С самого начала Джемме не хотелось учиться медицине. Она предпочла бы вернуться работать на завод. Джемма робко заговорила об этом, но одобрения не получила.

Варвара Товмасовна рассудила так, что с ней нельзя было спорить:

— Государство предоставляет тебе право на образование. Семья создает условия для учения. Если ты не получишь диплома, люди просто перестанут тебя уважать. А насчет выбора профессии — так самая благородная, гуманная, подходящая для женщины — это профессия врача! И когда дома свой врач — это тоже как-то спокойнее.

Вот так Джемма поступила в медицинский институт. На последнем курсе она поняла, что любит Сергея, товарища, с которым проучилась пять лет. Это произошло неожиданно. Во всяком случае было время, когда Джемма поправляла Сергею галстук, критически оглядывала его единственный костюм и наставляла, как вести себя на свидании с хорошенькой филологичкой, в которую Сергей был влюблен.

Потом Джемма и Сергей проходили практику — курировали больных в терапевтической клинике. Джемме досталась старуха, у которой обнаружились симптомы всех болезней. Один день она описывала ярко выраженную язву желудка, другой раз подробно рассказывала все признаки воспаления почек. Кроме того, у нее было повышенное кровяное давление и хрипы в легких.

Джемма поставила четыре диагноза — и все под вопросом. Профессор Симонян, язвительный и безжалостный, весело сказал:

— Ого! Да у нас тут целый букет!

А Сергей вел наблюдение над мальчиком с какой-то сложной и тяжелой болезнью крови. Мальчика скоро выписали из клиники.

— Пусть умрет дома, — сказала мать, и врачи с ней не спорили.

Но Сергей не оставил больного. По нескольку раз в день он бегал на окраину города, делал уколы и внутривенные вливания.

Потом он связался с республиканским Институтом крови, завел переписку с Москвой, получал новые препараты и таскал к больному профессоров, просаживая на такси свою стипендию.

Джемма говорила ему:

— Оставь. Ну что ты там можешь сделать?

Он, будто не слыша ее, просил:

— Пойдем со мной, а? Посмотри свежими глазами. Кажется, есть некоторое улучшение.

Однажды глубокой ночью в квартире Марутянов раздался телефонный звонок.

— Джемма, — говорил Сергей задыхаясь, — кажется, у кого-то из твоей родни есть машина. Заезжай в аптеку, возьми кислородную подушку.

Ким поднял голову:

— Начались прелести врачебной профессии?

— Что же делать? — Джемма растерялась. — Попрошу Рубика…

— Не звони Рубику, — ответил сонный Ким, — мама против.

Верно. Дядя Степан больше не бывал в их доме. Произошла какая-то неприятность, и его сняли с работы. По этому поводу у него было длительное объяснение с Варварой Товмасовной. Очень убедительно получилось, что он ни в чем не виноват. Кто-то воспользовался неопытностью и доверчивостью дяди Степана и запутал его.

Варвара Товмасовна слушала очень внимательно, вопросов не задавала, а под конец беседы объявила: «У нас „просто так“ человека не снимут. Пока ты не будешь восстановлен, я думаю, тебе лучше не показываться на людях».

Джемма решила, что дядя Степан обидится. Но он не обиделся. В гости не приходил, но звонил по телефону и обстоятельно докладывал Варваре Товмасовне запутанные ходы своего дела. Она коротко отвечала: «А у Мамиконяна был? А с Иваном Сергеевичем говорил?»

При таких обстоятельствах беспокоить семью дяди Степана было неловко. Но из квартиры Варвары Товмасовны, которая всегда все слышала, раздался властный голос:

— Нечего церемониться. Раз вам нужно — звони. За счастье сочтут.

В самом деле, ведь не могла Джемма бежать ночью через весь город! А Сергей не сомневался, что она приедет. Он и не просил прийти, а коротко сказал: «Приезжай».

Краснея у телефона, Джемма позвонила Рубику. Хорошо еще домашние не знали, что она не имеет никакого отношения к этому больному.

Ночью стоять одной на улице было страшновато. Джемма прислушивалась, не идет ли машина, и злилась на Сергея.

