— Ты не смотри на меня, Мигель, — произнесла я с расстановкой, уверенная, что он все равно не поймет. — Потому что ты не умеешь смотреть на меня.

А потом станция «Вальдеаседерас» сомкнула за мною объятия, как смыкаются в объятии лишь материнские руки.

Не мое это дело, скидки.

Как сейчас помню: эскалатор дал передышку моим ногам, а тем временем я размышляла об этой своей неспособности откопать в куче барахла заветную вещицу, помню также, что сначала увидала ее, зарекалась попадаться на эту удочку, нет, чтобы я еще хоть раз отстояла очередь в примерочную, как вдруг заметила молоденькую брюнетку, чьи волосы были заплетены в длинную и густую косу, такую же точно, как та, что носила я девочкой, и потом уже, в пролете между третьим этажом — мужской отдел — и вторым — все для женщины — заподозрила типа, поднимавшегося на третий, в том, что тот не сводит с нее глаз, и взбесилась, и тут же взбесилась, что меня это взбесило, потому что моя реакция, естественная и все же мелочная, в сущности, нелепая, свидетельствовала о том, сколько мне лет, куда красноречивее зеркала в ванной по утрам с похмелья, и тогда я решила, что он, наверно, осел, и подняла глаза, чтоб посмотреть ему в лицо, и мало того, что он был непохож на осла, вдобавок это был он.

Его глаза встретились с моими, он нахмурил нос, но не захотел смотреть на меня, он меня не узнал, и, как бы я ни боялась ответа, разумеется, я спрашивала себя, не изменилась ли я так же сильно, как он, с того самого лета 77-го или, может, 78-го. Я уже и не помнила даты, но с тех пор прошло больше пятнадцати лет, и при взгляде на него никто бы не догадался, какое бесславное прозвище пристало к нему в отрочестве. Его осанка хранила печать преждевременного уныния, отмечавшего некогда каждый его жест, при ходьбе он, как и прежде, горбился и опускал голову долу, но новая стрижка, пиджак из шерстяной ткани с искрой, замшевые шнурованные ботинки, бумажник из терракотовой кожи — изрядно потертой, но добротной — в руке, все выдавало в нем эту нарочитую небрежность, спутницу элегантности. Дела у него идут хорошо, думала я, шагая через две ступеньки вверх, против движения полотна, не вполне отдавая себе отчет в том, что отправилась следом за ним, пока не застала его за покупкой носков, однотонных бордовых, серых и черных. Расплатившись кредитной картой, он вернулся к эскалатору, а я за ним, он вышел на улицу Пресиадос, и я за ним, и, не теряя его ни на секунду из виду, я увернулась от палатки наперсточника, от пары уличных музыкантов и одной танцующей козы, пока мы не добрались до Кальяо, откуда он продолжил путь до Гран-Виа и вниз, поравнялся с кинотеатром, миновал его и затем еще один, и еще в направлении к улице Сан-Бернардо, вдоль которой мы прошлись вместе, как в старые времена, разве что в те годы я бы не отважилась предположить, что он будет шагать, не оглядываясь, впереди, а я за ним, кое-как затесавшись в ряду фонарных столбов, так мы пересекли улицу Пес, а он все продвигался без остановки вплоть до угла Сан-Висенте-Феррер, и в этой точке резко повернулся на пятках на сорок пять градусов, и я замерла, толком не зная, куда идти, наблюдая за тем, как он размашистыми шагами отмеряет проезжую часть, держа голову, как всегда, прямо и, казалось, не придавая значения правилам уличного движения, и застывает как раз напротив меня, на другой стороне. Неторопливо оборачивается и осторожно поднимает на меня глаза, и я понимаю, что все это время он сознавал, кто идет за ним следом.

Я решалась пять суток — четыре дня, а потом еще два утра подряд, пока не собралась с духом и не толкнула дверь булочной, не вполне представляя себе, что сказать и с чего же начать, когда будет покончено с поцелуями и объятиями, дежурными соболезнованиями и поздравлениями, но Кончита нечаянно пришла мне на выручку — с ума сойти! дай на себя посмотреть, ух, какая ты элегантная! совсем нас забыла, ясное дело, мы люди бедные… — и взамен я не пожалела красок при описании обстоятельств своей жизни и, главное, убогих размеров квартиры на Мартин-де-лос-Эрос, аренда которой стоила мне — соврала я — больше половины моего оклада.

