— Если мы поднимем всех наших друзей и попросим их употребить все доступные им средства для спасения Колота, мы поступим правильно, — сказал Гермарх.

— Ты предлагаешь повести наших друзей на штурм тюрьмы? Или подкупить тюремщиков? Или умилостивить Антигона? Или принудить Колота к раскаянию?..

— А что предлагаешь ты? — остановил поток вопросов Идоменея Эпикур.

— Я предлагаю сначала обсудить тот способ, каким мы хотим помочь Колоту, а уже потом обратиться к нашим друзьям. Но если окажется, что мы можем помочь Колоту, не обращаясь к друзьям…

— Чем может кончиться для Колота суд? — спросил Эпикур, обращаясь к Метродору.

— В лучшем случае — изгнанием из Афин. Так утверждают многие, — ответил Метродор.

— А в худшем — смертной казнью?

— Да, Эпикур.

Эпикур прошелся по комнате, затем опустился в кресло, долго молчал, закрыв лицо руками. Идоменей, не выдержав молчания, заговорил было о чем-то, но Гермарх и Метродор остановили его.

— Я пойду к Антигону, — сказал Эпикур после долгого молчания. — И попрошу его о двух вещах: выслушать меня и освободить Колота.

— Надо обсудить! — закричал Идоменей, боясь, что его снова остановят. — Надо обсудить: не унизит ли это тебя, Эпикур? И стоит ли твое унижение несчастий Колота? И какой ценой Колот вынужден будет оплатить свое освобождение? И выйдет ли он на свободу прежним Колотом?

— Нет, Идоменей, — сказал Эпикур. — Выручать друга надо без лишних рассуждений.

Он беспрепятственно вошел в дом Антигона, хотя у входа стояла стража. Он прошел мимо стражи, словно невидимый, никто из стражников даже не взглянул на него. Должно быть, таково было распоряжение Антигона: не чинить никаких препятствий Эпикуру, если он придет.

Арестовав Колота, Антигон ждал Эпикура: он знал, кому принадлежат слова: «При случае мудрец умрет за друга». И хотел проверить, так ли поступит теперь Эпикур, сказавший эти слова.

Зенон, Кратет и Стратон по-прежнему возлежали на роскошных ложах у пиршественных столов, уставленных кратерами с вином и яствами. Увидев возвратившегося Эпикура, они молча переглянулись и подняли чаши с вином, приветствуя его. Ложе Эпикура было свободным. Указав на него Эпикуру, кравчий поставил на столик серебряную чашу с золотистым вином и блюдо с очищенным миндалем и каштанами.

Когда Эпикур лег, Зенон сказал, обратившись к нему:

— Ты вернулся и, значит, Антигон выиграл спор. Он сказал: «Эпикур вернется, если он мудрец. Ибо только дурак может покинуть роскошный пир в моем доме».

— Значит, все мы — мудрецы, — ответил Эпикур. — Но я, должно быть, мудрец с придурью, потому что покидал пир. А вы — мудрецы без всякого изъяна. Следует, пожалуй, выпить за это открытие. — Он поднес к губам чашу с ароматным фасийским вином и отпил несколько глотков, мучимый жаждой и усталостью — путь от усадьбы до дома Антигона утомил его.

— Мы тоже хотели уйти, — сказал Кратет, — следом за тобой. Но стража нас не выпустила. Тогда-то возвратившийся Антигон и затеял с нами спор, сказав, что ты вернешься, если ты мудрец. Зачем ты вернулся, Эпикур? Ведь не ради вина и сладкого миндаля? И конечно же, не ради беседы с нами или с Антигоном?

— Ради Колота, — ответил Эпикур. — По приказу Антигона арестован Колот, мой ученик и мой друг. Антигон знал, что я вернусь ради него. Вы же, конечно, утверждали, что я не мудрец, и надеялись выиграть спор с Антигоном? Что же вы проиграли ему?

— Один день свободы, — ответил Стратон. — Мы пойдем во главе панафинейской процессии на Акрополь: я — обессиленный болезнью, Зенон — у которого отнимаются ноги, и Кратет — который боится толпы и презирает ее.

— Что вы надеялись выиграть?

— Каждому обещан был талант[65].

— Вы можете еще получить свои деньги, — сказал Эпикур. — Ведь я вернулся не потому, что мудр, а потому, что Антигон арестовал Колота. Призовите Антигона и докажите ему свою правоту.

