Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Но даст ли он себя уговорить?

— Тот кравчий… как его там, — перебил воевода, — имеет на короля влияние… король слушается его. Он муж его двоюродной сестры, Зебжидовской; надо пригласить его и посоветоваться.

Собесский, не ответив, вышел из той части шатра, где происходил разговор, и ударил в ладоши.

— Мишка! — крикнул он казачку. — Садись на лошадь, поезжай в усадьбу, где живет король и позови ко мне пана Келпша! Но смотри, не забудь кого: если не того изловишь карася, я накладу тебе в шею. Скажи, что гетман спешно просит на два слова.

Казачок умчался, так как у Собесского все делалось мигом. Не прошло и получаса, как кравчий соскочил с коня у палатки гетмана, сумрачный, как ночь.

— Пришлось обратиться к вам, — сказал гетман, здороваясь, — король плох и будет еще хуже, если он упрется ехать с нами. И смех, и горе говорить об этом.

— Так-то так, — возразил Келпш, — но если он не поедет с вами, то умрет с тоски и горя.

— Скорее выздоровеет, — сказал Собесский, — мы никоим образом не можем согласиться на его присутствие: дело идет о его жизни. В походе он будет бесполезен, только нас задержит… Отвезите его пока во Львов: там ближе. Вы имеете на него влияние: уговорите.

— Я слуга, — ответил Келпш, — мои слова не имеют веса. Король знает, что я готов отдать за него жизнь, но этого мало. Я слишком молод.

— Разговоры начнем мы с воеводой, — продолжал Собесский, — а вы поддержите; скажите тоже ксендзу Ольшевскому; пусть клонит в тому же. А как теперь здоровье короля, в каком он состоянии сейчас был, когда вы уезжали? — спросил под конец гетман.

Келпш покачал головой.

— Лежит в постели, облокотившись на руку, и думает; по временам мечется, как в жару. Когда мы привели его домой, пришлось накормить его и напоить, чтобы утешить боли; он отяжелел и задремал; теперь проснулся и опять страдает.

— Можно повидать его сегодня? — спросил Яблоновский. — Чем скорее отправим его в Львов, тем лучше; здесь нет ни удобств, ни аптеки, ни врачей. Вы должны выехать немедленно.

— Вечером король сам хотел повидаться с господами гетманами; будем ждать.

— Подготовьте его к тому, с чем мы приедем.

Едва Келпш успел уехать, как подкатил Браун в возке, с тем, чтобы просить Собесского не допустить выступление короля в поход.

— Немного в нем осталось жизни, — говорил старичок, — не годится добивать его без всякой пользы. И думать нельзя тащить его в поход: дай Бог доехать с ним до Львова!

Вероятно, Михаил и сам больше не обманывался; однако, порой старался убедить себя, что должен ехать и поедет. Келпш пожимал плечами и ничего не отвечал, предоставив более решительные разговоры гетману.

Наконец, доложили о его приезде. Пришел ксендз Ольшевский, и все уселись вокруг ложа короля. Браун стал к сторонке.

— Ваше величество, — начал Собесский, — мы пришли не от себя, а от имени всего войска вашего величества, просить отказаться от участия в походе в первым делом подумать о здоровье. Когда, Бог даст, поправитесь, тогда во всякое время можете догнать нас; я же, не дожидаясь Паца, должен идти вперед. Но пусть ваше величество едет на отдых не в Варшаву, а во Львов, поближе к войску.

Михаил молчал, понурив голову. Ксендз Ольшевский поддержал слова гетмана; то же сделал Яблоновский, а последним проворчал Браун, что иначе и быть не может.

— Не смею спорить, — медленно ответил Михаил, — что от меня вам мало пользы; я не гожусь ни в полководцы, ни в солдаты. Но для меня тяжелый крест не быть там, где оружием будут решаться судьбы народа. Мне легче бы умереть рядом с вами от стрелы татарина, чем бесславно доживать в корчме, с неотступной мыслью о Каменце, о вас и о походе… Умирать и даже не знать, что делается.

— О каждом шаге будем осведомлять ваше величество нарочными, — прибавил Собесский, — только выезжайте без промедления во Львов: в Глинянах нет ни удобств, ни присмотра, ни покоя. Мы также трогаемся завтра и начинаем сниматься с лагеря.

