— Нет. Для эшафота.

После суда, который я сочла пародией на правосудие (позднее мне рассказывали, что один из судей, Генри Перси — первая любовь Анны, ныне герцог Нортумберлендский, — упал без чувств, и его пришлось вынести из зала), Анну признали виновной по всем статьям. Мужчин, проходивших по ее делу, постановили казнить на Тауэрском холме за пределами стен крепости, а Анну — на лужайке Тауэр-Грин внутри. Чтобы на место казни не попали ни ее сторонники, ни праздные зеваки, Кромвель никому не назвал точной даты и времени, но мне велено было явиться туда, ибо таков был его уговор с Анной. Сколько раз я потом молилась о том, чтобы никто не сказал Елизавете, что я присутствовала при казни ее матери!

Джон утешал и поддерживал меня. Я была признательна за то, что Кромвель позволил ему сопровождать меня в Тауэр в тот день, 19 мая. Мы отплыли от Уайтхолла на барке, взявшей на борт тех, кому предстояло стать свидетелями обезглавливания королевы — под конец король явил ей что-то вроде милости. Хотя за прелюбодеяние и измену он мог сжечь ее, Генрих все же согласился ограничиться обезглавливанием, и Анна стала первой женщиной, которая была казнена таким способом. Когда же она попросила прислать французского палача с мечом вместо обычного головореза с топором, он и на это дал свое согласие.

Я знала, что на казни будет присутствовать Кромвель; кроме того, мы слышали, что прибудут некоторые достопочтенные горожане, а также лорд-канцлер Одли, герцог Суффолк и герцог Ричмонд, внебрачный сын короля от его возлюбленной Бесси Блаунт.

К месту казни не был допущен ни один из уцелевших родственников королевы: ни родители, ни ее сестра Мария, которая была королевской фавориткой до того, как Генрих познакомился с Анной. Мария Болейн, ныне Мария Стаффорд, жила в безопасном отдалении от двора, в сельской глуши, вместе с мужем, которого отважилась сама для себя выбрать. При одной мысли об этом я тяжело вздохнула. Как бы я хотела, чтобы и мне так повезло — жить с любимым мужем вдали от бездушного двора, хотя на меня легло бы проклятие, если бы я покинула Елизавету.

Нам также стало известно, что сам король в этот день будет находиться на другом конце города, ожидая, когда пальба из пушек Тауэра возвестит ему о том, что он свободен и волен обручиться с Джейн Сеймур прямо на следующий день. Сеймуры, во всяком случае, проявили чувство такта: не стали присутствовать при казни и злорадствовать — они все были по уши заняты посредничеством между Генрихом и следующей королевой.

Когда мы проходили через ворота Тауэра, я чувствовала теплые лучи весеннего солнышка, меня овевал легкий ветерок с Темзы. Внутри же крепости было темно, а дышать стало нечем. Нам пришлось долго ждать. Было уже около полудня. Я вспомнила стихи, написанные Анной — кто-то, оставшийся неизвестным, вынес их за пределы Тауэра, и теперь их тайком читали при дворе. Я надеялась на то, что злобный Кромвель, если услышит об этом, не сочтет, что таинственный курьер — это я. Там были такие строчки: «В грязь имя втоптано, кровь из души моей — от лживых слов, жестокости людской… О, Смерть желанная, прими меня скорей и принеси обещанный покой…» В тот день я горячо молилась, чтобы Анна не утратила власти над собой, чего она боялась во время нашей последней встречи.

Этого не произошло. Ей удалось без запинки произнести речь, которую Кромвель передал ей в тот день, когда мы с Джоном побывали в Тауэре. Поскольку мы стояли в последнем ряду, я отважилась вскинуть руку, на которую был надет перстень с миниатюрными портретами, и увидела, как королева кивнула мне в знак того, что она все поняла и благодарна. Бедняжку Елизавету, как прежде ее единокровную сестру, объявили незаконнорожденной, и Анна сошла в могилу, зная об этом. В тот ужасный день я поклялась себе всей душой служить Елизавете и защищать ее, насколько это будет в моих силах, от тиранической власти мужчин. Анна Болейн, во всяком случае, перешла в мир лучший, чем наш.

