Следовательно, с одной стороны, романские страны (Франция, пресытившаяся бонапартистскими плебисцитами, и Испания, привыкшая к высокому проценту воздержания от участия в выборах), с другой — германская социалистическая партия, выступившая в поход, все быстрее, все неудержимее стремящаяся к значимым, явным успехам на выборах: на этих страницах Энгельс в самом деле приводит впечатляющие результаты, доказывая, в частности, способность немецкой партии завоевывать голоса даже в условиях разгула антисоциалистических законов. Чуть позже и Маркс снова появляется на сцене, правда, без явной цитаты, когда речь заходит о «программе» французской рабочей партии, преамбулу к которой он написал, отметив, в частности, что члены этой партии, основанной в Гавре в 1880 году, сумели превратить всеобщее избирательное право «из орудия обмана, каким оно было до сих пор, в орудие освобождения» («de duperie qu’il a été jusq’ici, en instrument d’émancipation»).

Перед нами чрезвычайно взвешенное высказывание. Энгельс — перед лицом исторического переворота. Он должен учитывать результаты прорывов исторической «новизны», не отвергая при этом традицию, имеющую стратегическое значение. «Не будем создавать себе на этот счет иллюзий, — пишет он, — действительная победа над войсками в уличной борьбе, то есть такая победа, какая бывает в битве между двумя армиями, составляет величайшую редкость». Он не утверждает, будто это невозможно, однако очень близко подходит к такому раскладу. Он, несомненно, помнит, что все восстания за полвека, оставшихся у него за плечами, либо переродились, либо были подавлены. Только человек безответственный не подводит итогов. Итоги неутешительны, но он не хочет все-таки делать вывод, что возможна лишь борьба на выборах, хотя и восхваляет германскую социалистическую партию, в этом плане творящую чудеса. Это само по себе знаменательно. Известно, что некоторые фразы, даже страницы из этой работы, впервые напечатанной в газете «Vorwàrts» [«Вперед»], были, с целью опереться на авторитет патриарха Энгельса, позаимствованы партией для ее деклараций. Энгельс выразил протест. Но его работа безо всякой натяжки поддавалась такому прочтению.

Выход из создавшегося положения заключается в знаменитой формулировке, которая, при кажущейся уклончивости, несет в себе немало политических истин:

Но, — продолжает он, — право голоса «дало гораздо больше: во время предвыборной агитации это право дало нам наилучшее средство войти в соприкосновение с народными массами там, где они еще были далеки от нас, и вынудить все партии защищать свои взгляды и действия от наших атак перед всем народом». Кроме того, «в рейхстаге оно предоставило нашим представителям трибуну», с которой они обращались не только к парламенту, но и ко всей стране «гораздо более авторитетно и более свободно, чем в печати и на собраниях». И чуть ниже замечает, что баррикады — которые были хороши в 1848 году — сегодня «устарели».

Лучшего описания эффективности реальной парламентской борьбы в Германской империи невозможно желать. И уж конечно автора нельзя заподозрить в симпатиях к Бисмарку или к Вильгельму! К наблюдениям Энгельса можно добавить немаловажную техническую подробность. В то время как в Англии, Франции, Италии избирательный механизм по-прежнему был основан на одномандатном округе, в Германии, Австрии, Швейцарии началась агитация за внедрение системы пропорционального типа, единственной способной обеспечить меньшинству (или меньшинствам) достойное представительство.

