— Если вы позволите, мой лейтенант… Судя по направлению ветра и температуре, ночь будет ненастной, снегопад усиливается. Я могу вас проводить, но лучше оставайтесь здесь до утра. У меня есть где разместить ваших людей. Конюшня большая. А людей и лошадей у меня мало.

Старик заметил колебания Ландро. Его лицо еще больше покраснело, но теперь уже от обиды:

— А! Понимаю! Вы боитесь предательства…

— Но, господин…

— Мой старший погиб под Арколем, на мосту рядом с императором. Средний был ранен под Ваграмом и умер в германском госпитале. Младший пропал в России. Из моих десяти бывших компаньонов пятеро сложили головы в боях, двое — в «мариях-луизах», осталось трое. Своих лошадей я продал за бесценок армии… Зайдите, я вам покажу медаль моего среднего: сам император прикрепил ее ему на грудь перед тем, как ему отрезали обе ноги! Да, мой лейтенант, император ему отдал собственный Почетный крест… Мой сын был капитаном пехоты…

— Не сердитесь, господин. У меня строгий приказ. Я отвечаю за жизнь моих людей.

— Напротив, я вас одобряю. Но зайдите, посмотрите на медаль, ее мне прислали после его смерти. Его майор распорядился об этом.

В те времена в этой местности царили патриархальные нравы, еще более строгие, чем в Вандее. Старый эльзасец не представил лейтенантам свою дочь. И они приняли ее за служанку, потому что она прислуживала за ужином. Она также относила еду и вино солдатам, расположившимся около лошадей в конюшне. Ужин был обильным и вкусным, и белое вино «грело душу». Хозяин и гости пришли к полному взаимопониманию. Старик расстегнул пуговицы на куртке, и показался его обширный живот, растягивавший рубаху. От выпитого он раскраснелся и уже в пятый раз рассказывал историю почетного креста. Ландро уже не слушал. Он наблюдал за служанкой, подкручивая ус и изображая из себя галантного кавалера. Она была высокая, гибкая девица с карими глазами, с пышной шевелюрой цвета воронова крыла с синим отливом. Она совсем не была похожа на местных девушек с розовыми щечками и светлыми кудряшками. У нее не было ни их мягкости и болтливости, ни их импульсивной веселости. Она была молчалива и серьезна. Вместо того чтобы опустить глаза под взглядом шевалье, она гордо и даже надменно посмотрела на него. За все время ужина она не произнесла ни одного слова, ни разу не улыбнулась. Девушка проворно и бесшумно передвигалась вокруг стола, поднося еду и вино. Когда старик обращался к ней, она только кивала головой. Ландро заметил, что она несколько раз убирала бутылку с вином из-под руки хозяина. От него не ускользнула эта фамильярность, и он заподозрил, что дело идет о служанке-хозяйке. «Ага, — подумал он, — старик-то еще молодец!» Но уже после кофе и последовавших за ним нескольких стаканчиков крепкой черничной настойки в его глазах заблестели два огонька. Он забылся, обнял Викторию за талию и притянул к себе.

— Ты что, немая, моя курочка?

Она освободилась с негодованием и взмахнула рукой, пытаясь дать ему пощечину.

— Вторая! — нервно хохотнул Ландро.

Только Десланд, который присутствовал при инциденте в монастыре, мог понять этот возглас. Но Элизабет не была простой крестьянкой. Ландро перехватил руку девушки и ударил ее по щеке. Старик помрачнел и поднялся со своего места. Размахнувшись, а рука его напоминала своими размерами скалку для выбивания белья, он смахнул со стола бутылки.

— Лейтенант, — закричал он, — Виктория моя дочь, моя младшая и единственная, кто у меня остался! По обычаю нашего края, женщины прислуживают за столом молча и едят стоя.

Ландро тоже поднялся. Оба стояли набычившись друг против друга, опираясь руками на стол.

— Моя дочь не шлюха, лейтенант. Она не для таких волокит, как ты. И я тебя не боюсь.

— Браво, приятель. Но возьми свои слова назад. Мой тебе совет.

— Меня не запугает какой-то проходимец, нацепивший саблю.

— Ты повторяешься.

— Я говорю как мне нравится! А ты платишь оскорблением за мое гостеприимство!