— Слушай, я подумываю вернуться в своей квартал, — продолжила я с неожиданной для самой себя непринужденностью, — отхватить там что-нибудь не слишком крупное… Наверное, я не одна такая, я имею в виду детей нашего поколения… Брат сказал мне, он пару дней назад видел, как внук сеньоры Фиделы выходил из подъезда на Сан-Висенте-Феррер…

На лице Кончиты было написано, что она не помнит ничего, и я сказала себе, что, может, оно и к лучшему, но она тут же нашлась и слово в слово подтвердила мои догадки, ясное дело, Хуан и то вернулся.

— Значит, — пробормотала я, — его зовут Хуан…

— А как же! — Кончита так и подскочила при виде моей растерянности. — Он и маленький был Хуан. А как, по-твоему, он должен называться?

— Да, конечно… И чем он сейчас занимается?

— Ой, не знаю. Преподает в университете, или вроде того…

Выяснить, что же именно он преподает, оказалось чуть сложнее, так как моя собеседница помнила лишь, что его специальность начиналась на букву «А» — дочка, не знаю!., вы все теперь такие заумные, — и я назвала первое, что мне пришло в голову: архитектор, — бери выше! Тут посерьезнее будет — и тогда я спросила, не адвокат ли он. — Что ты! Не то… То намного серьезнее — и так, примеряясь к ее своеобразной шкале престижа, я отмела аллерголога, авиаинженера, авиакосмического конструктора, агронома, археолога, астронома, астрофизика и еще кучу слов с греческими корнями.

— Ну, давай! — уперлась она под конец. — Ты должна знать это. Их даже иногда показывают по телевизору, они рассказывают про дикие племена, и все такое прочее.

Я моментально сообразила, что она хотела сказать, но помедлила несколько секунд, прежде чем открыть рот, будто эта версия казалась мне менее правдоподобной по сравнению с теми, что я сама предлагала, и с неизбежностью мой голос немного дрогнул, когда я произнесла первый слог.

— Ан-тро-по-лог? — отчеканила я почти с опаской. Кончита воздела руки к небу и издала победный возглас.

— Точно!

— Гопник — антрополог? — переспросила я, словно одного подтверждения мне было недостаточно.

— Да, — и поправила меня, слегка надувшись, — и я тебе уже говорила, его зовут Хуанито.

— Гопник — антрополог! — прошептала я, — Да, конечно, да… мать моя женщина!

Кончита вынула пилочку для ногтей из чаши для песет, уселась на табуретку по другую сторону прилавка и принялась за маникюр, будто меня здесь не было, но, когда я уже подыскивала подходящую формулу для прощания, она к полнейшей моей неожиданности, не отводя глаз от своей левой руки, присовокупила:

— Кстати, он неженат.

— И для чего ты мне это говоришь?

— Ни для чего, — посмотрела она на меня. — Просто так.

Он точно бы мне не поверил, признайся я, что все вышло случайно, но только мне было бы проще, если бы это был другой балкон, или другой подъезд, или этаж, если бы нас разделяло хоть минимальное несоответствие уровней, малейшая дистанция, и, если бы я могла выбирать, я присмотрела бы себе окоп по соседству, сообщающийся с его, скажем, через плоскую крышу или закрытое патио, но, хотя уже на четвертый месяц агенты по недвижимости связались со мной, мне все же было не шестнадцать, и время то мчалось — не остановить, то слишком долго тянулось, приводя в отчаяние того, кто знал, что владеет им не в полной мере.

Брови девочки из агентства подскочили по самое не могу, когда я попросила ее не поднимать жалюзи на балконах. В полумраке я обследовала комнаты с видом на улицу — кабинет, гостиную, еще один кабинет, спальню и еще одну спальню… — и согласно кивнула, удостоив лишь беглым взглядом кухню и ванную, хоть и недавно отремонтированные, но обращенные окнами в безразличный мне переулок. Пока по моему поручению электрики налаживали освещение в наглухо запертой квартире, каждая моя вещь боролась за свое место в ней, когда же хлопоты оставались позади, я решила дать себе время обвыкнуться в новом пространстве. Почувствовав себя увереннее, я в тот же день по дороге с работы купила букет цветов. Поставила фарфоровую вазу на стол, повернутый под выгодным углом, после чего замедленным движением раскрыла балконные двери гостиной. Губы непроизвольно расплылись в улыбке, так и не осознанной до конца. По другую сторону улицы, на балконе третьего этажа строения, смежного с домом напротив, стоял он. Он видел меня и едва не улыбнулся в ответ.