Тем временем Саид-Абдулла, вопреки сомнениям Касымова, проявил невиданную ранее деятельность.

Он не только связался с Маймуном и Абду-Саттар-ханом, но и организовал небольшую шайку, вооружив ее за свой счет. Теперь у него было все готово к налету на Каттакурган.

В этот день солнце палило с какой-то особенной яростью. В воздухе стоял удушающий зной. Но была пятница, базарный день, и, несмотря на жару, по узким улицам города сновали толпы людей в чалмах, киргизских меховых малахаях и в белых войлочных шляпах.

Больше всего людей было под камышовой крышей базара, где, как стойла для скота, теснились десятки полутемных лавчонок, забитых самым разнообразным товаром. Тут были керосиновые лампы, замки, грецкие орехи, скобяные изделия, дешевые конфеты с длинными бумажными хвостиками, связки плеток, подвешенные под потолок головы сахара, нитки стеклянных бус, пачки чая, кожаные калоши, медные подносы с разложенными на них шариками курта — едой бедняков, гвозди, фисташки, помада для усов и деревянные тарелки с халвой. Пакетики с кардамоном, перцем, шафраном, гвоздикой, мускатным орехом источали сладковато-пряные запахи.

Перед лавочками в величавой неподвижности застыли поджавшие ноги купцы. Подле каждого стояли чайник и пиала.

На противоположной стороне базара торговля происходила по строго ремесленному признаку. Там медники и ювелиры, седельщики и гончары со степенным достоинством предлагали свои изделия медленно снующему люду.

Обилие товаров создавало обманчивое впечатление благополучия. Стоило присмотреться к покупателям, чтобы впечатление это рассеялось. Люди больше толкались у прилавков, глазея на товары. Покупателей было немного.

Базар поражал множеством нищих. Всюду были видны жалкие фигуры в лохмотьях, сквозь которые просвечивало коричневое истощенное тело. Гнусавыми голосами они вымаливали себе подаяние, призывая на помощь Гукмата, Гуквара и Богоутдина.

Лекарь — табиб, творя вслух молитву, водил на цепи заросшего до самых глаз сумасшедшего в длинной до пяток рубашке. Сумасшедший пускал изо рта пузыри, подвывал и кривлялся.

Старый дервиш, сидевший в нише между лавчонками, зорко поглядывал по сторонам. Сейчас его взгляд остановился на заезжем афганском купце в черном сюртуке и круглой меховой шапке. Купец, жестикулируя, расхваливал каракулевые шкурки сухому старику с тонкой сморщенной шеей. Старик то чесал затылок под синей чалмой, то принимался высчитывать что-то, загибая тонкие черные пальцы.

Вдруг дервиш насторожился: по улице шел Улугбек. Он подошел к дервишу и, нагнувшись, шепнул ему что-то. Потом Улугбек бросил монету в деревянную чашку и направился вниз по базару.

Дервиш поднялся и, опираясь на посох, заковылял мимо торговых рядов.

В саду за мечетью стояла лошадь. Дервиш бросил посох, молодо вскочил в седло и пустил лошадь вскачь по дороге к видневшимся на холме развалинам древней крепости каттакурганских беков…

Перевалило за полдень. Среди толпы на базаре появились босоногие водоносы с бараньими бурдюками.

В глубине улицы послышались крики:

— Пошт! Пошт! Берегись!

Вырастая на фоне синего неба, под базарную крышу входил караван. В тяжелом воздухе плыл медный перезвон колокольчиков.

Верблюды шли медленной поступью, поводя по сторонам надменными мордами. Свалявшаяся шерсть, как хлопья нечесаной пакли, болталась на их худых голых ногах. Караван проплыл меж жавшихся к лавкам людей и вышел на открытый базар. Здесь, с самого края, в тени тополей звонко стучали кузнечные молоты. Красноватое пламя отбрасывало багровые отблески на обнаженные до пояса мускулистые фигуры кузнецов, работавших у наковальни. То один, то другой, оставив молот, отходил в сторону, споласкивал руки в ведре и, вытерев их о прожженный кожаный фартук, вновь принимался бить молотом по раскаленному добела металлу, брызгавшему золотистыми искрами.