— Я не виноват, что губы твоей дочери вызывают желание их поцеловать.

— Что ты сказал?

Старик на нетвердых ногах пересек комнату, открыл дверцу большого резного буфета и вернулся к столу с саблей, завернутой в кусок холста. Он бросил ее на стол.

— Посмотрим, молокосос, так ли ты смел, как хочешь казаться!

— Приятель, подумай о своих годах, посмотри на свой живот беременной женщины.

— Я пять лет служил в драгунах при короле, негодяй! Я был инструктором по фехтованию на саблях! У меня есть для тебя удар, который тебе не парировать, хотя ты и тощий, как полено. Ну что? Ты колеблешься. Ты в нерешительности, как и при нашей встрече, не в состоянии отличить предателя от друга и бывшего драгуна от простого торговца. Так что?

Во время этой речи его дрожащие пальцы разворачивали тряпку, в которую было завернуто оружие. Виктория ему помогала и Ландро подумал, что она сумасшедшая, как раньше посчитал ее немой. Он медленно обнажил саблю. Десланд бросился вперед, встал между ними и крикнул:

— Шевалье, если ты хочешь драться, тебе придется иметь дело со мной, своим другом!

— Уйди, он хочет получить свое!

— Он француз и наш гостеприимный хозяин.

— Он пьяница и обжора…

Клинок Десланда блеснул в свете свечей.

— Если ты сделаешь хоть один шаг, я тебя зарублю.

— Он меня оскорбил.

— Ты был не прав. Твоему поведению нет оправдания.

— Ты защищаешь его потому, что он старик?

— Потому, что ты был невежлив с мадемуазель Викторией.

— Мадемуазель!

Ландро цинично присвистнул, но опустил саблю.

— Ты должен извиниться.

Ландро помотал головой, как строптивая лошадь, провел рукой по волосам. Он выглядел протрезвевшим.

— Хорошо, господин, примите мои извинения.

— Я принимаю их, лейтенант. Вы не могли знать, что она моя дочь.

— Я думаю, что мы оба немного перебрали.

— Я с вами согласен.

— Позвольте мне удалиться. Мой друг Десланд составит вам компанию. У него приятный характер, не то, что у меня…

— Война делает людей грубыми.

— Да, немного. Спокойной ночи.

Виктория взяла свечу, чтобы проводить шевалье в приготовленную для него комнату.

— Вам будет удобно. Комната выходит окнами на реку, но, если закрыть ставни, шума совсем не слышно.

— Не беспокойтесь, я устроюсь вместе с моими людьми.

— Но господин?..

— Благодарю за свечу.

— Будьте только поосторожнее с огнем, — сказал старик, — чтобы не было пожара.

— Положитесь на меня.

Когда старик и Десланд удобно устроились у камина с трубками, Виктория решила сходить в конюшню и узнать, не нужно ли еще вина. Но потом, решив, что это будет неприлично, поднялась в свою комнату. Она приоткрыла ставни, услышав на улице голоса.

— Часовой, будь бдителен!.. Часовой, будь бдителен!

Два гвардейца вышагивали по берегу с мушкетами в руках. Султаны на их киверах четко выделялись на фоне светлой воды. Снег перестал идти. На небе выступили звезды. На противоположном берегу мигал одинокий огонек, свет бивуачного костра. Виктория собралась спуститься и предупредить, но заметила внизу третий силуэт. Человек был без ружья и стоял неподвижно. Она узнала в нем шевалье дю Ландро… Он всматривался в противоположный берег. Успокоенная, она прикрыла ставни.

На следующий день Ландро попросил разрешения хозяев оставить на мельнице сорок человек солдат под командой Десланда для «наблюдения за противником и обеспечения безопасности».

Он еще раз извинился за вчерашнее, отсалютовал по-военному и дал команду «По коням».

— Эх! — воскликнул старик, расправляя плечи, — звук трубы поднимает мне настроение. Видит Бог, это было прекрасное время!

— Так всегда кажется, когда оглядываешься в прошлое.

— Мой лейтенант, не останетесь ли вы с нами на обед?

— Нет, господин. Надо спешить.

— Не хотите ли попрощаться с моей дочерью, лентяйка еще, наверное, не встала.

— Мы вчера ее задержали допоздна. Десланд извинится за меня.