— Значит, решено, — ответил Бастиан, а Жорж кивнул головой.

Наспех перекусив, они поскакали кратчайшей дорогой к морю. Мишель, несмотря на зверский голод, испытанный им раньше, едва притронулся к еде. Разговаривая с друзьями, он прислушивался к своему внутреннему голосу, который настаивал: «Только в Пиренеи скачи, только туда! Но, поднявшись в горы как люди, вы вернетесь как звери!..»

Тараскон. Именно там, на мосту, они услышали колокольный звон, доносившийся из-за городских стен и возвещавший о моровой язве. Потом Бокер, Сен-Жиль и Эг-Морт. Лишь в солончаках Камарганской долины страх немного отпустил. Сквозь болотные топи, мимо разбросанных вдали конских табунов взяли они направление на Монпелье. Но все-таки они обошли и этот город, этот рассадник чумной заразы. Затем стремглав пронеслись по мосту в направлении Сета. Ветер подгонял их в сторону Анда. Еще раз встретилась на пути болотная трясина, и вот уже они понеслись прямиком к Нарбонну. Прошла целая неделя с тех пор, как они вырвались из авиньонского ада, но молва о моровой язве проникла уже и сюда. А затем они повернули на юг, в Руссильон. Снова скачка, на сей раз мимо аббатства в Фонфруаде. Ледяной ветер с гор заставлял их сбавлять скорость. К тому же часто приходилось взбираться по крутым горным тропам. Лошади все чаще спотыкались, скользили по камням. Однако Жорж безжалостно подгонял друзей, пока все они не достигли Коль-де-Пюиморены, расположенной почти на высоте двух тысяч метров над уровнем моря.

— В той стороне, — сказал Жорж и показал на запад, — расположена Андорра. Можно было бы укрыться и там, но, что всего вероятнее, начнутся трудности из-за ищеек архиепископа Андоррского, стоящего на защите княжества. Еще в прежние времена святой отец выдворял отсюда беженцев, пытавшихся найти защиту за каменными стенами Зео-де-Ургеля. В каждом французе он подозревал шпиона Франциска Первого, которому завидовал. Итак, предлагаю здесь, в глухомани, попытаться найти кров у пастухов.

— Меня это устраивает, поскольку я чертовски устал, — ответил Бастиан. — Я себя чувствую так, будто растер жопу до костей. Сейчас мне ничего не хочется. И плевать, кто именно встретит здесь меня, — архиепископ или ядреная шлюха.

— Но жизнь здесь, в горах, суровей, чем ты думаешь! — предупредил Жорж.

— У нас отличный запас, — заметил Мишель, похлопывая себя по кошельку на поясе.

— Это так, — ответил бородач. — Но нам нужно узнать, где бы остановиться на ночлег. Уже темнеет!

Подгоняемые свежим вечерним ветром, они погнали лошадей дальше и еще до полуночи, следуя тропой, петлявшей среди каменных нагромождений, рассчитывали найти хоть какое-нибудь пристанище. После того как всадники миновали валуны, снесенные сюда ледником, и проехали еще немного, им пришлось пережить горькое разочарование. Две лачуги, обнаруженные здесь, оказались нежилыми. Никаких признаков жизни вокруг, кроме едкого запаха волчьего помета около входа в полуразрушенное жилье. Неожиданно Мишель ощутил во всем теле дрожь, охватившую его, как и тогда, после встречи с Бастианом и Жоржем. Путники заняли ближайшую развалюху и забылись беспокойным сном.

На следующий день они проехали еще в направлении Андорры — под удручающее коллективное бурчание животов. Вокруг не видно было ни единой души, только каменные утесы, поросшие скудным мхом и жестким кустарником, и медленно паривший над их головами охочий до падали коршун. Но вот наконец встретилась деревушка — пять-шесть убогих лачуг над обрывом у горного ручья, похоже, весьма опасного во время бурного разлива. Вблизи покосившегося дощатого креста расположилась часовенка. Из нее вышел священник в потрепанной рясе, выглядевший как разбойник с большой дороги. Остальные поселяне Богом забытой деревушки глядели на путников во все глаза.

