Так вот, Петя никогда ещё не путешествовал с феями, и потому немного боялся. Но, как только, крадучись, по крохотной лесенке спустились они во двор, Петя бояться перестал.
– Теперь держись за меня крепче, – сказала фея.
Они стали медленно, так медленно, что замирало сердце, подниматься вверх.
Петя и фея поднимались над низкой оградой, над резными воротами, над домом, конюшней и деревьями, торчавшими из снега подобно большим перевёрнутым веникам.
Блеснул овальный замёрзший пруд. Вынырнула из морозного тумана церковь. А затем всё закружилось, завертелось, пропало…
Вместо зимы и мороза брызнула вдруг со всех сторон настоящая весна!
Вскоре Петя увидел места незнакомые, о которых он раньше даже не догадывался. Показался неведомый город с сахарными башенками и цветным пятиглавым собором на краю покатой площади с блестящим булыжником.
– Теперь смотри внимательней! – звонко крикнула фея.
Петя посмотрел вниз и сразу заметил молодого человека с пушистыми русыми волосами, в сюртуке, клетчатых брюках и нотами под мышкой. Хотя молодой человек сильно спешил, Петя успел хорошо разглядеть его. Он показался мальчику очень и очень знакомым. Петя почти уже догадался, кто это, как вдруг незнакомец нырнул под арку большого каменного дома, над главным входом которого красовалась вывеска: «Волшебное Перо».
Ни разу в жизни Петя таких домов не видел. Ему очень хотелось задержаться тут хоть ненадолго, чтобы узнать, что это за Волшебное Перо такое?
Но фея, словно угадав мысли своего маленького спутника, строго сказала:
– Мы не можем нигде долго останавливаться. Пока тебе достаточно и того, что ты мельком заметил.
Они поплыли дальше.
Весна сменилась летом. Петя приметил крошечные лодки с парусами, ловко и быстро снующих матросов, бесконечную зелёную воду и ещё многое другое. Он очень хотел расспросить фею, но не мог, потому что картины слишком быстро сменяли одна другую.
Мальчику особо запомнились дождливая осень, туман, карета, что подъезжала к сверкающему огнями дворцу, и огромный зал в этом дворце. А в зале – несметные толпы людей, и перед ними – высокий деревянный помост. На помосте – офицер в чёрном мундире с золотыми эполетами поёт что-то жалобное, вроде прощения просит…
Затем опять повалил снег, наступила зима. Снова блеснул пруд, стало легче дышать. Воздушное путешествие подошло к концу.
Теперь фея уже не говорила звонко, а шептала мальчику на ухо:
– Всё, что увидел, – до поры забудь. Помни только про Волшебное Перо: найди его, пиши им. Это говорю тебе я, фея Сладкой Печали. Сладкой Печали, запомни…
И вдруг грянула такая грозная и великолепная музыка, что у Пети захватило дух. Он затряс головой, чтобы прогнать эти невыносимые звуки. Но чем больше он вертел головой, тем сильней звучала музыка.
Петя заплакал и сразу проснулся.
Оказывается, он задремал в кресле, и теперь его тормошили, приговаривая: «Ах, Петечка, да очнись же!» – добрая маменька и заботливая гувернантка Фанни Дюрбах.
– Что с вами? Что с тобой? – спрашивали они наперебой.
– Это всё музыка, музыка! Избавьте меня от неё! Я не выношу её, – только и смог прошептать Петя.
Но про фею и гадкого Софира он ничего не сказал. Да и кто бы ему поверил!
От такого мнимого недоверия Пете становилось грустней и грустней. Слёзы текли по щекам его горячей, обильней…
Праздник между тем кончался.
Взрослые, спеша, гасили свечи на ёлке; сладкий дымок мягко щекотал ноздри. Слышались только тихие звуки: шаги, позвякиванья, бормотанье башкирца Халита.
А Петя всё всхлипывал и всхлипывал в глубоком старинном кресле.
И тогда милейшая Фанни, тогда самая добрая на свете воспитательница Фанни Дюрбах, сказала:
– Ах, какой ви ньежный рэбьёнок! Ви, Пьер, есть просто стекльянный рэбьёнок!
