— Мой король! На войне наши пути часто определены неприятелем. Русский Заднепровский корпус Гольца соединился с войском нашего давнего и упорного противника гетмана Сенявского у Меджибожа, а отряды киевского генерал-губернатора Голицына стоят вдоль Днепра.
— Ох уж этот Голицын!— вырвалось у короля.— Сперва опередил нас в Батурине, затем разорил своими отрядами Сечь, а теперь перерезал все мои прямые коммуникации с королем Станиславом и Крассау. Надеюсь, Лещинский идет к Днепру? Что же вы молчите, Клинкострём?
— Ваше величество!— Клинкострём перешел на трагический шепот. —Русские драгуны и поляки Сенявского разбили под Бродами войска короля Станислава, которыми командовал гетман Сапега. Лещинский и генерал Крассау сейчас оставили Львов и отступают к Варшаве. Вся их надежда на скорую победу вашего величества.
В королевской палатке воцарилась гнетущая тишина.
«Как в трагедиях Шекспира!»— невольно отметил про себя Клинкострём.
Этот дипломат и разведчик все происходящее рассматривал как огромную театральную постановку, где ему приходилось играть разные роли. При таком театральном подходе к жизни всегда существовала как бы некая отстраненность от нее, позволявшая Клинкострёму сохранять полную невозмутимость и спокойствие.
— Ну что же, господа,— прервал затянувшееся молчание король,— вот вам итоги дипломатии графа Пипера: турки ждут нашей виктории в Стамбуле, татары ждут ее у Перекопа, король Станислав ждет ее в Варшаве. Все ждут. Все ждут, как зрители, черт их побери! Мы остались одни, господа! Что вы на это скажете? — Король обвел взглядом лица своих генералов.
Вперед выступил Рёншильд, сказал твердо:
— Сир! Когда мы начинали войну, мы тоже были одни. Однако мы побили всех: и датчан, и поляков, и саксонцев, и русских. У нас та же армия, сир. Дайте нам сойтись с московитами в генеральной баталии, и я, как под Нарвой, приведу в вашу палатку всех русских генералов!
Рёншильд горделиво осмотрел министров и генералитет. Все понимали, что, вследствие ранения короля, ему снова командовать войсками, как и под Нарвой, где он руководил войсками по молодости Карла XII.
— Боюсь, новой Нарвы не выйдет, фельдмаршал...— сердито пробурчал Левенгаупт,— Русские многому научились за девять лет.
— Ну конечно, с вами, генерал, могут выйти только лесные баталии! — съязвил Рёншильд.
Но король на сей раз не поддержал обычных насмешек над незадачливым Левенгауптом, которому после Лесной не доверяли команду ни над одной частью. То ли рана подорвала всегдашнюю самоуверенность короля, то ли известие Клинкострёма сбило его спесь. Ведь если признаться по чести, Карл ждал в первую очередь не столько прихода татар или турок — силы неизвестной и неопределенной,— сколько подхода шляхетской конницы короля Станислава и шведской пехоты корпуса Крассау. Эти войска полностью подчинялись воле Карла. Они должны были доставить тяжелые пушки и порох, хлеб и припасы. По серьезном размышлении король собирался дать генеральную баталию только после этих подкреплений. Теперь же выходило, что придется давать ее в самых невыгодных обстоятельствах.
— Ваше мнение, генерал Левенгаупт?— с необычной любезностью обратился Карл ко второму по званию генералу своей армии.
Тот вытянулся, сказал без придворного лукавства:
— Поскольку, сир, помощи от короля Станислава и генерала Крассау нам теперь не приходится ждать, а турки поджидают нашей виктории, сидя в Стамбуле, остается полагаться только на свою армию. Но в обозе кончаются порох и снаряды, наши пушки бездействуют, а на шпагу Полтаву, как мы убедились после всех штурмов, не возьмешь! К тому же шведы — не татары и не запорожцы: не привыкли питаться одним мясом без хлеба. Восьмая часть солдат мучается кровавым поносом! Люди в жалком состоянии. В упландском полку я сам видел солдат в бабьих одеждах и даже в лаптях. Посему, полагаю, есть лишь один выход: сняться ночью бесшумно с лагеря и отступать за Днепр, бросив пушки и прикрывшись сильным арьергардом.
— Как под Лесной?— снова съехидничал Рёншильд.
— Хотя бы и так! Иначе будет хуже, чем под Лесной!
