Деверелл способен на все. На любую пакость. Страшно подумать, что он сотворит, если она по-прежнему будет отказываться.

— Хорошо, милорд, поскольку, очевидно, у вас какие-то важные новости.

Она изнемогала от напряжения. Жар его ладони нестерпимо жег кожу… неприятное воспоминание о ночи в библиотеке, о его ужасных словах на следующий день.

Даже находиться рядом с ним — и то невыносимо тяжело: слишком свежи сердечные раны.

Деверелл распахнул дверь. Расстроенная девушка не заметила, куда идет, и спохватилась, лишь оказавшись в библиотеке, а вовсе не в гостиной, где ждала бабушка.

Но граф бесцеремонно подтолкнул ее вперед. Амелия чуть не упала и, едва дверь за ними закрылась, яростно набросилась на Деверелла:

— В чем дело, милорд?! Очевидно, вы хотите что-то сказать мне с глазу на глаз, поэтому поторопитесь. Я не желаю находиться с вами наедине.

Граф, скрестив руки на груди, прислонился к стене, обдавая ее синим льдом бесстрастного взгляда.

— Не слишком ли запоздалая предосторожность?

— Тут вы правы, — резко бросила она, — но никогда не поздно предотвратить очередное… происшествие.

— Считаете, что мне захочется повторить? — вкрадчиво рассмеялся он.

— Мне и думать об этом противно!

О Господи, что она ему сделала? Почему он так злобно преследует ее, искажает смысл любого слова… Хоть бы оставил в покое, она и так старается как можно реже попадаться ему на глаза…

Но Деверелл, похоже, вовсе не собирался оставлять ее в покое. Следил за ней, как кот за порхающей в саду птичкой, с ленивой уверенностью в том, что способен в любую минуту положить конец игре.

— Жаль.

Он словно раздевал ее бесстыдным взором, проникавшим, казалось, сквозь одежду.

— Мы оба сделали ошибку, мисс Кортленд, у которой могут быть последствия. Я готов принять на себя ответственность за них.

— Да неужели?

Амелия вопросительно склонила голову набок. Но он не отвернулся, не попытался извиниться, объяснить, посочувствовать. Но чего и ожидать от дьявола? Не тот он человек, чтобы честно признать свою вину или оправдываться.

— Разумеется.

Оттолкнувшись от двери, он нетерпеливо запустил пальцы в волосы. Амелия совершенно не к месту заметила, что они чересчур отросли и длинные пряди почти закрывают лоб, а сзади доходят едва не до воротничка, черными штрихами выделяясь на белоснежной ткани галстука, завязанного простым, но элегантным узлом.

— Если вы забеременеете, нужно сделать соответствующие распоряжения.

Забыв о галстуке, она снова воззрилась в беспощадное лицо собеседника. Почему ей самой это не пришло в голову? Он прав, все возможно.

— И какие же именно распоряжения вы имеете в виду, милорд Деверелл? — хладнокровно осведомилась она, хотя внутри бушевало раскаленное добела пламя ярости.

— В таких случаях наилучший выход — замужество, — сухо сообщил он, пожимая плечами, чем еще больше взбесил Амелию. — Уверен, что мы сможем найти вам подходящего супруга, из тех, кто не будет слишком сокрушаться по поводу вашей… неосторожности.

— Или того, что я преподнесу ему незаконного ребенка, не так ли?

Губы графа рассерженно сжались.

— Да, и если это окажется правдой, нужно признаться жениху заранее.

— Вижу, вы все предусмотрели.

— Не все. Зато составил список возможных кандидатов, хотя не исключаю, что вы предпочтете выбрать сами.

Чувствуя, что вот-вот взорвется, если заговорит громко или сделает резкое движение, Амелия медленно повернулась и направилась к камину. Вот здесь, на этом месте перед узким диванчиком, она лежала в его объятиях, потерявшая стыд, податливая, жаждущая его ласк. Это она помнила, помнила тепло его тела, жар огня и тревожный стук его сердца у ее обнаженной груди.

Когда это было? Два дня назад? Три? Целую вечность?

Всего несколько минут — и жизнь непоправимо испорчена…

Амелия вскинула голову. Как настороженно он глядит, словно боится, что она на него набросится. Но разве она может представлять серьезную угрозу ему, такому сильному, высокому, ловкому, закаленному в боях? Нет, чисто физическая сила зачастую бесполезна там, где имеется лучшее оружие женщины. Ее язык.

