— Ты нас сегодня выведешь из этого ада? — не выдержал в конце концов Ахмед.— Таких красот в любом селении Хорасана хоть отбавляй. Покажи нам что-нибудь такое, чего нигде, кроме Мешхеда не увидеть.
— И это можно,— весело откликнулся наш проводник. Через несколько минут мы попали на одну из лучших площадей Мешхеда Мейдане-Топхана.
Огромная площадь поражала чистотой и порядком, она была застроена высокими, красивыми зданиями. Но чувствовал я себя на этой площади не человеком, а букашкой, муравьем. Мейдане-Топхана давила своим великолепием.
Я стою на асфальте и наблюдаю за Ахмедом. Он ошеломлен, удивлен, чуть-чуть растерян.
— Эти дома,— говорит Мирза-Мамед, замедляя шаг и поглядывая осторожно по сторонам,— построены на человеческих костях.
Мы торопливо покинули площадь и отправились в самое шумное и модное место города.
Базар Сангтарашан является одной из достопримечательностей Мешхеда. Это — узкая крытая улица со множеством распахнутых дверей. Переступи порог любой из них, и ты окажешься в мастерской каменотесов. Так часто называют людей, мастерящих из камня чашки, кастрюли и прочую кухонную утварь.
Когда мы увидели их, то меня поразило выражение лиц мастеровых людей. Изнуренные каторжным трудом, каменных дел мастера оставляют впечатление людей обреченных и готовых на все. Даже к нам они относятся с подозрением, смотрят зло: не может человек труда смотреть иначе на бездельников... и все же мы нашли тут общий язык.
Сангтарашан я покинул с мыслью, что в этом районе Мешхеда мы всегда найдем поддержку. Трудовой народ нас понимает.
Мы порядком устали, хотя погода стоит чудесная, словно и не было вчерашнего ненастья; ласково светит солнце, воздух напоен ароматами приближающейся весны. Даже здесь, в вертепах Мешхеда пахнет сырой, пробуждающейся землей, как у нас в Киштане...
— Перекусить бы,— говорит Аббас,— да и к лошадям наведаться пора!
Никто не возражает — все хотят есть. После небольшого совета идем в ближайшую чайхану. Потом Ахмед отправляется к великану-чайханщику: напоить лошадей и взглянуть — не забывает ли хозяин подкладывать им корму.
Мирза-Мамед ведет нас на Дарвазе-Ноган. Это — тоже улица-базар, но, пожалуй, одна из самых широких в Мешхеде.
И чайхана тут просторнее и светлее той, в которой гостили мы вчера. Посетителей почти нет.
У пузатого самовара стоит худощавый юноша с большими печальными глазами.
— Добро пожаловать, господа,— низко кланяется он нам.— Чего желаете?
— Пять стаканов сладкого чая с кардамоном,— заказывает Мирза-Мамед. Он потирает руки, предвкушая сытный обед и отдых.— И пять порций пити.
Юноша удалился, бесшумно ступая одутловатыми и очень странными для его костлявой фигуры ногами. И почти тотчас же из боковой двери в чайхану вошел моложавый мужчина; судя по одежде, духовное лицо. Руки и борода его, как водится у духовников, были накрашены хной.
Человек осмотрелся и решительно направился к нам.
— Мир и счастья вам, господа,— заговорил он елейным голоском.— Разрешите присесть?
— Пожалуйста, присаживайтесь,— говорит Аббас. Но я вижу, что незнакомец, как и всем нам, ему неприятен.
— Господа,— полушепотом говорит незнакомец не обращая внимания на наши неприязненные взгляды.— Шариат нисколько не ущемляет прав и желаний человека. Мухаммед, Имам-Реза и другие святые разрешили простым смертным многое. Например, любить и ласкать женщин. Я могу предложить вам молодых женщин по вашему вкусу. Вы тоже молоды, сильны и здоровы! Аллах не осудит вас. Вы можете приобрести жену на любой срок: на месяц, на неделю и даже на день... При этом вы избежите грехопадения, так как по всем требованиям шариата заключите кратковременный брачный союз-сига. Будете счастливы, вас будут ласкать шестнадцатилетние красавицы, и, наконец, я гарантирую вам сохранение здоровья...
— Вы ошиблись адресом, господин мулла! — У меня лопнуло терпение слушать его поганую речь.
Незнакомец вскочил и отпрянул, словно рядом с собой вдруг увидел кобру.
