Решил я поглядеть на это государство. Узнать, какой народ от моего горя счастливее стал, кому такое братство по душе. Везде люди мучились. Всюду меня понимали. Все говорили, что такое братство толстые проныры, пузатые задиры выдумали для того, чтобы дураков братством манить, а все добро в Шлараффию увозить. И только в Тарабарии слушать меня не хотели. Обобрали толстяки тарабарцев до нитки. Один родной язык им оставили. Тем и одурачили. "Раз тарабарское правительство на нашем языке тарабарит, а не на языках других братьев, значит, оно за нас, - решили местные дураки. Тогда и мы за них. И против всех остальных народов-братьев. А кто по-своему говорит - тот нам враг. И кто против толстяков - тот тоже"... Так толстяки за тарабарцев спрятались. Окружили свою Шлараффию заборами глухими. Ни одной щелочки в них не оставили. Чтобы не видно было, как они на лодочках по молочным рекам с кисельными берегами катаются. Птица через те заборы и то не перелетит, такие они высокие. Это чтобы гор хлеба, масла и колбас голодные да нищие не увидели. Живут толстяки припеваючи. Жиреют. А деревянные солдаты их стерегут. От кого? От нас с вами. А уже потом и от заморских злодеев. Понял я, кто мою лошадь, свинью и корову слопал. Не тарабарцы - толстяки! Понял я, в интересах какого государства семью мою загубили. В интересах толстяков. А теперь они и с народом моим решили расправиться - языка лишить. А братством - прикрыться. Толстяки да деревянные солдаты говорят, что это по-братски. Но в неманском крае больше этим сказкам не верят! Разве это по-братски? Да, я за братство. Но за такое, которое поможет нам сообща от толстяков с их деревянной армией защититься и снова жить свободно и честно. Знаю: наш Верховный Совет не сможет за это проголосовать. Ведь избирают в него по едокам. И большинство здесь - депутаты толстяков. Скольких толстяк объест, за стольких и проголосует. И среди тарабарских депутатов много одураченных. Вот кривда и стала правдой. Неравные силы! Надо, чтобы за языки голосовали не числом, а по республикам - от каждой республики один голос. А еще лучше - чтобы свои дела каждый народ решал сам и ни у кого не спрашивал разрешения, на каком языке разговаривать в собственной отчизне. Тогда и развеется заговор толстяков.
Мертвая тишина стояла в зале.
Вслед за Джюгасом слово взяла беловолоска и голубоглазка в эстонском костюме.
- Я Маазикас - депутат от сказочной страны Калева, - растягивая слова, напевно сказала она. - Извините, что плохо говорю по-тарабарски. Выступление деревянного солдата заслуживает нашего осуждения. Скажу о трех вещах. Не дело воина воевать с языками. Дело честного воина - защищать. Но еще больший позор идти в атаку на языки и прикрываться детьми. Как это делают деревянные солдаты. Это не военная хитрость. Это подлость. Второе. В Мире Сказок тоже есть парламент. Там все говорят на родных языках. Их больше ста пятидесяти. И все хорошо! Там не говорят о братстве. Почему? Потому что оно есть не на словах, а на деле. А в нашем Верховном Совете тарабарят лишь по-тарабарски. Мы знаем, почему: ради братства народов. Среди которых товарищ Бармалей старшим назначил тарабарский. Потому что он самый-самый большой. А остальные языки какие - не братские? А какие? Может, вражеские? Почему всюду преимущество тарабарскому языку? Даже за пределами Тарабарии? Потому что так было еще при царе Горохе? Но мы сбросили царя Гороха. Его больше нет. А неравенство остается. Народ Калева считает: где нет равенства - там нет братства.
Депутаты от толстяков стали визжать. А депутат от деревянных солдат так заскрипел зубами, что мурашки по коже побежали.
- Вы исказили мои слова! - командирским голосом заорал он с места. Вы оклеветали деревянных солдат! Да, товарищ Бармалей - великий злодей. Но он ввел в вашу страну деревянных солдат, чтобы защитить вас от другого злодея!
- Это третий вопрос моего выступления, - улыбнулась беловолоска и голубоглазка. - По-вашему, это счастье, что один злодей отнял меня у другого? Но я не вижу между ними разницы. И тот, и другой - два сапога пара. Моему народу нужна свобода. Деревянные солдаты пришли. И остались. И забыли уйти. А теперь хотят затоптать мой язык. Разве так ведут себя братья? Нет. Народам нужны другие армии. Которые говорят с ними на родном языке. Которые держатся корнями за родную землю. И не растут на чужой. У каждого народа есть свои зоркоглазые, быстроногие и ловкорукие. Есть свои богатыри. Оживут наши языки - оживут и они. И деревянные солдаты станут не нужны. Это знают и деревянные солдаты. Вот почему они против закона о национальных языках. Против равенства. Против честности. Вот почему они служат толстякам и министерским крысам, которые питаются объедками из Шлараффии!
