Литмир - Электронная Библиотека

Допились до того, что работать некому стало. И потянулись в Россию-матушку со всех окраин огромной страны молодые, непьющие ребята и девчата. Они и коровники строили, и дома, и на рынке места все заняли. Революция в обществе назрела сама по себе. Виноваты ли правители тех лет? Наверное. На то и поставлены, чтобы руководить, а не руками водить, как когда-то говорила мать Саввы Николаевича, обсуждая своего начальника. Да-а-а. Наступило лихое времечко, но народ его захотел сам. Никто не может заставить народ пить или не пить, нет такого властелина в мире. Как никто не может заставить любить или не любить власть. Но то, что она всем надоела, стало очевидным. И народ ринулся на улицы кричать во все горло: надоело! И началась перестройка.

Еще более ужасное время, чем застойно-застольные годы. Стремление разрушить до основания присуще русскому человеку. Слишком много накопилось гнева на власть, потому крушили все, веря в фальшивые лозунги новых демократов. Понимали, что врут, но верили, хотели верить. Старое так надоело! До одури, до тошноты, что любое новое необычное слово и лозунг воспринимались на ура. Разрушителям отдали за бесценок заводы, фабрики, нефть, газ, лес, землю. Какие-то проходимцы пообещали, что все теперь будут собственниками. У всех, мол, будет ваучер, на который они получат часть национального богатства. Все равны перед рынком! И этот очередной бредовый лозунг прошел в замутненном разуме России-матушки так же, как когда-то лозунги большевиков: «Землю – крестьянам, фабрики и заводы – рабочим!»

Никто, конечно, ничего не получил. Ни тогда, ни сейчас. Но эйфория обновления, охватившая страну, прокатилась от берегов Балтики до Тихого океана. Цена этой эйфории была огромной. По миллиону в год умерших от нищеты, пьянства, стресса, убитых в перестрелках бандитов и выбрасывающихся их окон собственных домов людей, потерявших вдруг все: кусок хлеба, квартиру, работу, веру в завтрашний день. Разруха в умах стала еще более страшной, чем экономическая разруха, хаос, охвативший их богатую и обильную страну. И только жирные коты да окаянные политиканы потирали лапы и руки от удовольствия. «Мы правим бал! А народ… Что о нем думать? Весь не вымрет! Останется столько, сколько нужно. Пусть все идет своим путем». И вот уже пьяный президент мочится на шасси самолета в Исландии под блики вспышек иностранных корреспондентов, тупо смотря на всех, не понимая, что им всем нужно.

Отрезвление медленно, но верно стало возвращаться в общество после прихода нового, молодого лидера страны. Но груз прошлого был так велик, что не скоро, ой не скоро страна оправится после тяжелой болезни. Похмелье стало затяжным и очень горьким. Но народ нашел в себе силы и стал, как всегда, шаг за шагом выпрямляя спину, идти вперед. Люди, те, у кого остались совесть и силы, стали работать. Они истосковались по настоящему делу, стали разбирать завалы прошлого и медленно, но верно возрождать страну. Это станет очередной победой русских, но уже над самими собой.

Эти нерадостные мысли посещали Савву Николаевича не первый раз. И каждый их приход он объяснял своими личными неудачами. Вот и нынешний повод: внук провалил зачеты, не допущен к экзаменам, а теперь отчислен за неуспеваемость… Никогда бы не подумал, что Дениска может не успевать. По лености прогулять – это да, проспать – тоже не исключено, но чтобы завалиться по многим предметам… Что-то с ним случилось неординарное, о чем он не знает. И Савва Николаевич решил поехать на встречу с внуком.

Глава 2. Откровения

После болезни Савва Николаевич редко стал ездить на дальние расстояния машиной – трясет, дороги такие, что не знаешь, доедешь до места назначения без приключений или нет. От дорожных происшествий не всегда даже супердорогая иномарка спасает. Часто случается, что навороченный джип, разогнавшись, попадает колесом в колдобину – и вот уже лежит верх тормашками на обочине, разбив еще несколько машин по пути. Ох уж эти русские дороги! Кто их только не критиковал, а вопрос с места никак не сдвигается. Правда, в последние годы какая-то надежда появилась: кое-что стали делать, но так медленно и некачественно, что словно ничего не изменилось… Да ладно с дорогами, когда-нибудь проложат новые и отремонтируют старые. А вот улучшить жизнь народа куда сложнее. Вроде бы все для этого в России есть: деньги, природные богатства, молодая команда правительства, энергичные современные менеджеры, а результат нулевой. Как струйки фонтана: льется, льется водичка, а воды по колено, даже искупаться толком невозможно. Так, брызнуть на лицо, помыть руки… Сложная эта штука под названием жизнь. Такие думы очередной раз посетили Савву Николаевича, когда он ехал к внуку в Питер.

