрии, где на всеобщих выборах 9 ноября 1930 года социалистическая партия набрала 42% голосов, 4 марта 1933 года Дольфус[427] распускает парламент, а уже 12 февраля 1934 года социалистическая партия и профсоюзы объявлены вне закона: Шушниг[428] устанавливает фашистский режим с оглядкой на Муссолини, по чьей инициативе были подписаны Римские протоколы[429]; «Аншлюс» произойдет четыре года спустя. Хорти в Венгрии и Примо де Рибера[430] в Испании сыграли аналогичную роль.

Социалисты, глубоко привязанные к демократическим ценностям, такие как Отто Бауэр, принимали близко к сердцу, глубоко переживали это великое разочарование: стремительный распад либеральной демократии в странах, где она только-только начала утверждаться после встряски 1918 года. Люди, подобные Бауэру, в пылу политической борьбы тех лет то и дело вступали в полемику с коммунистами, вменяя им в вину их сектантство, особенно в виду непреодолимого раскола в левом движении Веймарской республики. Но то, что им казалось преобладающим в смысле исторической ответственности, а значит, помогало поставить диагноз всему историческому процессу, свидетелями которого они являлись, был неопровержимый факт, что класс буржуазии сделал свой выбор в пользу фашизма.

Этот выбор имел дополнительный аспект: «нормальность» фашизма была признана, ему давали оценку «великие» нации, сохранившие парламентский режим: Франция (до определенного времени; уже с февраля 1934 года эта страна превратилась в арену внушающей тревогу активности подрывных правых сил, которые в конце концов «вылились» в Виши)[431]; и Англия.

Часто цитируют известный пассаж из выступления Уинстона Черчилля перед британской антисоциалистической лигой (18 февраля 1933):

Перед нами не случайный всплеск эмоций. Старый Ллойд-Джордж в интервью «Manchester Guardian» от 17 января 1933 года утверждал, что корпоративное государство, созданное фашизмом, является «величайшей социальной реформой современности», а глава лейбористской оппозиции Лэндсбери заявил через месяц в «News Chronicle»: «Я вижу только два способа /уничтожить безработицу/ и оба уже указаны Муссолини: общественные работы или субсидии /.../ Если бы я был диктатором, я бы действовал, как Муссолини».

Даже в «приличных» странах фашизм воспринимается как норма (не у себя дома, возможно); а антифашизм, напротив, предстает докучливой смесью крамолы (когда речь идет о коммунистах) и жалкой политэмиграции (буржуа, не способные идти в ногу со временем...). Представив это себе, мы лучше поймем суровый критический тон, в котором блестящий политэмигрант, представитель «Справедливости и свободы» Сильвио Трентин[433] описывает политико-экономическую реальность Соединенных Штатов, эмблемы Запада: «правительство административных советов». Пришлось еще долго ждать, пока антифашизм стал позитивной ценностью в глазах «демократических» поклонников Дуче.

И внутри самих этих стран возникает чувство неудовлетворенности системой, которую даже профессор общественно-политических наук Лондонского университета Гарольд Ласки уже называет «капиталистической демократией», неотделимой — как явствует из его анализа («Democracy in Crisis» [«Демократия в кризисе»], 1933)[434] — от классового эгоизма, который угрожает уничтожить ее в самом ее основании. Тем же годом датируется принадлежащая авторитетному воинствующему представителю французского радикал-социализма Пьеру Коту[435] суровая обличительная речь о необратимом кризисе парламентаризма. «Corriere della sera», уже проникнутая идеями фашизма, подхватывает ее и публикует на первой странице, и в тот же самый день с восторгом сообщает о победе Гитлера на выборах (7 марта 1933); обе публикации идут под заглавием «Путь Муссолини». В газете делается следующий вывод: парламентаризм умер даже в глазах крупнейших либеральных лидеров Европы. «Демократия, — отмечал Ласки в главе «Упадок институтов», — требует руководства, а при капиталистической демократии основные средства руководства находятся в руках капиталистов. Оппозиция всегда пребывает в глубокой обороне, если не ограничивается мелочной критикой». Ласки бросает трезвый взгляд на многочисленные факторы, способствующие сохранению и самосохранению «капиталистических демократий», не в последнюю очередь и на выборы. «Капиталистическая демократия никогда не допустит, чтобы ее электорат ударился в социализм из-за такой случайности, как вердикт избирательных урн». «Общественное мнение», очевидно, привержено к общественному порядку и, шире, к порядку существующему: «Новый порядок вещей становится приемлемым для толпы только тогда, когда совершенно ясно, что воля старого порядка окончательно сломлена». Очевидно, что Ласки продолжает анализ того, какой силой обладает выстраивание общественного мнения: мы уже видели, как использовала его немецкая контрпропаганда во время войны 1914 года. И цитирует беззастенчивые откровения по этому поводу крупного владельца газет; самого крупного, как считает Ласки, — лорда Нортклифа, в его книге «Newspapers and the Public» («Газеты и публика»] (1920). Затем добавляет, переходя к другой «демократии», французской: газеты «Temps» («Время»] и «Journal des Débats» были недавно куплены Comite des Forges /Синдикатом металлургической промышленности/ и его дочерними компаниями, так что вряд ли кому-то придет в голову, что, поступив в собственность таких предприятий, они станут беспристрастно рассуждать, например, о социализме или разоружении».

Любопытная деталь (по ходу обширной и завораживающей темы создания общественного мнения): во время войны, в 1914 году, лорд Нортклиф был великим мастером английской пропаганды (он «работал» лучше, чем немецкие профессора, напрасно проповедовавшие разные неудобоваримые «истины»). То есть тот же человек, который в 1920 году без стеснения раскрывал механизм выстраивания общественного мнения, незадолго до этого выиграл битву с немецкой пропагандой, которая стремилась разоблачить англосаксонскую «демократию», указывая пальцем именно на коварный механизм выстраивания общественного мнения... (Как показал в своем прекрасном очерке Эрнст Брамстедт, Нортклиф послужил «технической моделью» для Геббельса)[436].