Почему он такне желал этой казни? Потому что Михаил почему-то никогда не ошибался. Ондействительно ничего не врал. Ему можно было доверять. Его совет был всегдаправильный. Неужели и сейчас он во всем прав? Нет, он не мог быть правым, и этохотелось доказать! Не хотелось отпускать этого руса в смерть с уверенностью вправоте. Необходимо было доказать обратное, пригласить Михаила лет через десятьи спросить – ну что, кто был прав?
Каган непонимал – что с ним происходит. Ощущение того, что он делает непоправимуюошибку, не покидало его. Нужно было как-то остановить казнь. Что же придумать?Неужели он слабее этой толпы? Он не в силах остановить ее. Что же предпринять?Что, Господи?
Он срастерянным видом отошел от креста, к которому уже примеряли Михаила, нонеожиданно для самого себя повернулся.
– Стойте!Стойте!
– Что, ВеликийКаган!
Он задумался.Все ждали от него каких-нибудь слов. Но он не знал – что говорить. Ситуациябыла глупой. Зачем он остановил палачей? Нужно что-то сказать, причем такое,что было бы уместно в этой ситуации. Уместно и значительно. Ведь он – Каган!Никто не должен усомниться в его решимости, в его правоте. Но как скрытьщемящую тоску, от которой хотелось выть? Как спасти этого человека, лежащего накресте? Нужно взять себя в руки. Нужно стать Великим Владыкой! Он стянул сосвоей руки перстень с огромным рубином и протянул палачам.
– Приколотитеего вместе с гвоздем к правой руке преступника. Я не расплатился с ним заслужбу!
– Славамудрому и справедливому Кагану!
Он сел вседло и понуро тронулся к себе в ставку.
Казалось, чтожара остановила все вокруг. Ни одна волна не плеснула на реке, ни одна травинкане качнулась на берегу, когда в ладонь Михаила вонзился первый гвоздь. Вначалебыло больно, потом, когда его уже вбили, стало терпимо. Тоже повторилось и с другойладонью. Гвозди очень хотелось сэкономить плотнику. Он предложил прибить ноги однимгвоздем. Так и поступили. Вот это было действительно очень больно. В ногах нетмест, где бы можно было проткнуть мягкие ткани, не задевая кости. Там –сплошные кости. Это – не руки…
О-о-о-о-ой,Господи, бо-о-о-ольно-о-о-о-а-а-а-а-й! Какая боль! Как терпеть? Как терпеть?Как терпеть? Как? Бог! Бог! Бо-о-о-о-о-о-г! А-а-а-а-а-а-а-а-а-аааааррррррр!
Крестподняли и воткнули в яму. В ногах суетились люди, втаптывая вокруг основаниякреста его кровь в песок. Вот люди ушли. Он остался один. Над лагерем хазар,над Волгой, над кустами, над песками, под небом, под солнцем… Вокруг девяностовосемь таких же крестов с мертвецами. Вонь! Им уже не больно! Счастливцы! Боже,Боже как больно! Одиноко!
Кто жепоможет? Господи, Ты мне поможешь! Я знаю – Ты мне поможешь!
Страшноболели раздираемые весом кисти рук. Казалось, что они сейчас не выдержат иоторвутся, как у Захарии. Не могут же они выдержать такую нагрузку! Слышно было,он чувствовал, как они трещали и рвались. Боже, какая боль! А-а-а-а-а-а-а-а-й!
Он пыталсяоблегчить нагрузку на кисти и приподнимался на ногах. Но там же гвоздь враздробленных костях! Он врезался все выше и выше, разрывая ступни пополам!А-а-а! Господи, усыпи меня! Кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь помогите!Приподнимите, подержите меня хоть несколько секунд, чтобы отдохнули рваныераны! Чтобы не страдала так живая, чувствующая плоть!
Где же ты,Господи? Почему не помогаешь? У меня больше нет сил – чувствовать такую боль!Изволь, Изволь! Почему ты оставила меня? Почему не заберешь обратно? ПозовиСаню! Что же это такое вы делаете, а? Ну, зачем вы это делаете? Прекратите! Изволь,не оставляй меня-а-а-а-а-а!
