«Привет, Котенок!
Удивлен, получив за два дня два письма! Но, конечно, как обычно, я все-таки не получил ни одного. Ты знаешь, я по-прежнему возвращаюсь к той самой единственной правде – существует или нет та восхитительная любовь, о которой рассказывают, или она существует только в очень короткие периоды времени. И поэтому я возвращаюсь к той мысли, что мы будем сожалеть всю оставшуюся жизнь об этой чудовищной ошибке, если разведемся и создадим новые семьи. Я уверен, что в первые месяцы или даже годы мы, возможно, были бы более счастливы, чем прежде, так как испытывали бы то неизведанное чувство восторга, которое приходит только с чем-то Новым. Но что, если спустя три года после женитьбы мы снова одинаково почувствуем крушение иллюзий и подумаем: вот черт, да она просто не существует… – и тогда зачем же я расстался с Пэтти. Ведь, я полагаю, что мы с тобою вполне совместимы – настолько же, насколько с любой другой женщиной, которую я наверняка встречу. Отчего мы причинили друг другу столько боли? Я уверен, что мое первое ощущение разочарования наступило из-за твоих постоянных недомоганий, которые, конечно же, ты ненавидишь так же сильно, как и я, но оно никуда не исчезло. … Я так много раз хотел заняться любовью, просто когда было желание, когда я любил тебя и видел твои глаза и тело, мне хотелось тебя, но ты стала такой консервативной со мной. …Очевидно, что сейчас я глубоко восхищен тобою, уважаю и люблю тебя больше, чем в то время, когда мы только поженились. Тогда это было чисто физическое влечение. Я прожил с тобой три года, с болью, слезами и радостью… не существует женщины, которой я восторгался бы более, чем моей матерью и тобой. Ты действительно необыкновенная женщина. Мне очень хотелось сегодня позвонить тебе и сказать: "Мы оба еще постараемся, постараемся освободить меня от этой серьезности. Мне бы хотелось больше смеяться и радоваться в жизни. Мне просто нужен кто-то, кто временами увлекал бы меня за собой и смеялся надо мной, вместо того чтобы сердиться на меня"».
Он подписал письмо словами: «С любовью, твой ищущий муж – Дин», а на полях приписал: «Я скучаю по тебе!!». (165)
Были еще подобные письма. В них обнаруживается то, что Дин Рид, романтик с Дикого Запада, борется со своими представлениями. Вступая в семейную жизнь, он идеализировал супружество и был уверен, что Патриция относится также, твердо веря в то, что восторг медовых месяцев останется с ними навечно. То было очарование новой любовью, когда разлука с Патрицией, пусть даже на несколько часов, приводила его, грезившего о ней наяву, в растерянность. А когда он видел ее снова, его тело охватывало дрожью и перехватывало дыхание. Каждое ее слово было золотым, а смех – наслаждением. Такая радужная любовь не может длиться вечно. Однако теперь Рид пытается ее заменить чем-нибудь. Он говорит Патриции, что в настоящий момент признает то, что идеальные супружеские отношения существуют лишь в сказочных историях, и, тем не менее, отныне он настроен посвятить себя длительным отношениям с нею. Но романтика так просто не сдается, и среди писем Рида, наполненных стараниями логически проанализировать любовь, все еще встречается письмо, в котором теплится страсть.
«Моя дражайшая супруга,
Ну, я начну с чего-нибудь такого, о чем не говорил в начале писем в течение долгого времени. Одни привыкли писать эти слова в конце, но если кто-то берет на себя заботу сказать их в начале, тогда это значит, что он в действительности и глубоко это чувствует. Знаешь что – я люблю тебя, Миссис Рид… Я так жутко скучаю по тебе и думаю о тебе целыми днями. Как же мне хочется прикасаться к тебе и любоваться тем, как ветер играет твоими волосами, или бежать рядом с тобой по берегу моря. Или просто ужинать с тобой при свечах, когда еда приготовлена только для меня той единственной, которая любит меня, – я соскучился по всему этому <…> О, любимая моя, как ты нужна мне!!!»
