— Господство над Европой начинается с хохмы! — воскликнул Нострадамус. — В огне станут кромсать на куски ее города, и у азиатского монарха много войск! Какой вопль раздается, когда Восток посылает к чертовой матери христианский крест!
Но вопль заглох, когда видение понеслось дальше. Мишель открыл для себя железный закон войны: жизнь или смерть. Турки были отброшены к Белграду, и христиане теперь наступали им на пятки. Защищенная рекой, мусульманская крепость считалась неприступной. На горизонте уже зарождался день, несший семерку, — 12 августа 1717 года. Это была его сатанинская метка. И под этим знаком началась битва. Казалось, мост смерти был воздвигнут над бездонным омутом. Войска семи европейских стран, осененных крестным знамением, прорвались по ту сторону моста. Исламу устроили страшную бойню.
Под чердачными балками в Ажане Мишель бормотал обрывки фраз:
— Инсумбрия! Перед городом… Семеро начнут осаду! Величайший король… Будет вынужден наступать! Город… снова освобожден! От его врагов!..
Затем параллельно со словами ясновидца замерцали звезды. Время с начала упомянутого столетия покатило дальше. И Мишель был сброшен в Париже на мостовую в 1789 году рядом со стенами Бастилии. Вооруженные мушкетами мужчины отстукивали вокруг него босыми ногами. Грохотали пушки, слышались яростные крики, подавлявшиеся в течение столетия. И все это распарывало небосвод. В насыпь летели огромные пушечные, пахнувшие серой ядра. Стены укрепленной крепости были слишком ветхими, чтобы выдержать обстрел. Когда бастион с грохотом рухнул, переливавшаяся кроваво-красным цветом революция растеклась по всей Франции. Король бежал. Незаметно, лесом он добрался до Варенна. Там его задержали, заставили вернуться в Париж, вынесли ему приговор. Воодушевленный народ вопил, когда голова Капетинга покатилась в канаву. Конечно, после этого наступило кровавое похмелье, наступило царство страха.
Нострадамус с перекошенным лицом выдохнул:
— Великая страна будет разрушена! Перед большой войной! Многие станут купаться в крови! Около реки земля будет пропитана кровью! Прежде чем король расстанется с короной, он уедет через Реймский лес! Мучительно разрываемый надвое — как носитель монархии и как христианин! Прибудет в Варенн! Упавшая голова Капетинга вызовет бурю, войну и новые кровопролития! Франция окажется изрезана!
На этой фразе ясновидец перевел дыхание.
Он пересек время и пространство в собственном духовном раскрытии и обосновался на едва заметном острове Корсика. Диким был ландшафт и диким было имя того, кто направился оттуда в путь, чтобы разнести о себе дурную славу с помощью пушек на пол-Европы. Два слова засели в мозгу Мишеля: neos apollyon.[7] Он увидел, как возносится этот человек, единственный в своем роде, увидел наконец и его падение — под императорской короной (и потому пал как предатель и народа, и великолепной идеи).
— Вблизи Италии родится император, который дорого обойдется Франции. Как мясник кончит он жизнь. Будет носить неслыханно дикое имя! Как никто другой, завоюет он дурную славу под грохот пушек, несущих смерть! — У Мишеля внезапно перехватило горло, он прервал свою речь, но через несколько мгновений возбужденно продолжал: — После того как закончится битва, его предадут! Его посадят в тюрьму! Новый министр сломает его шпагу. По ночам горло его будет гореть огнем! На скалистом острове с пятью тысячами жителей, не говорящих на его языке и соблюдающих чужие нравы, закончит он свою жизнь! В амбаре скончается он!