Не о чем было спорить: необходимость заставляла подчиниться. Тогда король, обращаясь к гетману, взмолился:

— Пан гетман, заклинаю вас гетманской честью, извещайте меня о своих начинаниях и, даст Бог, победах. Пусть повезет вам в борьбе с турками, как повезло моему отцу в борьбе с казачеством. Вы разобьете их, отвоюете обратно Каменец… только мне уж не видать такого счастья!

— Ваше величество, — вставил Яблоновский, — не надо предаваться мрачным мыслям. Сил у вас достаточно, года не Бог весть какие. Отдых и умение врачей вернут здоровье.

— Нет, — сухо ответил король, — даже весть о взятии Каменца не могла бы вернуть мне жизнь.

И он схватился за грудь.

— Что-то сосет у меня в груди и высосало жизнь. С этими словами он снова поник головой.

Еще с минуту продолжался разговор; потом, заметив, что король очень утомлен, гетман стал прощаться, сообщив о людях и охране, которую он даст для сопровождения короля во Львов.

Михаил молча был на все согласен.

Слезы брызнули из глаз Собесского, когда он в последний раз простился с королем, уверенный, что уже не застанет его в живых; ксендз Ольшевский вышел проводить гетманов, а Браун приблизился со своими каплями.

— Ваше величество, — сказал он, — я на ночь высылаю во Львов квартирмейстера подготовить помещения для вашего величества и придворных. Часть обозов выедет сегодня же.

Михаил не противился; он лежал в постели, погруженный в мысли. Ежеминутно он вспоминал с глубоким огорчением, что не мог отправиться на войну.

— Бог отнял у меня и это утешение, — вздыхал он.

Келпш утешал его, ссылаясь на обещания Брауна скоро вылечить его и на вероятность, что война затянется. Вечером, когда все стихло и из лагеря доносились сигнальные рожки, король стал метаться и дрожать; прислушивался, опять ложился и начинал молиться. До Келпша доносились попеременно слова: — Каменец! и — да будет воля Твоя!

Когда на утро, около десяти часов, король вышел, опираясь на двух пажей, чтобы сесть в коляску, приехал опять Собесский, сошел с коня и почти с нежностью приветствовал, а потом напутствовал несчастного страдальца.

— Поезжайте, ваше величество, и не смущайтесь духом: я чувствую, что мы разобьем эту сволочь, на саблях разнесем Бучачский договор, так что от него не останется следа. И Каменец возьмем обратно!

Напутствуемый благими предчувствиями гетмана, Михаил сел, или, лучше сказать, лег в возок и медленно, точно похоронным шагом, проселками, минуя лагерь, потянулся к Львову.

Жена кравчего, которую муж известил нарочным, рыдая ожидала короля и готовилась на подвиг милосердия, чувствуя, что этот подвиг будет последней услугой несчастливому брату.

Хотели, было, дать знать королеве, но Михаил сам велел не торопиться.

В пути больной все время был в полудремоте. Просыпаясь, жадно ел и пил, а потом опять впадал в глубокий сон.

VII

По пути во Львов, король получил известие, что Пац с литовцами примкнул к Собесскому и что войска спешно двигаются против турок, расположившихся лагерем у Хотина. Говорили, будто их там собрались несметные полчища и стоят они под защитой реки, скалистой местности, окопов и самой крепости, господствующей над окрестной страной.

Для Михаила было очень утешительно, что те, на которых он рассчитывал, явились, несмотря на нелады и споры с Собесским, туда, где им следовало быть по долгу службы. Путешествие во Львов, медленное, не очень утомительное, не слишком повлияло на состояние здоровья короля. Только ксендзу Ольшевскому и Келпшу приходилось неустанно отвечать па вопросы, которыми он надоедал им, требуя постоянно свежих известий о состоянии войск.

Львов не сделал никаких шагов для приема короля; число горячих приверженцев Собесского было здесь гораздо больше. Слухи о болезни и возвращении Михаила были встречены с полным равнодушием.

Только кравчина [86] встретила его с волнением, целуя руки.

вернуться

86

Жена "Краючего", от "Краять" (кроить, резать — резчий, форшнейдер).

61
{"b":"234857","o":1}