«Пожалуйста, наберись терпения, и наша любовь будет расти и расти, потому что я постараюсь быть более хорошим мужем и потому что я не хочу оставлять тебя – ни сейчас, ни когда-либо. Мне жаль, что временами я делаю тебе больно. Пожалуйста, прости меня. Я постараюсь стать лучше. Я знаком с таким большим количеством людей, замужними женщинами и одинокими девушками, и я понимаю, что только ты – та единственная женщина, которая мне нужна в жизни, ты в моих глазах настолько выше всех остальных. Я устал и мне следует идти спать, но мне не хочется останавливаться, потому что, пока я пишу, я чувствую себя в этот момент ближе к тебе. Вся моя любовь – тебе, Твой Муж, Дино». (166)
Ухаживания и письма возымели свое действие, время потекло вперед, а вместе с ним и их супружеская жизнь. Патриция частично восприняла то, о чем писал Рид, и уже не противилась занятиям любовью на природе, когда чета запланировала появление Рамоны. Рид также придерживался своих письменных обещаний и старался ублажать супругу, так что большую часть времени до конца года в доме царили спокойствие и любовь. С получением известия о том, что Патриция беременна, Рид души не чаял в жене, надеясь, что на этот раз она выносит ребенка до положенного срока. После трудных родов Патриции и практически до нового года он был чудесным, заботливым отцом. Но спустя недолгое время супруги вернулись к своей прежней модели семейной жизни, и проблемы возобновились. Рид отстранял Патрицию от своих революционных забот, а ей было ненавистно, что большая часть его жизни оторвана от нее. Ссоры были сродни тем, что происходили между ними в Мексике и Аргентине, но на этот раз победы доставались Риду почти без труда. В конце концов, ведь есть малышка Рамона, и кому-то нужно оставаться с нею, когда Рид отправляется на демонстрации или выступает с очередной песней протеста.
В марте 1970 года Патриция осталась дома с заботами о ребенке, а Рид полетел в Швецию, на «Стокгольмскую конференцию по Вьетнаму» – еще одно международное собрание, призванное обсудить военный конфликт в этой юго-восточной азиатской стране и чудовищное участие в нем Соединенных Штатов. На конференции Рид встретил своего давнего друга, Марва Давидова, проживавшего в Миннеаполисе и проводившего антивоенные демонстрации против корпорации «Ханиуэлл», где изготавливались кассетные бомбы, которые, как говорили Давидов и его сторонники, убивали тысячи невинных вьетнамских граждан.
«Мы провели вместе целую неделю, – сказал Давидов. – Конференция подходила к концу, и люди стали выкрикивать его имя, прося выйти и спеть. Русские, югославские партизаны и он поднялись и запели партизанские песни времен Второй мировой войны. Все бурно аплодировали, это было чудесно. Он сказал мне: "У меня концерт в Москве. По дороге домой сделай остановку в Москве, и я познакомлю тебя с такими людьми, с которыми ты никогда не сможешь встретиться самостоятельно: советскими балеринами, Генеральным секретарем Леонидом Брежневым, со всеми". Но мне нужно было возвращаться домой».(167)
Для конференции Рид сочинил новую песню под названием «Мир», которую исполнил в главном зале. Перед тем как накинуть на плечо ремень гитары, он выступил перед делегатами с пятиминутной речью. Он больше не испытывал сомнений в отношении своей позиции. В понимании Рида его отечество было абсолютно не право, а северные вьетнамцы – безупречны во всех смыслах. В своей речи он также озвучил идею, которая уже давно вертелась в его голове, – проверить себя на прочность в сражении, даже если ему придется предстать в образе изменника своей родины, Соединенных Штатов Америки.
«Дорогие собратья по трудам во имя мира, борьбе за мир и участники крестового похода ради мира, если среди вас есть сторонники левых, – обратился к аудитории Дин. – Еще раз мы собрались все вместе под этими сводами, люди разных национальностей и из разных организаций, которые чувствуют необходимость вложения части своей жизни и способностей в настойчивые поиски подлинного мира во Вьетнаме.
Мы, узнавшие вас, представителей вьетнамского народа, всегда рады видеть вас снова. Но прискорбным является то, что наша любовь и дружба всегда собирают нас вместе во времена критических ситуаций и новых преступных действий американского агрессора в отношении ваших людей. Я, как американец, сейчас обнимаю вас и говорю: "Простите".
