— О, если ты знал Айтака, у тебя будет еще время убедиться в правде моих слов.

— Да, — вздохнул Ягмур, — птичий язык понятен птицам!..

— А ты слушай дальше, джигит. Айтака и я знал… Расскажешь еще про него — жалеть не будешь.

Ягмур молча достал из-за щеки кольцо и протянул дервишу.

Старик внимательно рассмотрел при свете огня письменные знаки на литом золоте и, протянув кольцо обратно, добавил:

— Теперь надо верить… и заботиться о тебе, джигит. — Дервиш еще больше понизил голос. — Всегда помни: бойся человека с лицом, испорченным оспой…

— Да ниспошлет аллах счастье и радость! — услышал Ягмур старческий голос.

Рядом стоял худой, сгорбленный человек в рубище. Два больших сизых рубца пересекали его черное от загара и грязи лицо. В руках — гладкий посох из крепкого дерева. На голове красовался острый колпак дервиша с белой повязкой. Старик тяжело опустился на землю возле костра, достал из сумы кусок лепешки, зеленый лук, горсть сушеного винограда и кожаную пиалу.

— Сын мой, — обратился он к юноше, — если глаза мои еще видят и я не ошибся, то ты приехал из страны, которая не так уж близка? И радости, видно, не частые гости в твоем доме. Раздели, юноша, этот ужин со мной. Уважь старика.

Ягмур пододвинулся к костру. Кто-то подбросил сухого навоза и пламя заплясало ярче.

Огромный двор караван-сарая окружала высокая глинобитная стена. По сторонам расположены конюшни, привязи и стоянки для верблюдов. В отсветах костра араб в черном полосатом халате укладывал на колени одногорбого верблюда. Чуть подальше — нубиец пересчитывал вьюки. В низких мазанках караван-сарая вспыхивали светильники, а у лестницы горели факелы. Посреди двора, в больших медных котлах готовилась еда для гостей. Хозяин, высокий бородатый тюрк, расхаживая между котлами, придерживал вислый живот.

— Воздадим всевышнему за пищу! — прогнусавил дервиш.

— Благодарю, почтеннейший, — ответил Ягмур. — Но мне не до ужина!..

— Мир и благоденствие! — вдруг услышал Ягмур льстивое приветствие.

— Инш аллах! — ответил дервиш, чавкая беззубым ртом.

— Почтенный Абу-Муслим! — обратился подошедший к старику. — Люди нашего костра просят тебя рассказать им: правда ли, что священный Мерв когда-то назывался столицей мира? И если это правда, да благословит аллах твой священный ум… Разреши нам присесть к огню, обогревающему твое достойное тело!..

Из темноты выступили четверо дайхан, и прижимая руки к груди, губам и лбу, склонив головы в знак признательности и уважения, подсели к костру.

Дервиш отхлебнул из покривившейся кожаной пиалы, поблагодарил аллаха за пищу и ответил:

— Есть много сказаний о великой и нерушимой опоре правоверных, о звезде Турина — Мерве. Да оградит его аллах на тысячу лет от войн и страданий! Говорят, что место для него указал своим посохом сам пророк. Другие утверждают, что волею аллаха здесь поселились гурии, которых привез с собой Искандер-великий, в честь которых он и велел заложить город. Третьи говорят, что город строил мастер Тахамурат, чьи руки возводили стены великого Вавилона.

— Скажи, уважаемый, — спросил один из пришельцев, — правда ли, что глина для стен нашей столицы замешана на людской крови и скреплена костями?

Дервиш на минуту умолк.

— Эй, люди, кто разрешил этим шелудивым ослам развести огонь там, где он гореть не должен? Или я зря плачу вам деньги? А ну, пошли вон! — и головешки костра разлетелись в стороны, ярко освещая заросшее лицо хозяина караван-сарая.

Увидев у костра дервиша, хозяин начал выгонять его за ворота:

— Кто опирается на кривую палку, сам становится кривым. Познал ли ты высокую истину в святых местах? Или снова будешь мутить сельджукидов?

Дервиш приподнялся.

— Не перекидывайся камнями со слепым, добрый хозяин.

— Эй, выбросьте эту собаку со двора!

Рослые рабы цепко схватили старика за полы халата и поволокли. В тот же миг раздался громкий молодой голос:

— Да будет мир и счастье всякому, кто войдет б этот дом!..