Словно бы в ответ на её слова, рядом мелодично прозвучало: «Дзелинь-бом!»
Это сломался в железных пальцах отставного солдата Халита принесённый специально для Пети стеклянный всадник с копьём.
Ударили огромные напольные часы в прихожей, и все разом поняли: давно пора спать!
Спать, чтобы назавтра проснуться и со сладкими вздохами сожаленья вспоминать истаявший льдинкой Рождественский вечер…
Здесь Петя, как по волшебству, плакать перестал. Ему в первый раз за всю коротенькую жизнь стало по-настоящему легко, спокойно, и ни капли не грустно.
Внезапно в голове его зазвучала хорошо знакомая, весёлая, чуть спотыкающаяся деревенская песня, совсем не похожая на ту грозную и небывалую музыку, которую он только что слышал.
И эту деревенскую песню ему захотелось сыграть на фортепиано или зарисовать кругленькими нотами с хвостиками и без, чтобы назавтра песня не забылась.
А ещё ему захотелось сочинять свою собственную музыку.
Примерно такую же, какую он сочинил два года назад, когда добрая маменька почти на месяц уезжала в столицу.
Петя так и назвал тогда ту коротенькую музыкальную картинку: «Наша мама в Петербурге». И эта миниатюра всем очень и очень понравилась.
Но… тут Петя как раз и уснул по-настоящему. Чтобы проснуться уже в новых временах. Проснуться, и жить дальше, и учиться музыке, и самому эту музыку записывать, не боясь её громовой разящей силы.
Проснуться и, переезжая из города в город, из страны в страну, становиться добрей и бесстрашней. И, конечно же, найти Волшебное Перо, о котором рассказала ему таинственная фея Сладкой Печали!
Глава вторая
Москва сказочная
* * *
Но прежде, чем ты узнаешь о Москве сказочной, должен тебе, мой юный читатель, сообщить: между первой и второй главами нашей повести прошло много лет. За эти годы произошло немало событий. Из них самое важное – семья Чайковских покинула сонный Воткинск и после нескольких лет переездов и странствий обосновалась в Петербурге.
А вот и другие события.
Добрейшая воспитательница, Фанни Дюрбах, возвратилась к себе на родину во французский город Монбельяр.
Отец Пети, Илья Петрович, то находил службу, то снова её терял.
Сам же Петя поступил в Императорское училище правоведения, где не только преподавали словесность и юридические науки, но и были музыкальные классы.
Всё шло хорошо или, по крайней мере, терпимо. Только вот горячо любимая маменька вскоре после переезда в столицу отошла в мир иной…
Что же до феи, то она больше не появлялась. Но Петя всё равно помнил её слова о Волшебном Пере. Даже пытался отыскать его.
И при этом потихоньку сочинял музыку.
А потом Петя оказался в Москве, и все стали звать его почтительно и звучно: Пётр Ильич.
Что с ним в Москве происходило, ты сейчас как раз и узнаешь.
Итак…
Сморщенный старичок в бархатном лиловом костюме и в алой, похожей на турецкую, шапочке, пыхтя, взбирался по лестнице. За ним поспешал молодой человек с мягкими русыми волосами и с такой же русой бородкой. Преодолев узкую крутую лестницу, старичок почти вбежал в огромный кабинет, плюхнулся в кожаное кресло и звонко рассмеялся.
– А я вас затащил-таки в свой скворечник! Ну-с, милости прошу, – сказал молодому человеку, чуть замешкавшемуся в дверях, писатель и музыкант Владимир Фёдорович Одоевский.
И ведь было от чего замешкаться!
Мерцал в полутёмном, ничуть не похожем на скворечник кабинете красноватый огонь. Поблёскивали стальные шатуны, смахивающие на длинные палки с широкими кольцами на конце. Тускло сияли большие прозрачные банки с выведенными наружу изогнутыми стеклянными трубками. Позвякивали металлические цепочки, гирьки, колёсики…