И тут все захотели выступать. Председатель Ивашка даже растерялся. Он не знал, кому дать слово первому. И объявил двадцатиминутный перерыв. А когда все немного успокоились, предложил дать слово хитрому цыгану. Мол, он человек кочевой, безродный, на одном месте не сидит, ни за какую землю не цепляется и всех рассудит. На том и порешили. А цыган молчал. И никому не говорил, о чем хочет сказать. А когда получил слово, то все поняли: зря его хитрым называли! Мудрый он.
- Не может перелетная птица о домашней судить, - сказал старый вайда - цыганский вожак. - Да сколько бы орел ни летал, все равно где-то сядет. Так и мы, цыгане, летим на своих кибитках, словно за нами черт гонится, а потом станем и стоим на земле. Силы набираемся. А заодно и законы, и обычаи, которые у каждой земли свои, наблюдаем. И думаем... Нам ли, чоро романам, или по-вашему, бедным цыганам, об оседлых народах толковать? Нам ли судить? Всем сообща. А значит, и нам вместе со всеми. И если кто ждет, что я что-нибудь плохое о богатстве языков скажу, тарабарский всем остальным предпочту удобства ради, - здорово они ошибутся. Не стану я этого делать. Потому что это не так. Выгода с правдой не всегда по одной дорожке ходят и за ручки держатся.
Зайдет речь о народе - и каждый родную землю помянет. Отними, мол, землю - и народа не станет. А я скажу, что язык родной - еще важнее. Возьмите нас, цыган. Земли у нас нет. А народ цыганский есть. Была ли когда-нибудь страна такая - Цыгания? Спросите об этом у гаджо - по-нашему, не цыган. И они скажут, что нет Цыгании ни на земле, ни на небе, ни на дне морском. И ошибутся. Цыгания - есть. Где? В наших сказках. И будет в цыганском сердце до тех пор, покуда сказки рассказывают на цыганском языке. Шар земной велик. Лишь для Цыгании места в нем не нашлось. А вот в Мире Сказок - есть прекрасная Цыгания. И ничто ее не затмит. В слове цыганском она вечна. Одряхлеют горячие скакуны. Станут клячами. Померкнет у костра девичья краса сказочной Мирикло - нашей жемчужины, а в сказках все останется! Значит, язык для народа - важнее всего. И пока он есть есть и Цыгания, и ее перелетные дети, с крылатой душой свободных птиц.
Забота о языке у нас общая. Хорошо, что есть тарабарский. Но нет в нем места для Цыгании. Нет и души цыганской. Как и в любом другом. И цыганского языка тарабарский не заменит. Тревожит меня, что цыганских сказок становится меньше. А все оттого - что слушать их некому. Мои собственные сыновья одели костюмы гаджо и готовы поклясться, что они не цыгане! От них и слова по-цыгански не услышишь. Но сколько ворона ни украшай себя павлиньими перьями, павлином не станет. Даже если каркать разучится и по-павлиниьи закричит. Вот мой внук пришел из школы и говорит: цыганом меня называют. А я ему: ты и есть цыган. Гордись этим! А он: "Дедушка, да ведь я по-цыгански еле-еле... Какой же я цыган?!" Дожил я до такой беды! Но нет-нет и прибежит ко мне роман чаво - цыганский мальчик. Сядет, как птичка-чириклори, а я ему, словно зернышек, волшебных сказок насыплю. В них что ни слово - то цыганское. На счастье! Ведь оно в родном языке, в родной душе. А все остальное - уже от цыганской удачи...
Был в нашем роду гвоздарей-кузнецов музыкант - Напо. Играл и пел так, что все ему вторило. Камни плясали, деревья подпевали. Скрипка у него живая была! Приложил смычок к струнам - и засмеялась, и заговорила, и зарыдала... Раз расшибли Напо голову Бармалеевы прислужники, память отбили. За то, что песен о Бармалее не пел. "Не знаешь новых песен, сказали они, - то и старые забудешь, которые знаешь!" И ну бить. И все по голове. Конокрадов и то не так бьют. Их просто убивают... Долго мы отхаживали Напо. А очнулся - ни одной песни не помнит! Прикладывает смычок к струнам, не оживает скрипка. Молчит, словно мертвая. Все старые песни Напо забыл, а новых никак не сложит.