У короля родился сын! У короля Генриха и королевы Джейн родился сын! Он появился на свет вчера во дворце Гемптон-корт и наречен Эдуардом. Принц Эдуард, наследник трона, родился вчера…

Недавно прискакавший гонец теперь, очевидно, стоял у подножия парадной лестницы и объявлял радостную новость. Его голос едва долетал до комнаты для занятий, расположенной на верхнем этаже, но Маргарет (мы с леди Брайан называли теперь друг друга просто по имени) вскочила на ноги и поспешила вниз. Я учила нашу подопечную, которой едва исполнилось четыре года (и которая уже умела читать), писать свое имя не печатными, а прописными буквами, причем она настояла на том, чтобы украшать их затейливыми завитушками, что меня просто изумило. Елизавета была целиком поглощена этим занятием и ни на что не отвлекалась. Несомненно, она еще не в силах была понять, что означала привезенная гонцом новость для нее самой, да и для всех нас.

Теперь она стала просто леди Елизаветой, незаконным отпрыском его величества, и жила в том самом доме, где некогда так страдала ее единокровная сестра Мария. Елизавета, как и Мария прежде, отчаянно нуждалась в одежде. Все меняется, но нет под солнцем ничего нового, как сказали царь Соломон и Кромвель.

Когда леди Брайан попыталась объяснить Елизавете, что у той отныне новый титул, наша бойкая маленькая госпожа, уперев руки в бока, требовательным тоном спросила: «Как это понимать? Прежде я была принцессой Елизаветой, а теперь стала леди Елизаветой?» Ее выдержка и острый ум не переставали удивлять меня, хотя именно этого и следовало ожидать, если вспомнить, кто были ее родители. Нрав она имела горячий, но умела быть терпеливой и сосредоточенной, если так было нужно. Слава Богу, я была единственным свидетелем того, что Елизавета не запрыгала от радости и не стала возносить хвалы Всевышнему по случаю рождения принца.

— У короля Генриха и королевы Джейн родился сын Эдуард, принц Уэльский! — доносился до нас приглушенный расстоянием голос гонца.

Я давно уже заметила: на что смотришь в минуту объявления важной новости, то навсегда запечатлевается в памяти. Так что и по сей день, стоит мне вспомнить о рождении принца Эдуарда, как я вижу перед глазами маленькую дочь Анны Болейн, склонившуюся над работой и старательно, упрямо выводящую слово п-р-и-н-ц-е-с-с-а перед своим именем.

Мне следовало выхватить у нее перо и бумагу, зачеркнуть это слово и сделать ей выговор, но я лишь сложила листок в несколько раз, когда Маргарет снова вбежала в комнату, улыбаясь и хлопая в ладоши. Конечно же, все подданные радовались новости о рождении принца, поскольку она означала, что сбылось заветное желание нашего государя. Но мою милую девочку это событие сталкивало еще на одну ступень вниз на лестнице престолонаследия, поэтому, чтобы улыбнуться, мне пришлось сделать над собой усилие.

Правда, затем Елизавета пришла в восторг от того, что у нее есть братец. Я тоже ощутила радостное волнение, когда узнала, что новость о рождении наследника сулит добро и мне. Тот же гонец позднее сообщил нам остальные новости: королева Джейн три дня несказанно мучилась, прежде чем сумела родить королю сына; леди Брайан призывают ко двору, отныне она станет воспитывать принца и управлять его хозяйством… Наконец он сообщил и о том, что новой воспитательницей Елизаветы назначена я. В конечном счете, этот день стал памятным, великим днем в моей жизни.

Кроме того, мне доставляло удовольствие сознавать, что Кромвеля, который разрушал католическую церковь и воображал себя великим религиозным реформатором, должно огорчать влияние, какое оказывала на короля Джейн, склонявшаяся к католицизму. (А ведь Генрих обвенчался с ней всего через одиннадцать дней после смерти Анны!) Видит Бог, мне тоже очень не нравился взлет Сеймуров, и не только из-за их консерватизма в вопросах веры. Том стал для меня гораздо опаснее. Но видеть, как Кромвеля обошли, — ах, что-то в этом было!