Дальше торговали овощами и фруктами. Целые груды плодов занимали пространство вплоть до стен белой мечети. Здесь были морковь, огурцы, абрикосы, алыча, маленькие скороспелые дыни — джюмджа, красный перец, кабачки, баклажаны, яблоки прошлогоднего сбора и гроздья беловатого с синим оттенком мелкого скороспелого винограда. Все это, разложенное на длинных прилавках, разогретое солнцем, испарялось на жаре, наполняя воздух терпкими запахами.

На открытом базаре среди продавцов и покупателей преобладало русское население города.

Седой крепкий старик с подкрученными усами, в форменной фуражке, по виду железнодорожный рабочий, сопровождаемый молодой стройной девушкой с длинными тяжелыми косами, ходил по рядам.

К девушке подошла шустрая кудрявая девчонка с корзинкой в руке.

— Тетя, вы не купите у меня лук? Последний, — сказала она.

— Почем?

— Восемь рублей.

«Как дешево», — подумала Даша.

— Возьму… Только где свесим?

— А сейчас. Пойдемте.

Девчонка подошла к бородатому мужчине, торговавшему яблоками.

— А ну, дядя, позволь! — Она смело потянулась к весам, собираясь взвесить свой лук.

— Ты что? Куда? Нельзя! Нельзя! — забормотал торговец, прикрывая весы руками, словно их собирались отнять у него.

— У, жмот! — девчонка кинула на торговца презрительный взгляд. — А ну его! Пойдемте к другому. Вот к этому. К старичку.

Старый узбек только что взвесил сушеные груши, когда девочка, ни слова не говоря, положила лук на его весы.

— А ну, ставь два фунта! — решительно распорядилась она.

Ошеломленный старик молча повиновался.

— Не тянет, — девчонка мотнула кудрявой головой. — Ставь четверку… Нет, много. Восьмушку давай… А четверку сыми. Ах, дедушка, какой вы непонятливый!.. Так. Два фунта с походом, — объявила она. — Шестнадцать двадцать с вас. Давайте деньги.

Получив требуемое, девчонка скрылась в толпе.

— Ох и девка боевая! Такая не пропадет! — смеялся рябой парень, наблюдавший всю эту картину.

Старик и Даша подошли к торговке, продававшей баранину.

— Смотри, Дашенька, не эту ли ножку нам взять? — спросил старик, показывая на прилавок.

— Берите, берите, хороша баранина! — нараспев заговорила толстая торговка. — Молодой барашек и жирный. Уж лучше моего товара на всем базаре не сыщешь!

— Каждый свой товар хвалит, — сказал рабочий.

— А уж этот товар и не хваля каждый увидит, — подхватила девушка. На ее красивом, загорелом лице мелькнула улыбка. — Только дорого просите, а у нас и так расходы большие.

— К свадьбе готовимся. Красавицу вот свою выдаю, — пояснил старик.

— Дочка?

— Внучка моя.

— Ну, для невесты я уступлю, — весело заговорила торговка. — Ишь, какая глазастая да пригожая. — Она потянулась было к весам, но вдруг замерла, насторожившись, — Смотрите-ка! Горит, что ли, где?

Даша оглянулась. На окраине города поднимался высокий столб белого дыма.

— У хлопкового завода горит, — определил стоявший рядом человек с русой бородкой.

— Эва хватил! — возразил рябой парень. — Хлопковый завод — вон он. А это… — Он не договорил. Вдали рассыпались выстрелы и послышался быстрый конский топот.

— Басмачи! — пронесся чей-то панический крик.

Народ бросился в стороны. Топот и выстрелы раздавались все ближе.

Торговки заметались, не зная, то ли бежать, то ли оставаться на месте.

В эту минуту на базарную площадь хлынули конные.

— Бей! Режь! — кричали они.

— Даша.!! Дашенька!! — отчаянно крикнул старик, увидев, как чернобородый всадник на скаку схватил девушку и поднял ее на седло.

Старик бросился было за ней, но тут же упал, сбитый с ног лошадьми.

Уже теряя сознание, Даша увидела, как кудрявая девчонка хватала яблоки с чьего-то лотка и, прицеливаясь то вправо, то влево, с криком швыряла ими в бандитов.

Оставив опустевший базар, басмачи поскакали к хлопковому заводу, откуда доносились частые ружейные выстрелы.

Абду-Саттар-хан сидел под порталом мечети и молча смотрел на рабочих, которых нукеры подводили к нему.