Вместо дряхлой мельницы люди решили поставить здесь электростанцию.

Вчера они разобрали по бревнышку домик помолки, разрушили плотину, помяли кусты, скоро искромсают весь берег, засыплют его холмами рыжего песка, примутся перегораживать реку новой плотиной, широкой, прочной, увязанной рядами просмоленных бревен. Они поставят на место старенькой, приглядевшейся помолки непривычно новое, с высокими окнами здание. От него во все стороны ряды свежеобтесанных столбов понесут к колхозам басовитой струной гудящие по ветру провода.

Сделают это люди, а природа, робко притихшая на время, очнется и неторопливо примется за свое: взмутненную людьми воду снова сделает прозрачной, измятые, изрытые, истоптанные берега опять покроет кружевом кустов, а выше новой плотины более широкую, чем прежнюю, заводь по своему вкусу украсит цветами и листьями кувшинок.

И те люди, что так бесцеремонно разрушили старые, заботливые украшения природы, вновь признают это место красивым, привыкнут к его новой, не похожей на прежнюю, красоте. И исчезнет из памяти людей зеленый мирок старой мельницы, что ошибочно мог вызвать впечатление вечного покоя.

Сколько таких вот лесных речек с водой, пахнущей болотом, перегорожено плотинами! В области есть целые районы, где в каждой избе над семейным столом, вытертым локтями многих поколений, горит электрическая лампочка.

Река Былина, лесная, глухая, заросшая дикой малиной и смородиной! Приспело и твое время сменить латаное-перелатанное колесо помолки на турбину гидростанции. Никто уже нынче не удивится твоей новой судьбе. Даже древняя бабка Марфида из Касьянова-Осичья, прожившая три четверти жизни при лучине, и та, когда вспыхнет свет, перекрестится и скажет:

— Слава тебе, господи, и у нас засветило…

Ночью прошел дождь, а утро было солнечное. Правый берег Важенки стал оживать. Когда готовили народ к выходу на работу, то опасались, что строительные бригады дальних колхозов опоздают. И, как всегда получается в таких случаях, в этих-то колхозах перестарались: пришли строители оттуда намного раньше. Рассаживались по берегу кучками, курили, беседовали.

Пора бы уж начинать митинг. Но в это время к месту строительства приблизился не предвиденный никакими планами огромный — шириной в четыре бревна, а длиной около семидесяти метров — плот. Плот этот плыл по реке, но не как обычно, вниз по течению, а вверх, против течения. Два трактора: один с одного берега, а другой — с другого, до гудения натягивая толстые стальные тросы, тянули плот.

Мария получила задание — подвезти лес, заготовленный колхозом «Путь Ильича». Штабели леса, хотя они и лежали у самого берега, сплавить нельзя было. Находились эти штабели на четыре километра ниже будущей станции. Вывезти по дороге? Пришлось бы в каждый заезд, объезжая Останов овраг, делать крюк в семь километров.

Мария проверила берега, присмотрелась к ним и решила двумя тракторами вывезти лес за один рейс.

Ночью ее трактористки с ильичевскими девчатами спустили лес на воду, сплотили его в двадцать три плота и все их дважды, от первого до последнего, прошили толстым стальным тросом, а концы его вывели наружу и закрепили намертво на тракторах.

Ломая кусты, рыча, тракторы медленно двинулись вдоль реки, один по левому, другой по правому берегу. По тихой реке, держась ближе к правому берегу, семидесятиметровое чудовище, похожее на огромную гусеницу, медленно поплыло против течения.

Ожесточенно рычащие с берегов тракторы, длинная цепь узких плотов, плывущих вопреки законам реки не вниз, а вверх, звонкие девичьи голоса с плотов, падающие в воду кусты, срезанные под корень туго натянутым стальным канатом, — такую картину увидели идущие с песней, с гармошками, с флагами чапаевцы. Увидели, и песня замерла; гармонисты торопливо стали застегивать мехи гармошек — все, а вместе со всеми и Роднев, и Мургин, и Трубецкой, бросились к берегу. Несколько минут над рекой стоял страшный шум, сотни голосов кричали, сотни рук мелькали в воздухе.

Какой-то паренек, сорвав одежду, в синих трусиках, зябко приподняв плечи, полез в воду к плотам. Это было командой.

— Ребята, плоты разбирать!

Сотни людей стали стаскивать сапоги, засучивать брюки, раздеваться, бросались в воду, облепляли плоты.

— Дви-и-гай к берегу!

— Не толкись!

— Трактористам крикните: пусть к берегу подтягивают!

— Эй, на тракторе! К берегу давай!

Строго распланированное начало строительства рухнуло. Не до митинга. Мургин, вчера приготовивший поздравительную речь, сейчас бегал и распоряжался, куда складывать вынутые из реки бревна.

И только когда плоты были разобраны, а лес мокрыми штабелями лег в стороне под кручей, забегали по берегу бригадиры, голосисто собирая людей:

— Ма-а-зунов!

— Федоров! Э-э-эй!

— Где Сушков?.. Не видал Сушкова? Куда его черти дели?

Бригады занимали свои места.

Звено Юрки Левашова работало на рытье рукава. Ребята надежные — бросают песок играючи. Юрка ждал одного — стать лицом к лицу со звеном Сергея Гаврилова и показать своему дружку и учителю, что не во всяком деле разинцы слабее чапаевцев. Но напротив встало не звено Сергея, а девчата, звеньевой у них Елена Трубецкая, дочь председателя.

Юрка бросил лопату, пошел искать начальство. На конце рукава наткнулся на Саватьеву.

— Пелагея Никитична, — поманил Юрка, — вылезь на минутку.

— Что скажешь, звеньевой?

— Пелагея Никитична, — осторожно начал Юрка, — вроде ошибка получилась. Силы-то неравные. Девчат напротив нас поставили.

— Ошибка? А мне кажется — правильно.

— Так у нас же ребята, каждому на одну руку по силе пять девчат надо, — возразил Юрка.

Пелагея рассердилась.

— Один на один, спору нет, сильнее, а вот сильнее ли звено на звено — это еще бабушка надвое гадала. Докажите!

Юрка отошел и сердите сплюнул: «Беда! До чего эти чапаевцы высоко летают, словно, кроме них, никто на свете работать не умеет. «Докажите!» Было бы кому доказывать, а то девчатам. Тьфу ты!»

Когда он вернулся к своему звену, к нему подошла Елена.

— Товарищ звеньевой!

— Ну? — хмуро буркнул Юрка и отвел взгляд: у чапаевского звеньевого большие синие строгие глаза, взглянешь в них — в жару в озноб бросает.

— Ваши ребята перелезают на нашу сторону. Что это? Если помощь, то спасибо — без вас управимся.

— Ребята, — угрюмо махнул рукой Юрка, — не лезь к ним.

Работали в две смены, в шесть лопат — шесть человек отдыхают, покуривают, шесть копают. Юрка спрыгнул вниз, отобрал у сменщика лопату, с ожесточением всадил ее в плотный песок, вывернул на полный штык и размахнулся, чтобы выбросить. Но не выбросил — песок с лопаты полетел обратно.

— Ты не шибко махай! — Лешка Гребешков, сердито морщась, потирал ушибленное Юркой плечо.

Звеньевой понял, что его ребята залезали на чужую сторону не из желания помочь — шестерым на участке тесно. Все ребята крупные, каждый размахнуться хочет, одному Юрке пол-участка мало.

Потолкавшись в тесноте, с оглядкой, как бы кого не ударить концом лопаты, Юрка вылез отдыхать наверх.

Только сейчас, приглядевшись со стороны к работе звена Трубецкой, Юрка понял, до чего глупо идет работа на его участке. У девчат двое идут и вскапывают во всю ширину свой участок так, как вскапывают грядку: за ними движется вторая пара и не лопатами, а совками выкидывают взрытый песок наверх. Работают девчата непрерывным конвейером — равномерно снимают слой за слоем, штык за штыком.

На потных спинах ребят перекатываются мускулы, песок лисьими хвостами взметается вверх, а девчата насмешливо косятся. Если бы парни, звено Сергея, скажем, не обидно и перенять, а тут — девичьим умом жить… И Юрка успокаивал себя: «Ничего, такую-то бригаду и без чапаевских приемчиков обгоним».

Он неуклюже полез в рукав, выгнал своего сменщика:

— Иди отдыхай. Эх! — на полный штык вбил лопату, осторожно, с оглядкой выбросил землю. Мельком вгляделся в лица ребят — все скучные, работают без азарта. «Да-а, будет интересно, если девчата нас обгонят, — подумал Юрка. — Тогда хоть из колхоза беги, проходу не дадут!» И он с силой вгонял в песок лопату.