Видимо онпотерял сознание. Потому что когда очнулся, солнце уже было в другой стороне.До вечера было еще долго. Лагерь жил своей жизнью. По Волге сновали какие-тосуда, люди, не спеша, куда-то ходили, разморенные жарой. Сильно хотелось пить.Голова висела как-то на боку. Тело искривилось и низко опустилось. Коленинеестественно согнулись почти до уровня прибитых ступней. Руки неимоверновытянулись. Распятые люди, оказалось, не были похожи на привычное изображениеРаспятия. На самом деле распятые напоминают коленопреклоненного человека своздетыми руками. Руки, чувствовалось, уже высохли там, где были прибиты.Завялились. Последняя влага из них ушла и сохранилась только где-то внизу. Вскорченных, отекших ногах. Раны на ступнях тоже высохли. Как бы запеклись. Наних сидело множество жирных мух. Дышать было тяжело. Рот не закрывался.Распухший язык, казалось, сильно увеличился и вывалился изо рта. На нем тожекишели мухи, ежесекундно садясь и сгоняя друг друга. Страшно хотелось пить.Пить и дышать. Легкие умирали. Они горели. Они высохли. Это было очевидно. Онине могли существовать в таком положении. Грудная клетка почти не раздвигалась.Было больно дышать. Наверное, он скоро умрет. Все умирало. Кожа в ожогах итрещинах. Не проходила и жила только боль!
Когда же,когда же она кончится, эта страшная, не прерывающаяся ни на секунду боль!М-м-м-м-м-м-м-м-м! Бог мой…
Изволь,Изволь! Где ты? Изволь, Саня, я тут умираю! Один умираю! Я устал уже умирать!Не могу больше умирать! Вы же в силах это прекратить! Почему все оставили меняодного здесь, на вонючем берегу, среди вздувшихся, облепленных мухами покойников?Почему бросили? Почему я всем безразличен? Почему всем безразличны мои такиеколоссальные, такие безразмерные ощущения, моя огромная боль! Почему никто из людей,которые ходят вокруг, не способны почувствовать, ощутить мою боль? Как же ееможно не почувствовать, не заметить, не услышать? Как же можно не заметить горуна своем пути? Ведь боли столько, что от нее стонет весь мир! Какие же вы люди– бесчувственные!
Почему никтоне придет ко мне? Почему никто не поможет? Как можно человека оставлять одногов таком страдании? Почему он никому во всей вселенной не нужен, не интересен?Эй, кто-нибудь! Хоть кто-нибудь! Господи, прекрати мои муки!
Онпочувствовал, что кто-то коснулся его ног. Ему было трудно посмотреть, мухизалепили склеенные коростами слез веки. Вот ведь как, и слезы бывают коростами!Но он все-таки пересилил себя и разодрал один глаз. Это была Венеслава… Онашироко раскрытыми от ужаса глазами смотрела на него, осторожно, как бы боясьпоранить, вздрагивая, гладила ноги. – Венеславушка! Милая Венеславушка!
Она увидела еговзгляд и осела возле его креста, прислонившись щекой к грубой древесине. –Мишенька! Она подобрала с земли нательный крест Тимофея и зажала его в кулаке.Михаил уже плохо понимал – что происходит. Все его сознание стало болевымощущением. Оно как бы застыло с открытым для крика ртом и выло, не прекращая,на одной ноте – у-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у! Проходили бесконечные минуты, застывшиечасы – у-у-у-у-у-у-у! Уже довольно безразлично сквозь копошащихся на засыхающемзрачке мух, он увидел, что подбежали русы, пытались оторвать Венеславу откреста. Но она сопротивлялась. Потом приходил Каган, смотрел издалека. Говорил,что наконец-то в армии не осталось ни одного христианина, ни одного коварногопредателя. Теперь все будет хорошо! Но при этих словах к нему неожиданноподошла Венеслава и надела на себя крест Тимофея. Каган побагровел, но ничегоей не сделал, а только вонзил шпоры в бока лошади и умчался. Потом с верховьевВолги, там, где Русь, пришла огромная черная туча. Она была от края до края.Прискакал опять Каган, спешился, кричал, велел быстрее снять Михаила с креста.Когда его снимали, в Волгу со страшным треском ударила молния. Люди, снимавшиеего с креста, попадали и уронили его тело.
Он упал, истало легко. Боль прошла сразу и вся. Вся и везде! Ничего не болело! Ощущения –как в детстве! Легко! Какое же это счастье – ничего не ощущать! Он чувствовал,что спокойно может встать и пойти, и побежать! И он встал.
Странно, ноникто не удивился этому. Правильно, все правильно, ведь он, наверное, умер!Именно поэтому на него не обращают внимания. В книгах и фильмах умершие людиобычно долго не могут понять, что они умерли, и пытаются заговорить с окружающимиили как-то обратить на себя их внимание. Тупые режиссеры! Это же так быстро доходит!Перестал ощущать, и все!