Антигона не пришлось звать. Он пришел сам, как только ему сообщили, что вернулся Эпикур. Он вошел, улыбаясь, сел на свое ложе и сказал:

— Рад видеть тебя, Эпикур. Ты помог мне выиграть трудный спор. Проси награду.

— Отпусти Колота, — сказал Эпикур. — Другой награды мне не надо.

— Какого Колота? О каком Колоте ты говоришь? И почему я должен его отпустить? — Антигон притворялся, говоря это. Все видели его притворство. Он был плохой актер.

И первым желанием Эпикура было уличить Антигона в притворстве. Но он не сделал этого, успев рассудить, что Антигон, будучи уличенным в притворстве, не станет больше слушать его. А нужно было, чтобы он слушал: ведь единственное оружие Эпикура — слово.

— Твои люди арестовали моего друга Колота, он уговаривал афинян не участвовать в празднествах. Он молод и горяч. Это подтвердит и Зенон.

— Да, он молод и горяч, — сказал Зенон, и Эпикур посмотрел на него с благодарностью.

— Я сказал в его присутствии, что следовало бы отменить празднества, — продолжал Эпикур, — и он, как человек горячий, не посоветовавшись со мной, отправился к согражданам…

— Ты осуждаешь его? — спросил Антигон.

— Да, в той мере, в какой можно осуждать молодость и горячность.

— Когда ты узнал о его аресте? — спросил Антигон, сощурив глаза.

Эпикур решил, что ради спасения Колота можно сказать неправду человеку, который живет неправдой.

— Я узнал об этом, когда возвращался сюда.

Губы Антигона растянулись в улыбке.

— Я выиграл! — напомнил он снова философам.

— Благодаря мне, — напомнил ему Эпикур. — И ты обещал награду. Я попросил отпустить Колота.

Антигон помолчал, отпил из чаши вина и ответил:

— Проси другое. Колота же я отдам на суд афинян. У афинян есть законы, по которым можно судить за подстрекательство к бунту.

Эпикур понял, что игра проиграна. И что было глупо надеяться на великодушие Антигона. А еще глупее — подстраиваться под его желания. Ведь это он, Антигон, хотел, чтобы Эпикур поверил в его притворство, чтобы сказал, будто не ради Колота возвратился во дворец, чтобы помог ему выиграть спор с Зеноном, Стратоном и Кратетом, чтобы Зенон, Кратет и Стратон увидели, как он, Эпикур, хитрит и унижается перед Антигоном. «Нет, никогда ложь не приводит к победе, — с горечью подумал Эпикур. — А если и приводит, то к ложной победе».

— В таком случае, Антигон, ты должен арестовать и меня, — сказал Эпикур, — потому что поступок Колота — лишь продолжение моих мыслей.

— Это справедливо, — усмехнулся Антигон. — Но тогда и тебя я должен буду предать суду. А ты знаешь, каков может быть приговор суда: либо смерть, либо изгнание.

— Да, я знаю. И я согласен. Но ты отпустишь Колота, Антигон. Ведь уничтожают врага, а меч его оставляют. Колот — лишь мое оружие.

— Не может быть человек оружием другого человека. Колот — твой соратник. Твой ученик и единомышленник. Так ли, Зенон?

— Да, Антигон, так, — ответил Зенон. — Колот — ученик и единомышленник Эпикура.

— Но я могу и не арестовывать тебя, — продолжал Антигон. — И пока я не принял решение арестовать тебя, ты свободен, Эпикур. Ты можешь встать и уйти, как ты сделал это вчера. Стража не остановит тебя. Но, надеюсь, ты уже понял, что есть сила, которая не нуждается в страже, эта сила — власть, моя власть. И ты всегда будешь поступать так, как я хочу. Мой дом будет открыт, а ты не уйдешь; никто не станет вести тебя в тюрьму, а ты пойдешь; ты пойдешь на смерть, если я захочу. И ты изменишь другу, если я захочу, — сказал Антигон. Голос его набирал грозную силу по мере того, как он продолжал эту речь, и к концу ее уже звучал грозно и властно. — Ведь все определяет выбор, Эпикур. Выбор между смертью и всем другим, между позором и всем другим. Итак, смерть или позор, Эпикур!

— Жаль, — сказал Эпикур, когда Антигон замолк и поднес чашу ко рту. — Жаль, что ты предлагаешь мне такой выбор. Ведь тебе очень хочется, чтобы я избрал позор. Но я изберу смерть, Антигон. Вели отвести меня к Колоту.