В воздухе просвистела плеть и, опоясанный витым ремнем, один из рабов метнулся от дервиша. Разъяренный хозяин караван-сарая выхватил нож и бросился к незнакомому всаднику. Рабы грозили корявыми саксаулинами.

И только тут в хозяине караван-сарая Ягмур узнал стражника, зверски избившего тогда палкой мастера Айтака.

На крик выбежали слуги и сторожа. Вооружившись кто чем, они окружили храбреца на коне, стараясь переломать ноги вороному жеребцу.

— Чепни!..

— Чепни! — неслось изо всех уголков караван-сарая.

— Эй, храбрый огуз-богатур, покажи этим собакам, как надо жемчуг носить!..

— Держись, бек-джигит!

И все же одному всаднику приходилось трудно против озлобленной оравы. Плеть свистела, обжигая хозяйских слуг. Но конь вдруг споткнулся и захромал на переднюю ногу.

— Держись, Чепни, покажи, на что способны отважные огузы!

Слуги, подбадриваемые хозяином, все плотнее обступали храбреца. Хозяин, почесывая на щеке волдырь от плети, пытался ударить ножом жеребца между задних ног. Широкое изогнутое лезвие мелькнуло в свете костра, но вдруг упало на землю. Ягмур, желая отомстить за мастера Айтака, со всего размаха опустил на бритую голову железный кулак. Что-то хрустнуло… Жеребец Ягмура рванулся через костер и остановился рядом с конем воинственного всадника. Сильные крутые груди коней разорвали кольцо нападающих и две хлесткие плети обрушились на головы слуг.

Добравшись до хозяина караван-сарая, Ягмур принялся стегать его нагайкой, вкладывая всю силу руки и тела.

— За мастера Айтака! За дервиша! — приговаривал Ягмур.

Плеть свистела, в клочья разрывая богатую одежду толстяка.

— К воротам! Торопись к воротам! — вдруг услышал Ягмур голос молодого всадника. И только тут Ягмур заметил, как двое слуг спешат закрыть выход со двора. Подняв вороного на задние ноги, Ягмур повернул его и помчался вслед за Чепни. У деревянных ворот, обитых полосками железа, он догнал трясущихся лизоблюдов и снова обрушил плеть на их плечи.

— Торопись, джигит! — услышал он призывающий голос. — Скорей!

Ягмур подскакал к Чепни, вместе они вырвались со двора и скрылись в пустыне.

За барханной грядой иноходец вдруг остановился: обломок саксаула сорвал у колена кожу до кости. Всадники спрыгнули на песок. Нажгли пепла, засыпали рану, обмотав ногу коня куском шелкового халата, который нашли в переметной сумке Чепни.

Оглядевшись по сторонам, развели костер. На огонь сползлась разная тварь. Проковылял тарантул, показалась фаланга. У обглоданной кости баранины, которую извлек из торбы Чепни, поднял свой страшный хвост скорпион. Чепни прижег его горящей веткой саксаула и опоясал костер волосяным арканом. Как говорили чабаны: фаланги и скорпионы кололись о волоски крученой шерсти и не переползали ее границу.

— По законам песков — гость выше отца, — первым нарушил молчание Чепни. — Но мое сердце торопится узнать, с кем я породнился, избивая жирных собак. Вижу, что мы одной крови — огузы. Но почему барс пустыни в византийских сандалиях?

Ягмур молча протянул кольцо мастера Айтака.

— Где ты взял это? — воскликнул от неожиданности рослый и стройный Чепни.

— Мастер дал, когда бежали из плена. Старик погиб, спасая меня!..

Вернув кольцо, Чепни сказал:

— Тогда ты должен знать, за кого мстила твоя плеть!

Ягмур ближе пододвинулся к ночному гостю.

— Будь осторожен, джигит!

— Нет, ничто не заставит меня раскаяться в поступке: в хозяине караван-сарая я узнал одного из стражников, от палки которого умер Айтак, — ответил Ягмур.

— Кровь огуза кипит в тебе! — с гордостью сказал ночной гость. — Но будь осторожен, собаки султана обнюхивают наш след.

— Джигит, ты пообещал рассказать о том страннике из дальней Мекки.

Потянуло прохладой. Пустыня остывала от дневной жары и легкий ветерок волнисто побежал по прибрежным тугаям. Испуганно шарахнулась стая уток. Завизжали дикие кабаны. Хохотнула гиена, вспугнув сову. Как выпущенный из пращи камень, проносилась над каналом летучая мышь.