Хорасан, словно вулкан перед извержением, клокочет и гудит. Чаша народного терпения переполнена. Гнев простых иранцев дает о Себе знать. В разных районах вспыхивают волнения.
Из Мешхеда поступают сообщения о схватках горожан с полицией. Только что Таги-хан известил: «Из Тегерана движется казачья армия. Правительственные войска, расквартированные в Боджнурде, Ширване и Кучане, также готовы выступить на Мешхед. Готовьтесь!..»
Мы готовы принять первыми бой, так как стоим на подступах к Мешхеду. Не может быть, чтобы противник не знал о том, что мы в Сабзеваре, а если так, то он готовится к сражению. Что ж, посмотрим: кто кого!»
К нам почти ежедневно поступает подкрепление. В окрестностях Сабзевара создаются укрепления, полным ходом идет подготовка к предстоящим боям. На нашем участке образовался целый фронт. Командует им полковник Бехадер.
...На рассвете пасмурного летнего дня меня задолго до общего подъема вызвал к себе полковник Бехадер. Поеживаясь от утреннего холодка, я торопливо одеваюсь и бегу к палатке Бехадера. Полковник, с покрасневшими от бессонных ночей глазами, склонился над картой Хорасана.
— Господин ождан! Где-то вот здесь, между Боджнур-дом и Миянабадом сейчас находятся семьсот всадников Моаззеза под командой его брата Бахрем-хана. Они держат путь на Сабзевар. Приказ Таги-хана — выставить против них эскадрон.
— Слушаюсь, господин полковник!
— Приказываю: уничтожить противника!
— Есть уничтожить!
Через несколько минут сотня горячих арабских скакунов двинулась в горы вслед за моим Икбалом. Эскадрон вытянулся цепочкой, я повел его глухими узкими горными тропами. Занималось утро. День обещал быть погожим. Ни
единого облачка на небе, обильная роса на траве, на кустах ежевики и дикого инжира, на мшистых валунах. Тихо. Так бывает лишь в горах ранним утром. Молчат, думают свою тысячелетнюю думу, грозно нависшие над нами скалы, безмолвствуют мрачные расщелины и пещеры.
В полдень, когда эскадрон «Молния» в небольшой арчовой роще расположился на привал, нас настиг гонец Бехадера с приказом: «Возвращайтесь назад. Сердар Моаз-зез объявил нейтралитет».
— Этот негодяй всегда останется кровопийцей,— говорит Аббас, возмущаясь решением начальства. — Разве кто-нибудь в Хорасане не знает шакала Моаззеза? На что он способен. Вот увидите, моаззезовская подлость нам дорого обойдется!..
Мы с Рамо молчим. Аббас, конечно, прав: не иначе, как Моаззез затеял какую-то коварную игру. Всерьез говорить о его нейтралитете нельзя. Он не из тех, которые могут упустить случай напакостить, пролить народную кровь.
Но мы должны подчиниться приказу. Седлаем лошадей и отправляемся в обратный путь.
Ожесточенные бои идут на Турбата-Хейдарийском направлении. Армию повстанцев возглавляет полковник Кава. Повстанцы сражаются мужественно, самоотверженно, но силы слишком неравные. О ходе боев, о геройстве повстанцев говорят с восторгом и печалью...
Вскоре из Мешхеда был получен приказ: «На помощь полковнику Кава немедленно отправить третий кавалерийский эскадрон».
Полковник Кава, еще совсем молодой, но уже довольно грузный мужчина, встретил нас с большой радостью. Сотня свежих, хорошо обученных всадников — огромная помощь.
— Господин ождан,— сразу же после приветствий, приступает он к делу.— Завтра на рассвете решено нанести удар противнику. Он этого не ожидает. Еще бы, ведь уже несколько дней подряд мы отступаем! Ваш эскадрон должен выбить врага из крепости Сангана. Она видна отсюда...
Вдалеке на взгорке — крепость. Серые каменные стены ее в косых лучах заходящего солнца кажутся мрачными и неприступными. Преодолеть их, даже если никто защищать крепость не будет, задача не из легких.
— Дайте людям и лошадям отдохнуть, — он вытирает вспотевший лоб огромным платком и, тяжело дыша, присаживается на камень.— Двое суток не спал... Вот что, Гу-сейнкули-хан, я полчаса вздремну, а ты попытайся Мухаммед-хана-Хазари убедить, что сопротивление бесполезно. Пусть сдает крепость без боя...
