Ягмур рванулся на помощь, дико крикнул и бросил аркан в середину круга. Он сумел зацепить Кумача и потянул на себя… Подоспевшие на помощь Джавалдуру огузы прикончили эмира.

Вытерев широким рукавом мокрый лоб, Ягмур оглядел поле битвы. Огузы широко охватывали противника, тесня его к выходу из ущелья.

Войска Санджара бежали, устилая поле трупами. Огузы, воспользовавшись замешательством врага, заходили ему в тыл, убивали сотнями и почти не брали в плен.

Битва разливалась по долине, во многих местах переходила в мелкие стычки и поединки. Огузы добрались до обозов врага, рубили веревки, разбрасывали кошмы, забирая драгоценности и оружие. Противник, нахлестывая бешеных коней и давя друг друга, в панике бежал.

Исход сражения был решен. Победа осталась за огузами.

Всех захваченных эмиров и беков собрали у большого камня. Их охраняли широколобые, рыжие хорезмийцы, перешедшие во время боя на сторону огузов; свободолюбивые кочевники оказались им ближе султана.

Размахивая мечами, к белому камню собрались возбужденные боем воины. На коне подъехал Ягмур. Поднявшись, он увидел, как высокий худощавый воин гнал кравчего со связанными руками и старого сундучника из Амуля, полуживого, хватающегося за грудь.

Удивленный Ягмур слез с коня и подошел к пленным. Он узнал хозяина, подарившего ему в Мерве халат и теплую одежду. Больше того, этот старец подарил ему жизнь, предупредив друзей о стрелах, отравленных ядом.

— Уйди с дороги! — крикнул огуз, направляя на Яг-мура коня. — Я захватил их в бою и продам в Балхе по хорошей цене.

— Стоит ли мучиться, мой господин? — Ягмур потянул за повод и осадил коня. — Если тебя не устроит эта цена, — он показал саблю эмира Кумача, украшенную алмазами, — то можешь еще взять в придачу золото! — и Ягмур вытащил из кармана горсть золотых монет.

— О, небо! И ты, Ягмур, послушай! — упав на колени, взмолился человек. — Если ты даешь одну горсть монет, то может быть пожертвуешь и вторую?

— Я сделаю это. Все отдам за человека, который приютил меня в тот день, когда я с прекрасной Аджап переплыл Джейхун и торопился сообщить султану Санджару о заговоре в Самарканде; спешил отдать свое сердце и жизнь во имя самого справедливого человека на свете… О, как ты ошибся, мастер Айтак!

— Правда ли, джигит, что Аджап продана султаном в рабство? — спросил толкователь снов.

— Да, это так, — ответил Ягмур. — Горбун спрятал ее в темнице исмаилитов.

— Ягмур, но ведь люди Амуля собрали выкуп за Аджап.

— О, это большая радость. Добрые люди не забыли про милую девушку, но пусть они знают, что пока жив Ягмур-огуз, выкуп за нее — на острие меча! — и Ягмур высыпал в руки сухопарого воина вторую горсть монет.

— Люди! — кричали пленные у большого камня. — Опомнитесь! Гоните врага, хватайте его богатство. Спасите нас и вы получите огромный выкуп.

Но вопли и просьбы пленных эмиров, ханов и знатных мулл перебил голос старика-лодочника, подъехавшего на откормленной ханской лошади.

— Да будет проклято золото! — кричал старик.

— Пусть покарает их меч справедливости! — раздавались голоса из толпы. Плотным кольцом окружали огузы эмиров.

— Крови! — требовали озлобленные воины.

— Мы хотим расплатиться за обиды и за смерть наших братьев, — кричал освобожденный Анвар, наступая на своего юзбаши.

А старик-лодочник, забравшись на крутолобый камень, говорил:

— Вчера никто не знал, что будет с ним; но орел побеждает змею. Ягмур! — вдруг позвал старик. — С того дня, как мы дали тебе место под крышей, ты всегда был честным и справедливым. Сегодня в бою я видел, как ты храбро рубился. Люди нашего рода просят тебя решить их спор об этих подлецах, дрожащих, как овечьи хвосты.

И Ягмур вдруг вспомнил залитое кровью лицо Джавал-дура, его израненную руку, вынимающую из тела стрелу, вспомнил он про издевательства беков над трудовым людом.

— Много зла от них, — опустив голову, тихо сказал Ягмур.

— Смерть! — взревели воины.