— Простите, простите.. — с гадливой улыбкой залепетал он.— Я думал, что мужчины всегда ищут...
Поставщик молодых красоток быстро скрылся. Но настроение он нам подпортил. Пили чай и ели пити мы без особого удовольствия. А отдыхать и вовсе не стали.
Сразу же после обеда Ахмед ушел. Условились, с ним вечером встретиться у Арефа.
— Время еще есть, друзья,— сказал нам Мирза-Мамед, когда мы вышли на улицу.— Можно кое-что посмотреть.
Мирза-Мамед идет впереди, заложив за спину сильные, мускулистые руки с короткими, словно обрубленными пальцами. За ним вышагивает Аббас, долговязый, молчаливый, как рыба. Мы с Рамо завершаем это шествие. Несколько кварталов идем молча. Я с волнением размышляю о том, как было бы хорошо показать Мешхед Парвин и маме. Дорого заплатил бы я сейчас за то, чтобы они оказались рядом. Славная Парвин и ласковая, нежная мама. Я им показал бы красивые улицы и парки Мешхеда...
— А это мечеть Говхаршад,— прервал мои размышления Мирза-Мамед. Мы остановились, задрав головы, начали рассматривать редкой красоты здание.
Внешне Говхаршад не похожа на мечеть. Такими я видел в детстве во сне дворцы императоров и шахов. А вернее такая красота мне никогда даже не снилась. Обширная площадь перед мечетью вымощена камнем, очень похожим на гранит.
— Мешхед велик! Мешхед красив,— твердит Мирза-Мамед, до полушепота понижая голос.— Здесь не только человеку, целой армии легко затеряться. Очень хорошо, ребята, что вы появились здесь. Отсюда, из Мешхеда мы начнем поход за свободу и независимость родного народа. В Мешхеде взойдет солнце счастья Хорасана...
Мирза-Мамед умолк. Навстречу нам шли двое военных. В одном из них мы без особого труда узнаем англичанина и провожаем их недружелюбными взглядами.
Шаги военных гулко отдаются на камнях площади, и мне кажется, что это стонет сама земля: так тяжелы и унизительны для нее сапоги заморских грабителей.
— А сейчас, друзья, вы увидите кухню, единственную в своем роде,— наш проводник направляется на восточную оконечность площади.— Кухня, которая обслуживает паломников из дальних стран. Все, кто приходит в Мешхед из Египта и Турции, из Индии и Сирии, питаются здесь...
И в самом деле, зрелище мы увидели отрадное: прямо под открытым небом удивительно толстые и подвижные повара разложили несколько костров. В казанах томился жирный плов, наполняя окрестности чудесными запахами.
— А тем, кто прибыл из далекого Миянабада,— без улыбки шутит Рамо,— ничего не подают?
— Нет, дорогой Рамо,— отвечает наш гид,— своих, если даже они полягут от голода, не жалко.
— Да-а!— Рамо глотает слюнки.— А котлы огромные. И нам, и заграничным гостям хватило бы!
В нескольких шагах от того места, где дымятся казаны с ароматным пловом, копошится толпа нищих. Они пришли в Говхаршаду на моление. Божественный экстаз не покидает их, и они тянут какую-то бесконечно-тягучую молитву. И со стороны видно, что они не могут отвести голодных глаз от переполненных казанов. Но обеда им у стен святой мечети не дождаться, они тоже здешние, иранские.
В толпе нищих я вижу совсем молодого паренька с довольно увесистым камнем в руках. Методично, в такт затянувшемуся пению, он поднимает его над головой, а затем бьет себя камнем в грудь.
— Бедняга,— горестно говорит Рамо,— они не понимают, что ни себя, а богачей и англичан нужно бить этим камнем! Себя сколько не истязай — умрешь нищим.
— Придет время,— Мирза-Мамед сжал кулаки, в его голосе звучит уверенность,— и такие парни помогут нам очистить Хорасан от заморской нечисти и местных богатеев. Судьба народа в руках таких парней.
Под вечер мы подошли к району проспекта Бала-Хия-бан, обнесенному цепями, которые были уложены прямо на землю. Запретная зона. Переступать цепи могут лишь правоверные мусульмане. Скоту, собакам и иноверцам под страхом смерти запрещено пересекать священный рубеж.
Там, за цепями храм Имама-Резы. Именно к нему, как мелкие кусочки железа к магниту, тянутся со всего мусульманского Востока паломники.