Полковник лег на землю рядом с камнем, на которое только что сидел, положил под голову огромный кулак и почти сразу же захрапел. Я понял, что Кава и в самом деле утомлен, не стоит его беспокоить, и отправился выполнять первое задание.
Мухаммед-хан-Хазари отклонил наше предложение, и я вернулся ни с чем.
Ночью к нам прибыл Таги-хан. Он решил сам руководить завтрашним наступлением.
На рассвете мы двинулись в бой. «Молния», сверкая саблями, с гиканьем и свистом ринулась в атаку. Противник встретил нас беспорядочным, но довольно сильным винтовочным и пулеметным огнем.
К исходу дня мы все-таки сломили вражеское сопротивление... Войска Мухаммед-хана-Хазари отступили, но не сложили оружия. Противник укрылся в крепости. Каменные стены ее неприступны для наших сабель, винтовок и даже двух плохеньких пушек, которые есть у Кава. Несмотря на это, мы штурмуем Сангана.
У противника выгоднейшая позиция: он с высоты поливает нас свинцом, а мы в ответ лишь жалим пулями сырые камни крепости. Один за другим умирают наши товарищи. Уже семь человек из нашего эскадрона остались лежать среди валунов. Упал и не встал Рамо. Мой верный товарищ, друг детства Рамо!.. Он лежал, широко раскинув руки, и смотрел в чистое небо застывшим взором: в родное небо Ирана, за свободу и счастье которого он отдал жизнь.
Аббас смахивает со щеки слезу и смотрит на меня — не заметил ли я. Ему невдомек, что мгновеньем раньше такую же слезу смахнул и я. Это не слабость. Нет. Обида За Рамо. Он погиб на полпути к счастью.
— Послушай, Гусейнкули, — говорит Аббас,— с севера нам не прорваться. Да и вообще, лобовой атакой крепость не одолеть...
Что ж, он, пожалуй, прав: крепость сильно укреплена и взять ее штурмом дело очень сложное.
— А я предлагаю простую штуку, — продолжает Аббас, — подойти к Сангана с юга. Там нас меньше всего ждут...
Я понимаю замысел Аббаса: врага нужно ошарашить ударом с тыла.
— Действуй, Аббас-хан!— кричу я.
Крепость молчит. Крепость ждет, когда я израсходую патроны и прекращу огонь.
— Та-та-та!.. — пулемет вздрагивает и умолкает. Патроны кончились. Но я, довольный, вытираю тыльной стороной ладони пот со лба. Аббас и человек десять ребят из третьего эскадрона под прикрытием моего огня покинули позиции, пошли в обход крепости.
А к утру Сангана пала. Ворвавшаяся в крепость под покровом ночи группа Аббаса внесла в ряды войск Му-хаммед-хана-Хазари панику и смятение, чего никто не ожидал. Там поднялся невообразимый гвалт, крики, беспорядочная стрельба, а вскоре распахнулись ворота крепости. Защитники ее в панике ринулись во все стороны, бросая оружие и не подчиняясь уже ни приказам, ни командам.
— Господин генерал! Крепость Сангана согласно вашему приказу взята. Противник понес большие потери. Эскадрон «Молния» потерял семь человек...
Таги-хан принимает рапорт. Он опечален гибелью воинов.
— Почтим память погибших минутой молчания! — говорит он.
Эскадрон замирает.
Так наша «Молния» получила боевое крещение и в первом же бою потеряла лучших воинов. Среди них был и Рамо...
Вместе с полковником Кава мы сидим в его палатке и обсуждаем положение в стране.
— Господин полковник,— говорю я,— насколько я понимаю, после ареста Кавам-эс-Салтане губернатором стал, Таги-хан.
— Точно так, господин ождан!
— Но в Мешхеде генерал почти не бывает. Сегодня — у нас, завтра — у Бехадера, послезавтра — у кого-то еще... А кто же управляет Хорасаном?
— Гражданскими делами в отсутствие Таги-хана ведает полковник Махмуд-хан-Новзари.
— Махмуд-хан-Новзари?— я не могу скрыть своего удивления. - Так ведь он расправлялся с повстанцами на Гилянском фронте! Действовал заодно с англичанами. Разве Таги-хан не знает этого?
— Знает,— отвечает Кава,— но ничего поделать не может. Сейчас пока не до этого. Война... Нужно победить здесь, а потом приниматься за таких молодчиков, как Махмуд-хан Новзари и Таджмамед-хан.