После утомительной тряски на трассе они наконец медленно и плавно вплыли вместе с потоком машин в город.

– Как поедем, Савва Николаевич? – спросил шофер Володя.

– Как всегда, по кольцевой, там свернешь на Пискаревку и через Северный проспект к общежитию на Светлановский…

– Понятно!

Еще через час мучительно медленного передвижения по забитым машинами улицам они наконец-то подъехали к студенческому общежитию. В холле на Савву Николаевича пахнуло давно забытым запахом общаги. От названия места проживания студентов – кампус, как на Западе, или студенческий комплекс, как в России, ничего принципиально не меняется: общага она и есть общага, со своими стойкими запахами приготовляемой пищи, дешевой парфюмерии и разнообразных средств для чистки ботинок и сапожек. Вдохнув несколько раз неповторимый запах давно минувших лет, Савва Николаевич подошел к стойке дежурного, где выдавали ключи.

– Здравствуйте! – поздоровался он с миловидной женщиной неопределенного возраста.

– Здравствуйте, – ответила та, внимательно рассматривая статную фигуру человека в возрасте.

«Явно не из простых, – быстро определила дежурная и соответственно напряглась. – Может с деканата кто или, еще хуже – из Смольного? Взяли за моду депутаты городской Думы по общежитиям ходить. Будто других дел нету. Ходят, ходят… Чего ищут? Общежитие – оно и в Африке общежитие. Порядка, какого они хотят, никогда не будет».

– Мне нужно пройти в двести семьдесят третью комнату. – Савва Николаевич показал удостоверение, выданное ему администрацией N-ска, чтобы он мог беспрепятственно проходить через строгие милицейские кордоны в кабинеты высоких чиновников.

Дежурная долго изучала удостоверение, прикидывая в уме, зачем из чужой области к ним пожаловал этот представительный господин. Не следователь ли? Или, может, адвокат? Похоже, из этой породы. Вон как одет, и одеколон настоящий, французский, запах неслышный, но такой приятный. Господи, с этими студентами отвыкнешь от настоящих мужчин».

– А Вы по какому делу? – возвратив, наконец, удостоверение, спросила она.

– По личному, – просто и убедительно ответил Савва Николаевич.

– Понятно. Там у нас двое проживают. Шестикурсник Сергей Орехов, и второкурсник Денис Мартынов. Вы к кому?

– К обоим!

– Ну что же, проходите, кажется, они оба на месте, ключей нет. Дениска-то мог с утра остаться, проспит – и не пойдет на занятия… – начала было объяснять дежурная, а потом вдруг замерла на полуслове. – Так погодите, а ваша же фамилия тоже Мартынов? Значит… Вы..?

– Я дед Дениса.

– Вот оно что. Дениска неплохой парень, но какой-то несобранный. Проспать может, с друзьями до полуночи проговорит и проспит. Мы их тут всех как облупленных знаем.

– Спасибо за информацию, – вежливо ответил Савва Николаевич. – Попробую сам разобраться. Куда идти?

– Направо по коридору, там лифт, десятый этаж.

Савва Николаевич кивнул и зашагал к лифту.

Старый, скрипящий, весь исписанный фломастерами лифт, кажется, через силу потащился на десятый этаж. Надо же, надписи, как во все века, одни и те же: «Н» любит «М», а «К» – дурак… Много надписей на иностранном, видны названия музыкальных групп, скабрезные выражения… Савва Николаевич невольно вспомнил свою недавнюю поездку в Тарту. Там он читал курс лекций для студентов-медиков. В знак признательности они показали ему свой университетский музей. И как же был удивлен Савва Николаевич, когда, поднимаясь сейчас в лифте, увидел примерно те же художества средневековых студентов. Но что особенно удивило Савву Николаевича, так это строгость в содержании и воспитании будущих властителей умов многих поколений от Канта до Чюрлёниса, когда ему показали жилье студентов. Это были толстостенные каменные комнаты-темницы с узкими оконцами, больше похожие на камеры питерских Крестов, чем на студенческое общежитие. И что уж совсем поразило Савву Николаевича, так это система наказаний – за нарушение студентов сажали в карцер на воду и хлеб. Однако ничего, выходили из тех стен нормальные, не обиженные ни на кого люди, прославившие науку, искусство, сделавшие политическую карьеру по всей Европе. «Строгость никогда не бывает лишней», – невольно отметил про себя Савва Николаевич.

4
{"b":"234434","o":1}