— Вам не кажется, милорд, что человек, не способный решать за себя, вряд ли имеет право определять судьбу других? Я не настолько глупа, чтобы считать, будто вы, имея крайне сомнительную репутацию, смеете судить меня! Если я не ошибаюсь, несколько лет назад весь Лондон кипел слухами о чужой жене, дуэли и последующем самоубийстве мужа-рогоносца! Так почему же я должна доверять вам свою жизнь, если вы так бездарно испортили свою собственную?

На несколько мгновений граф, казалось, потерял дар «речи. В ушах девушки шумела кровь, часы на каминной полке оглушительно тикали, древесная смола, попадая на огонь, злобно шипела.

— Спрячь когти, тигренок, — вымолвил он наконец, но, судя по окаменевшему лицу и выдвинутой вперед челюсти, уколы попали в цель. — Мы говорим не обо мне. О вас.

— Нет, о том, как бы вам поскорее отделаться от своей доли ответственности.

— Черт побери, я здесь для того, чтобы взвалить на себя позор за случившееся. Стараюсь все уладить как полагается.

— Как, милорд Деверелл, неужели это предложение руки и сердца? Польщена, но, увы, принуждена отказаться. Не имею ни малейшего желания жить с бессовестным, беспринципным человеком.

Граф ринулся к ней, едва не вывернул руку и злобно прошипел:

— Если вы именно такого мнения о моем характере, нужно быть последней идиоткой, чтобы намеренно бесить меня. Я честно намеревался предложить вам достаточную сумму в качестве компенсации за потерю невинности, что позволило бы найти супруга, обладающего всеми мыслимыми добродетелями, удовлетворяющими даже наш ханжеский парламент. Поэтому предлагаю вам придержать язык, прежде чем, к своему прискорбию, вы обнаружите, что зашли слишком далеко.

— Далеко? С человеком, подобным вам, милорд?!

Она не дрогнула, даже когда его пальцы впились в ее запястье, едва не ломая кости.

— Будет ли чересчур большим преувеличением сказать, что вы самый аморальный, самый растленный негодяй из всех, кого я знаю? Если добавить, что вы воспользовались моим состоянием — состоянием женщины, потерявшей брата и к тому же не совсем сознававшей, что делает? О да, признаю, я не сопротивлялась и поэтому должна одна расплачиваться за все, что произошло. Вы же как ни в чем не бывало пойдете своим путем, без всякого сожаления, не страдая из-за последствий, впрочем, как и в том случае, когда лорд Уикем застрелился в библиотеке.

Ярость застлала синеву глаз черной пеленой. По обе стороны рта проступили глубокие белые канавки. В эту минуту он казался смертельно опасным зверем, и девушка впервые ощутила что-то похожее на страх.

Однако графу удалось овладеть собой. Отпустив ее, он презрительно усмехнулся:

— Тот, кто уверен, что женщины — слабый пол, никогда не сталкивался с вами, мисс Кортленд. У вас не язык, а змеиное жало, и, источай оно яд, я бы уже лежал мертвым на полу. И хотя вы весьма подробно перечислили мои недостатки, все же ваших проблем это не решает. Вы погублены. Будь во мне чуть больше жестокости, я позаботился бы о том, чтобы вы провели остаток жизни в монастыре. К несчастью для вас, свет относится к моему поведению немного иначе, чем к вашему.

А вот это чистая правда. Его посчитают ловким соблазнителем, ее — потаскухой, распутницей, от которой шарахаются порядочные люди Падшей женщиной Как часто репутация девушки была непоправимо очернена, если кто-то становился свидетелем случайного поцелуя или прогулки в обществе мужчины без компаньонки или горничной. А она сотворила немыслимое.

Амелия чуть вздернула подбородок, мысленно проклиная графа и чертовы правила приличия.

— Как бы то ни было, я не допущу, чтобы меня продали, как лошадь на аукционе «Таттерсолз», тому, кто даст больше. Я сама определю свою судьбу!

— Неужели? — цинично ухмыльнулся граф, очевидно, успев обрести обычную самоуверенность. — И кто же этот счастливчик? Не стоит разыгрывать скромницу, мисс Кортленд. Что ни говори, а приданое я плачу из собственного кармана! — Не дождавшись ответа, он торжествующе кивнул: