«Очень хорошенькие, очень любезные женщины, одетые с большим вкусом и прекрасно подражающие хорошим манерам и поведению благороднейших из наших дам, самых родовитых». «Самых родовитых»? Нет, все-таки копия всегда уступает подлиннику, а самая тщательная подделка чем-нибудь да и выдаст себя. Не без издевки над простушками, пытающимися выглядеть герцогинями, про самых дорогих петербургских «камелий», как правило, «терявших» в мирской суете свои истинные имена, писали, что «туалеты их были блистательны, кринолиновые юбки поражали своими размерами: дамы эти, несмотря на их изящный вкус, любят немного преувеличивать моду».
Забавные сведения об одной удачливой немочке, добравшейся до российских берегов только что не в исподнем и сделавшей здесь блистательную карьеру, рассказывал журнал «Современник» за 1856 год. Такие приключения происходят не просто с красивыми женщинами – этого совершенно недостаточно, а с теми, кто готов к ним.
Так вот, эта девятнадцатилетняя девушка из заштатного немецкого городка, нескладная, безвкусная, взятая в петербургский третьеразрядный бордель, каким-то чудом высвободилась оттуда без заметных потерь. «Превращаясь постепенно из Иоганны в Шарлотту, а потом в Шарлотту Федоровну, она обнаружила удивительную наблюдательность и необыкновенную способность воспринимать весь наружный блеск, все внешние условные формы, со всеми их тонкими и неуловимыми для простого глаза оттенками», – сообщал автор о чудесной метаморфозе.
«Через три года после своего приезда в Петербург, когда она, под покровительством какого-то господина, влюбившегося в нее, обзавелась своим маленьким хозяйством и квартиркой, – описывает журнал этапы этого славного пути, – ее было не узнать. Она сделалась развязною, начала болтать довольно порядочно по-русски, обнаружила вкус в выборе своих туалетов и вела себя с таким тактом и с такою скромностью, что на улицах или в театрах ее можно было бы принять за порядочную женщину».
Шарлотта умело тратила каждую копейку, копила деньги, заводила знакомства с уже бывалыми «камелиями», терпела от них унижения: они «обращались с нею тоном покровительства и допускали ее только иногда, в те часы, когда у них никого не было (разумеется, содержателей. – Л.Т.), в свой блестящий круг». Она же цепким взглядом примечала, как живут и обставляются ее старшие товарки, что у них за мебель, где они достают такие элегантные экипажи, лошадей-чистокровок, как одеты их лакеи, на какой бумаге они строчат записочки своим покровителям. Для Шарлотты не существовало мелочей – это становилось залогом ее успеха. «Она смотрелась в зеркало, – пишет журнал, – задумывалась на минуту, синие глазки ее загорались искрами, и, лукаво улыбаясь, она почти вслух говорила самой себе: "У меня непременно будет все это"».
И правда, у нее появилось все. «Не прошло и года, как в один прекрасный солнечный день на Дворцовой набережной в час гулянья промчалась темная коляска безукоризненного вкуса, запряженная парою темно-серых рысаков, с толстым кучером на козлах и с тоненьким лакеем в гороховом сюртуке и штиблетах, – коляска, в которой сидела, прислонившись к одному углу с очаровательной небрежностью, прелестнейшая женщина с пепельными волосами в восхитительном туалете».
Гуляющая публика оборачивалась вслед эффектному выезду. Многие недоуменно, опустив лорнеты, спрашивали, что это за прекрасное видение. Находились знатоки, удовлетворявшие всеобщий интерес: «Да это Шарлотта, ну, просто Шарлотта, которая с каким-то богатым купцом живет».
Эти весьма прозаические пояснения, наверное, огорчили так желавшую пустить пыль в глаза куртизанку. «Просто Шарлотта»! – неслыханная наглость. Столько стараний, жертв, риска, и на тебе – «просто Шарлотта».
Разумеется, мужчины продолжали обсуждать эту тему, но вполголоса, чтобы до ушей их спутниц не долетало даже имя той, с которой многие из них были очень близко знакомы. Вспоминали, что красавица «камелия» – олицетворение совершенного невежества, что она едва умела расписаться. Однако никому из них, особенно богатой молодежи, просвещенность дамы, приуготовленной природой для совсем других занятий, была не нужна и даже вредна.
Справедливости ради надо сказать, что глупой «просто Шарлотту» назвать было невозможно. Напротив, она пускалась на такие хитроумные комбинации, которые не всякому финансисту пришли бы в голову. К примеру, задумав крупное приобретение или набрав долгов на большую сумму, она обнадеживала какого-нибудь старика богача, что подарит ему свои милости, как только покончит с тяготившими ее, отнимавшими сон и покой затруднениями. Старый сластолюбец млел, пылал, считал дни до вожделенного счастья, а оно все откладывалось.
Красавица, дразня своими прелестями, навещала «папашу» совершенно платонически, все более распаляя его и, пока суд да дело, увозя в своей знаменитой коляске содержимое его дворца: старое серебро, китайский и саксонский фарфор, мрамор и бронзу. Почтенный же старичок все жил, как говорится, лучом надежды. И в конце концов оплачивал векселя настрадавшейся подруги, после чего она запиралась в своей квартире, всем говорила, что старый бесстыдник ей гадок, противен и она попросит защиты властей от его домогательств.
Разумеется, в крайнем расстройстве от такого оборота дела, престарелый Ромео совершенно сникал и, боясь стать посмешищем общества, убирался к себе в какое-нибудь поместье.
Такие штуки оборотистая шельма проделывала не раз. Но время шло: прелестница с осиной талией расползлась в крупную бабищу. Тем не менее житейской прыти у нее не убавилось. Теперь уже не Шарлотта, а Шарлотта Федоровна завела салон, где отводили душу и уставшие от семейных оков, и еще не обремененные ими мужчины. Это приносило хозяйке заведения приличный доход. Но и от нее требовало соответствующих трат: тут все было на высоте – идеальная чистота, прекрасная кухня, выступления столичных гастролеров. Ведь ее гости – люди «с понятиями», знающие толк во всем: в хороших сигарах, сервировке стола, музыке и уж конечно в женщинах.
Последнее было главной заботой не только Шарлотты Федоровны, но и всякой держательницы подобного заведения. Совсем непросто было привлечь сюда тех, кто мог полностью соответствовать утонченным вкусам избранной, публики, время от времени наведывавшейся к радушной хозяйке.
К этому времени – середине XIX века – в Петербурге появилось новшество в сфере интимных услуг. Найти себе подругу на вечер или на иной срок можно было и по фотографии. Их оставляли у хозяек домов свиданий, салонов, «приютов любви» – назовите, как хотите – не только уже укоренившиеся на подобной стезе «камелии», но и добропорядочные матери семейств, и дамы из общества.
Что понуждало их к весьма рискованному шагу? Причины имелись разные: кто-то запутался в долгах, кому-то не хватало выдаваемых мужем денег на всякие новомодные штучки (а подобные отлучки из дома гарантировали неплохие гонорары), кого-то влекли любопытство, жажда острых ощущений – ведь всегда были женщины авантюрного склада, изнывавшие не менее сильного пола от монотонности семейного бытия, от пресных, лишенных всякой остроты отношений с мужем. В конце концов, те, кого природа наделила особым темпераментом, приходили к выводу, что перемены необходимы, и удовлетворяли свои желания на стороне. Это было более безопасно, чем иметь постоянного любовника, которого могли обнаружить со всеми вытекающими последствиями.
Правда, определенный риск для смелых красавиц, передававших свои фото в руки матерых сводниц, присутствовал, ибо ее случайно мог опознать кто-нибудь из знакомых мужчин, заглянувших «на огонек», или даже собственный супруг. Приходится думать, что вероятность подобной неприятности окупалась достаточно высокими денежными суммами. За одно свидание «кабинетные дамы» – так их называли – получали от держательницы салона ровно половину, от 25 до 50 рублей, да иногда перепадал приличный куш и от заказчика.
По сведениям авторов, писавших на подобные темы, молодые и красивые могли в месяц заработать до тысячи рублей. По тем временам это были весьма значительные деньги, ради которых стоило рисковать. Кроме того, надо признать, что дамы, искавшие финансового подспорья на стороне, были готовы ко всему и даже имели склонность к такого рода приключениям.