Казалось, ясновидец еще долго ощущал присутствие смерти. И в то же время изобилие картин переполняло его душу, внезапно он снова начал изрыгать обрывки слов и фраз. Речь теперь шла о некоем владыке, избранном на свободных выборах по ту сторону Атлантики, о войне против рабства, о политическом убийстве. Скалигер вздрогнул, когда услышал об этом. Но еще больше потрясло Скалигера то, что произошло позже. Нострадамус бормотал что-то о страшной войне между Францией и Германией, о битве, которая впервые в истории человечества ввергнет весь мир в единый водоворот, и низвержен будет затем германский император…
Между тем ночь входила в свои тишайшие часы: уже начали бледнеть звезды на зимнем небе. После неописуемого напряжения душевные силы оставили Мишеля, глаза и все тело его уменьшились, как перед смертью. Скалигер шагнул вперед, чтобы поддержать шатавшегося Мишеля. Но внезапно в тело Нострадамуса ворвался жар иного мира: невидимое напряжение скрутило и сотрясло его, он забился как эпилептик в припадке, резко дернулся к окну, однако вслед за тем, преодолев душевную усталость, бросился в самое пронзительное и самое страшное видение.
Он рванулся к солнечному шару и увидел, как спирально вращается купол жизни. Но легкое световое кружение через секунду сатанински преобразовалось в крючкообразный молотильный цеп. Как будто сердце Мишеля пронзил меч, из его горла, обожженного ядом, вырвался крик, и с этим криком крючкообразный крест покатил по земле, вонзаясь в плоть и кровь германской земли… Изгнанный император расположился по ту сторону Рейна, в Нидерландах. Но но эту сторону, восточнее реки из матки вылупится богохул, и случится это до отречения Гогенцоллерна от престола. Название города было коричневым. Именно там родится безбожник, на стыке двух стран. Зачат будет крикливый шалун от пропойцы и опустившегося грязнули, вырастет в болоте и тине под католическим небом. Позже он вырвется в Вену и Мюнхен, но останется в плену духовной нищеты, на всю жизнь отравленный змеиным поповским ядом. Всосавший в себя отраву черных алтарей, он воспитает в себе омерзительную и гнусную ненависть к евреям. Девятнадцать столетий отрицания страшнейшего оскорбления Учителя человечества сотворят из него, таким образом, антибожеский образ. Потому что эта ненависть отпечатает в памяти немецкого народа песни этого богохула, потому что народ вновь станет нищим духом и душой, потому что, в конце концов, эта ненависть будет пользоваться бешеным успехом. Это она водрузит свастику в прогнившей стране — от Мааса до Мемеля, от Эча до Бельта. В Германии водрузится свастика, и Германия, таким образом, тысячекратно водрузит песню смерти в теле и фугу смерти в душе народа. Но Германия, будучи ослепленной, как ни одна другая страна на земле, встретит своего мясника с тем большим ликованием, чем громче будут трещать барабаны… Страна примется буйствовать, рычать еще безумнее, когда божественная свастика ринется в новую бойню. Необозримые крысиные полчища Бешеного вгрызутся в Польшу и Францию. Сердце окаменеет, когда начнется истребление евреев, заявившее о себе именно в одну из ледяных ночей. Шесть миллионов людей будут уничтожены в газовых камерах, шесть миллионов душ станут вечными обвинителями. Но никто из народа не поднимет голос в их защиту. А те из немногих, кто выступит против крысиных полчищ, также будут согласны на крестообразный эшафот. Церковь не окажет никакого сопротивления. Даже намека не будет на борьбу за справедливость. Никакой попытки вернуть в падший мир милосердие и любовь к ближнему. С шумным шалуном Рим заключит конкордат, вышедший из бесовского союза душ…
Именно это предвидел Нострадамус.
Но после двойной тройки — тридцать третьего года — за двенадцать лет будут уничтожены и другие народы: десятки миллионов людей на фронтах войны, солдаты, мирное население. Число истекших кровью или погибших в ледяной стуже, как и пропавших без вести, перейдет все мыслимые границы. Война продолжится, вторая мировая битва на суше и на море.
В видении Нострадамус узрел, как стальные птицы обрушатся на атолл в океане, носившем до этого времени мирное название, и на одном из крупнейших островов этой части света взметнется к небу пылающий факел последнего возмездия. Страшный гриб поднимется над гигантским городом, сотни тысяч люден превратятся в ничто от одного-единственного удара. Повсюду останутся очертания тел: живая плоть, сгоревшая и обугленная… Это будет последняя песнь, которой земной шар отметит и посрамит злодеяния шумного шалуна.