Священник был обеспокоен. После того как он услышал, откуда прибыли всадники и что произошло в Авиньоне, ему пришлось поверить, что не иначе как сам дьявол завладел миром, если даже в святом месте — в Авиньоне — ничто не устояло перед ним! О том, что напасти больше исходят от самих людей, чем от бесовских козней, от людских пороков, от проклятых Богом грешников, священник не подумал.

И, разумеется, прибывшие молокососы тоже кутили, мошенничали, лгали и, что важнее всего, распутничали, покуда на них не обрушился бич Божий! А сейчас они имели наглость принести заразу еще и сюда, в этот девственный горный приют. Зато он, Божий проповедник, знает, как этому помешать! Ему здесь доверены Господом агнцы и их души, и он не потерпит того, чтобы его прихожане были сожраны дикими волками. Святой отец приказал путникам ехать немедля вон из села.

— Берите ноги в руки, в любом случае, даже если это и противно христианину, я спущу на вас собак!

Три приятеля решили последовать совету священника, обратившегося к ним. Но вместо того чтобы с католическим смирением подчиниться и податься в дикие заросли, старшие однокашники обменялись быстрым взглядом с Мишелем, и, когда тот кивнул головой, Жорж с достоинством в голосе возвестил:

— Целиком и полностью согласен с вашей точкой зрения на этот погрязший в мерзости и грехе земной мир, ваше преподобие! И даже считаю, что триединый Господь оставил лишь малую толику времени, прежде чем по причине ужаснейших грехов подлых мерзавцев обрушить более страшные, чем моровая язва, кары! Тем не менее, что касается нас, — тут он перекрестился, — думаю, Всемогущий обошелся с нами чуть милостивее, ибо на каменистую стезю богомольца он поставил нас не с пустыми карманами. А это свидетельствует, как мне кажется, о Его милости…

— Стало быть, у вас серебро или даже золото?! — вдруг деловито поинтересовался святой отец.

— Больше желтого, чем белого металла! — заверил его Жорж. — А чтобы вы могли убедиться в истинности моих слов, возможно, вы примете небольшой подарок!

С этими словами каркассонец подмигнул Мишелю де Нотрдаму; Мишель расстегнул кошелек, вытащил несколько монет и протянул их Священнику.

— Разумеется, я знал, — уверил провозвестник Божий, попробовав монеты на зуб, — что вы — благочестивые паломники, да пребудет с вами благоволение Господне!

Он в мгновение ока спрятал награду за свое милосердие, затем пронзительным свистом огласил деревушку, и в следующий момент авиньонские беглецы увидели, как их окружило все население. За трех студентов начался в буквальном смысле бой, и, прежде чем солнце продвинулось на ширину ладони, им была приготовлена каморка в самой маленькой лачуге, где жила клыкастая вдова. Она, как объявил священник, позаботится как можно лучше о гостях.

Милосердие пиренейских крестьян и их духовного пастыря истончилось к середине ноября, когда подошли к концу денежные запасы Мишеля, Бастиана и Жоржа. Ведь поистине баснословные цены были установлены буквально на каждый глоток козьего молока, каждый кусок хлеба из отрубей. Крышу вдовьей лачуги за ту плату, которую они внесли, можно было бы семь раз перекрыть. Но большинство денег доставалось священнику, у которого они обязаны были заказывать требы на помин несчастных авиньонских душ. Святой отец сделал невозможным их своевременный побег. Поскольку он подозревал об их намерениях, ему приходилось постоянно заводить разговор о разбойниках, волках, медведях, но прежде всего — об ищейках архиепископа Андоррского. Когда же у студентов в карманах только ветер гулял, ему ничего больше не оставалось, как благословить их на отъезд. На лошадях, выглядевших такими же исхудавшими и замученными, как и седоки, студенты тронулись в путь, и вскоре над их поникшими головами вновь кружили стервятники.

— Если бы меня кто-нибудь сейчас спросил, куда нужно ехать далее, — пробормотал светловолосый Бастиан, — я бы не смог ответить.

Жорж обернулся к Мишелю:

— Может быть, ты знаешь?

— Нет, — пробурчал Мишель голосом, прозвучавшим так, словно это не он исторг из горла ответ. Его иудейские глаза сверкнули черным огнем, лицо ожесточилось, и было похоже, что Мишель впредь решил избегать общества своих друзей.