Сундучник из Амуля, держась за раненый бок, подошел к бородатому, полнотелому пленнику и ловким ударом вспорол грудь, прикрытую дорогой парчой.

Пока воины расправлялись с врагами, Онгон с услужливыми беками, врезаясь в кучу телохранителей, старался пробиться к шатру султана Санджара.

— Эй, не будьте трусами! — кричал Онгон своим, видя, как Чепни прорубается к шатру с другой стороны.

Онгону удалось первым прорваться сквозь крепкий заслон телохранителей. За ним, пришпоривая коней так, что на лошадиных боках выступала кровь, мчались остальные всадники. Спешиваясь, они бросались в шатер. И тут перед ними открывалась небывалая картина: спрятавшись за туго скрученными коврами, в углу сидел дородный, важный человек в дорогих одеждах.

Во главе с Онгоном беки упали на колени, загородив вход в шатер.

— Мы просим вашей милости, великий султан! О надежда и опора всевышнего, гордость Хорасана! Мы, самые знатные люди огузского народа, просим вас быть нашим султаном. Клянемся в верности и любви к вашей высочайшей власти…

— Скорее! — выкрикнул кто-то за шатром. — Они перережут всех. Чепни с джигитами идет сюда! Их кони у подножья холма.

Не говоря ни слова, Онгон и его приближенные дружно подхватили султана под руки, выволокли за шатер и усадили на большом ковре. В порыве любви и преданности беки и Онгон низко склонились перед владыкой и начали целовать землю.

Человек на ковре побледнел и прошептал:

— Но я не султан… Я — повар султана!

Поняв свою ошибку, приближенные Онгона на куски изрубили слугу Санджара.

В это время на гребне холма появился Чепни. Богатур окинул взглядом шатер, ковры, изрубленное тело, приближенных Онгона… и все понял.

— Измена!.. — закричал он и бросился к Онгону. — Я поклялся славному Джавалдуру добыть брови живого тигра и пусть крепкий удар меча подтвердит, что есть еще среди огузов отважные воины! Держись, предатель!

Онгон успел вскочить в седло. Воины расступились. Кони заржали и сшиблись грудьми. Зазвенели щиты, заискрились лезвия мечей от смертельных ударов.

— Эй, люди, ко мне! — неожиданно крикнул Онгон. — Мой меч сломался! Подайте новый! — и Онгон привстал на стременах, озираясь.

Чепни поверил коварному и приподнял щит, и тогда Онгон нанес предательский, колющий удар.

— О, будь ты проклят, шакал! — взревел от ярости подскакавший к холму Ягмур. Он видел, как Чепни схватился за окровавленную ногу. Еще бы миг, и он свалился на землю.

— Изменник! Я — сам!.. — рвался Чепни, но было видно, что славный воин слабеет.

— Снимите его с седла! Позовите лекаря, — приказал Ягмур. Обнажив меч, он направил коня к предателю Онгону. — Только кровь может смыть твой позор, подлый Онгон!

Приближенные Онгона взревели на разные голоса:

— Онгон! Сойди с коня! Пусть конюх расправится с бездомной собакой, служившей оборванцу Джавалдуру за кусок хлеба!

— Сразить его ядовитой стрелой!

Но воины Чепни разогнали крикунов, расчищая место для нового поединка.

Выждав момент, Онгон поднял жеребца на задние ноги, решив обрушить на молодого воина всю тяжесть клинка, своего тучного тела и лошади. Таким ударом можно срубить вековое дерево. Но недаром Ягмур учился управлять конем у огузов. Он так сдавил ногами бока скакуна, что тот от боли встал на задние ноги. Меч Онгона просвистел в воздухе, предатель потерял стремена, перелетел через голову своего коня.

— Слава огузам! — закричали воины Чепни.

— Молодец, Ягмур!

— Смерть изменникам!

Бледный, растерянный, в грязи и пыли поднялся Онгон на ноги. Ягмур намахнулся, чтобы вонзить клинок в его жирную шею, но передумал. Спрятав клинок, он взмахнул витой плетью, ударил предателя по лицу, хлестнул по шее к стал на куски разрывать шелк на спине Онгона.

— За огузов! За Джавалдура! За Чепни! — кричал Ягмур, со свистом полосуя одежду и тело полуживого, опозоренного Онгона.

Тот, закрываясь руками, хотел схватить Ягмура за ногу, за стремя, но не выдержал боли, позора и побежал, как побитый пес с холма…