С одной существенной оговоркой. Германская империя была возведена гением Бисмарка на основе двуединства, приведенного к согласию путем признания и принятия сложившегося соотношения сил. Двуединство составляли: Королевство Пруссия, с одной стороны, и Империя — с другой. Естественно, нельзя забывать о Бадене, Вюртемберге, Баварии; но двумя ключевыми субъектами все-таки остаются Королевство Пруссия (создавшее Империю), и сама Империя. Оба субъекта сливаются в персоне кайзера, который является также и прусским королем. И, наоборот, расходятся в плане парламента, поскольку прусская палата по-прежнему формируется на основе квот, выделяемых для трех «классов» (Dreiklassensystem: просто удивительно, когда реакционеры сами рассуждают о классах и без обиняков защищают свои «классовые» привилегии!); в то время как рейхстаг, парламент всей Империи, избирается путем всеобщего голосования (без ограничений, все еще действовавших во Франции, и без смехотворных английских потуг прикрепить избирательное право к статусу главы семьи или домовладельца). Прусское избирательное право гарантирует преобладание правящим классам (юнкерам и военной элите), которые заранее обеспечили себе подавляющее большинство в парламенте. В имперском парламенте, напротив, представительство ничем не ограничено, хотя и корректируется системой одномандатных округов, которая явственно ущемляет интересы единственной партии, создающей проблемы правящим классам, то есть партии социалистической: она почти всегда остается в изоляции, когда дело доходит до второго тура (другие партии вступают в альянсы между собой, но только не с социалистами). Эти последние получают места только в том случае, когда добиваются абсолютного большинства в своих избирательных округах. Отсюда и требование перейти к более справедливой избирательной системе, которую кое-где, на местах, начинают применять: в Вюртемберге реформа 1906 года позволила шестерым представителям от Штутгарта пройти в региональный парламент после принятия пропорциональной квоты.

Но первостепенное значение имели отношения между императором-королем, канцлером, прусской палатой и имперским парламентом. Двойной статус монарха de facto придает прусской палате огромный вес, и, дабы исключить рискованные либо двусмысленные высказывания по двум темам первостепенной (для могучей структуры, борющейся за мировое господство) важности — внешней политике и войне (то есть военной политике), — имперский парламент не имел права голоса по этим вопросам. Прусская военная элита, которая вместе с крупными промышленниками рвется к мировому господству, оспаривая его у Британии, гарантирована от каких бы то ни было помех: ее решения через прусскую палату непосредственно предлагаются вниманию короля-императора, и канцлер со своей стороны несет ответственность перед ним, а не перед имперским парламентом.

Этот последний становится огромной пропагандистской трибуной, что явствует из весьма убедительных слов Энгельса («трибуна, с которой наши представители могли говорить гораздо более авторитетно»). Кроме того, именно здесь ведутся баталии по социальной политике (во всех ее аспектах: права рабочих, образование и т. д.). Таким образом, несмотря на четкое размежевание, имперский парламент — не только трибуна для митингов, и присутствие в нем социалистов, поддерживаемых все возрастающим консенсусом избирателей, является решающим. Кроме того, жизненное пространство завоевывается путем конкретной политической борьбы. Следовательно, и табуированные вопросы войны и внешней политики затрагиваются «агитацией», которую с большим или меньшим успехом проводят в парламенте социалисты.

Вот почему было так важно добиться изменения избирательного закона — перехода к пропорциональному представительству: только так можно было достичь эффективности всеобщего голосования и придать сильному меньшинству, представленному социалистической партией, должный вес в парламенте. Борьба в этом направлении велась и в других странах с парламентским строем. В 1885 году в Англии появляется Proportional Representation Society [Общество пропорционального представительства], чуть позже во Франции — Société pour l’étude de la Representation proportioned [Общество изучения пропорционального представительства], в Бельгии — Assosiation réformiste [Ассоциация реформистов]. В Австрии пропорциональная система утверждается с реформой 1906 года. В Швейцарии усилия подобного рода привели к введению пропорциональной системы в Нойенбурге, Женеве, Тичино. То же самое — в Дании, при выборах в фолькетинг. Весьма знаменательно, что пропорциональная система в конце концов была введена в Италии только после войны, в виду выборов 1919 года — первых выборов на основе всеобщего избирательного права для мужчин — без ограничений, установленных по закону Джолитти (эти выборы, проходили в атмосфере массовых волнений, что привело к успеху социалистической и народной партий), но была отменена правительством Муссолини (закон Ачербо[302]) перед выборами 1924 года[303].