Рубик подкатил «Победу» к парадному и в ответ на робкие извинения сказал с достоинством:

— Мы для своих родственников на все готовы. Хорошо, если бы некоторые получше это знали.

В машине злость на Сергея прошла. Джемма снисходительно подумала: «Наверное, растерялся, струсил».

Освещенные желтым светом окна в маленьком покосившемся черном доме уже вызывали тревогу. Во дворике сидели две сгорбленные старухи. В разворошенной, неприглядной комнате металась женщина, неподвижно сидел у стола человек с дрожащим лицом.

Только Сергей был удивительно собран и спокоен. Женщина бросилась к Джемме, как будто она принесла спасение.

— Что надо? Что надо делать? — свистящим шепотом спрашивала мать.

Сергей быстро разобрал ампулы и наполнил шприц. На тахте под сбитыми простынями лежал обессиленный ребенок с черными провалами у глаз и носа.

Джемме хотелось скорее уйти, убежать из этой душной, охваченной горем комнаты. Для чего она здесь? Ведь видел же Сергей, что спасти мальчика нельзя!

Только уловив последний вздох и закрыв усопшему глаза, Сергей опустил руки. Пронзительно крикнула женщина, раздались глухие рыдания отца, в комнату, причитая, вползли старухи.

Джемму пугало чужое горе. Она с раздражением думала о том, что незачем было Сергею подвергать ее, да и себя такому тяжкому испытанию. И вместе с тем именно в эту минуту Сергей показался ей удивительным, ни на кого не похожим.

Они до утра ходили по городу Сергей просил:

— Побудь со мной…

С той ночи они стали искать друг друга в клиниках, в институте, в библиотеке. По вечерам, оглядываясь, боясь, что ее увидят, Джемма уходила с Сергеем на окраину города — к мосту через реку Зангу. Им хотелось быть вместе каждый день, каждый час, всегда.

Раньше, бывало, Сергей приходил запросто заниматься домой к Джемме. Сейчас он перестал бывать у Марутянов.

— Я и тебя оттуда вытащу!

— А Ваганчик? — тихо напоминала Джемма.

— Ребенок — это тоже ты.

Иногда они отправлялись к старой и самой близкой подруге Джеммы. Пополневшая, будто выросшая, Софик была теперь старшей мастерицей цеха, членом бюро парткома. Но в остальном она нисколько не изменилась. Недосягаемый Арто уже был ее мужем, а в новой пустоватой квартире бегали, ползали и шумели трое черных, как жуки, ребят.

Счастье, что по вечерам дети рано засыпали.

Софик угощала гостей чаем и пирогами собственноручного производства. Она ими очень гордилась, хотя Джемма объявляла их несъедобными.

Софик не обижалась:

— Ну да, у вас, конечно, зефиры-пломбиры. А мои ребята все, что помягче камня, сжуют и спасибо скажут.

От подруги у Джеммы секретов не было. Но Софик являлась сторонницей решительных мер. Тряхнув головой — эта привычка у нее осталась, — она требовала:

— Надо скорей кончать. Забирай сына и уходи. Я тут большой трагедии не вижу.

Джемма горько усмехалась. Разве это так просто? Какой удар будет для Варвары Товмасовны! А Ким, который ее так любит!

— Ну и сиди тогда с ними, — сердилась Софик. — Ким ее любит! Не бойся, ничего с ним не сделается. Он уже налево-направо глазами косит.

Софик плохо относилась к Киму. А ведь не легко сломать налаженную, спокойную жизнь.

— Просто ты меня не так уж крепко любишь, — говорил Сергей.

Нет! Джемма его любила. Она любила его за то, что не все в нем понимала, за то, что могла ему удивляться, за то, что чувствовала в нем силу, которой не было в ее душе.

Наконец они договорились. После экзаменов в день окончания института Джемма уйдет из дому и они отправятся в любое место, куда назначат молодых врачей.

Было начало лета. Под ногами клубился тополевый пух, на перекрестках продавали мелкие розы, связанные в тугие пучки и обложенные душистыми, прохладными листьями сусанбара.

В один из вечеров Ким вырвал из рук жены шляпу и швырнул на пол.

— Довольно тебе, — крикнул он срывающимся голосом, — сказку из меня сделала… Сиди дома!