— Вот что значит битый генерал!— Рёншильд передернулся.— Все мысли о ретираде!
— Русские говорят — за одного битого двух небитых дают!— отмахнулся Левенгаупт и, обратившись к королю, отчеканил: — Лучше ретирада с честью сегодня, чем позорное бегство или капитуляция завтра!
— Позвольте, генерал!— Граф Пипер даже вышел из-за королевского кресла — своей обычной позиции.— Но ордынец нам только что сообщил, что хан на подходе!
Левенгаупт досадливо поморщился.
— Легкая ордынская конница может помочь только в преследовании неприятеля, а не в самой генеральной баталии,— как неразумному ребенку, терпеливо принялся пояснять он министру. — К тому же известно, что и к русским идет орда калмыков. И пока крымский хан ждет у Перекопа рескрипта из Стамбула, калмыки будут уже в полном распоряжении царя!
— Ну а что скажет наш маленький Вобан?— прервал Карл разъяснения Левенгаупта, обратившись к своему начальнику штаба.
Гилленкрок удрученно склонил голову перед королевской насмешкой. Он знал, что король недоволен ведением осады, которой он руководил. Русские саперы дважды раскрывали шведские подкопы к Полтаве и вынимали из них порох.
— Сам Вобан увидел бы себя в немалом затруднении, сир, если бы очутился на моем месте!
Гилленкрок ответил с невольным раздражением. С тех пор как началась планомерная осада Полтавы, дня не проходило без этого язвительного сравнения Гилленкрока со знаменитым французским фортификатором и покорителем крепостей.
— У меня нет главного, сир: пороха, снарядов и тяжелой артиллерии, не хватает шанцевых инструментов. Наконец, русские стрелки выбили у меня почти всех инженеров.— Гилленкрок взглянул на самодовольного Рёншильда и заключил: — К сожалению, Левенгаупт прав, сир! Полтаву на шпагу не возьмешь, потому как сильна она не своими рвами и бастионами, а своими защитниками!
— Значит, ретирада, Гилленкрок.— Впервые за девять лет войны король вымолвил это слово, и в королевской палатке все замерли.
Здесь начальник штаба снова удрученно склонил голову и сказал тихо, но так, что все слышали:
— Ретирада невозможна, сир. Отряды Голицына, посланные из Киева, отбили у запорожцев все лодки и другие средства для переправы через Днепр.
— Что же? Значит, русские сами толкают нас к генеральной баталии?— как бы удивился Карл.
И в этом одном шведский король был прав.
Вечером граф Пипер и Клинкострём снова зашли в королевскую палатку. Там никого не было, кроме придворного историка Адлерфельда. Тот сопровождал короля во всех его походах и передвижениях, дабы описывать королевские виктории и увековечить славу великого полководца для потомков. Король любил наглядную историю. Под пером Адлерфельда даже пустые кавалерийские стычки превращались в великие победы шведского непобедимого воинства. Иногда по вечерам король слушал те или иные главы сочинения Адлерфельда о своих прошлых победах, дабы утвердиться в победах будущих. Перед историком стояла бутылка превосходного бургундского: сам король, как известно, не пил ни капли с тех пор, как вышел в поход, и охотно жаловал сей пользительный напиток из своего погреба только трем лицам: своему историку, сагосказителю и придворному капеллану, так что эта троица заметно поубавила запасы королевского камергера Цедергельма.
Адлерфельд как раз перечитывал королю главу о первой Нарве, когда явились граф Пипер и Клинкострём.
— Ну, что там у вас еще, Пипер?—Король недовольно обернулся к своему первому министру. Рассказ о первой Нарве был настолько приятен и занимателен, что Карл с явной неохотой позволил дипломатам сделать свои представления. В знак недовольства Пипером он даже не удалил Адлерфельда из своей палатки, и тот продолжал сидеть за столом, потягивая доброе бургундское винцо и с насмешкой посматривая на министра и дипломата, которым король не предложил даже сесть.
— Сир...—нерешительно замялся Пипер.— Как вы помните, наши врачи ездили этой весной в Воронеж. Русские, по личному приказу царя, приняли их по-рыцарски. Они гуманно снабдили наших врачей всеми лекарствами для раненых. Еще раз обращаю ваше внимание, сир< русские сделали это по личному распоряжению царя Петра. Словом, это добрый знак для дипломатов, сир! Вот мы и подумали с Клинкострёмом, что в наших обстоятельствах имеется и третий путь — помимо генеральной баталии или ретирады.
