– Что? Что тыговоришь? Я не понимаю тебя, Тимофей! Дайте ему воды!

           Тимофею в рот вставили длинное узкое горлышко восточного кувшина. Он жадносделал несколько глотков. После чего губы его опять зашевелились. Каганприблизился еще ближе.

   – Что тысказал? Убить тебя? Я правильно тебя понял? Ну, уж нет, мы не убиваем христиан,ты же знаешь! Это грех! Нас нельзя в этом обвинить! Но мы и не помогаем импросто так, ни за что. Это тоже для нас грех! Но обрадую тебя, Тимофей, нашимудрецы говорят, что в исключительных случаях, если это приведет к прославлениюГоспода или Его народа, можно помочь даже христианину. Если в этом будет хоть какой-тосмысл. Согласись: зачем делать бессмысленное? И мы готовы ради нашей жалостипоискать смысл, чтобы помочь тебе. Но как твоя жизнь или твоя смерть можетпрославить Господа или его народ, а, Тимофей? Что же нам делать, чтобы тебепомочь?

Каган опятьзадумался. Было видно, что он действительно искал решение. Он обратился кблагообразному старцу из свиты на незнакомом Михаилу языке. Они чего-тодостаточно горячо обсудили. При этом было видно, что старец какое-то время несоглашался, спорил, но потом удовлетворенно закивал. Каган повернулся кТимофею:

– А теперь –предмет торга. Ты отрекаешься от Христа, для этого плюнешь на Распятие, а мыпосле этого тебя снимаем с кола. Ты сразу умрешь, поверь мне! Твои мукизакончатся. И это не будет убийством с нашей стороны, потому что мы свершимдействие обратное тому, что привело тебя в такое плачевное состояние. Мыпоможем избавиться от приносящего тебе такие муки предмета. То есть ты умрешь,а мы не свершим греха убийства. Поверь, Тимофей, нам искренне хочется тебепомочь. Но мы не знаем, как это сделать! Ведь мы не помогаем христианам и неубиваем их!

   Каганподнял с земли брошенный крест Тимофея и поднес к его рту.

   – Отрекисьот Него, плюнь, черкас, и я помогу тебе! Ведь Он тебе не помог, хотя тынаверняка просил! Не помог, Тимофей… а я помогу. Плюнь! Иначе ты до вечера ещене умрешь. У тебя же такое могучее здоровье! Мы всегда тебе завидовали,Тимофей! Мы сейчас собираемся уже отправляться дальше. Нам некогда ждать! Мы итак простояли из-за тебя половину дня! Если ты не позволишь нам помочь тебе, тонам придется тебя оставить на этом острове в одиночестве, и ты будешь еще долгожить! Но нам очень жаль тебя! Плюнь!

   Может, тыне способен плюнуть? А, Тимофей? Ну, как же я сразу не понял! НесчастныйТимофей! Я облегчу тебе задачу, я пойду на риск. Хорошо, что тут много свидетелей.Иначе нас самих осудит синедрион за то, что мы помогли христианину. Дай мне ответглазами: один раз откроешь – значит, ты отрекся от твоих заблуждений, два разаоткроешь – остался в своем упрямстве. Давай, Тимофей!

Над островомповисла тишина. Слышно было даже, как трещат и лопаются с шипением какие-тополости трупов в огромном костре. Но сотни глаз следили за Тимофеем.

– Мы призываемвсех в свидетели, мы терпеливо ждем разрешения у нашего любимого Тимофея на то,чтобы проявить к нему милосердие! Да пусть никто потом не обвинит нас в том,что мы не хотели ему помочь! Да пусть никто не обвинит нас потом в том, что мыубили его! Давай, Тимофей!

Веки мученикадрогнули.

– Давай,Тимофей, давай!

На грязнойщеке черкаса блеснула слеза.

– Ну же,давай!

Тимофей открылполные тоски осмысленные глаза.

– Молодец,Тимофей! Как же мы тебя уважаем! Сейчас, сейчас, наш дорогой Тимофей! Эй,воины, снимите несчастного с кола! Эти русы – такие изверги! Мы не простим имтвои муки, Тимофей, знай это! Мы отомстим им за тебя вдесятеро! Бедный Тимофей!

Подбежаливоины, чтобы снять тело. Но Каган их остановил.

– Подождите,подождите! Кажется, он закрыл глаза! Тимофей, ты закрыл глаза? Да! Он закрылглаза! Ты хочешь еще раз их открыть или у тебя просто кончились силы?

Слезы теклииз-под крепко сжатых век.

– Тимофей, дайнам понять твое решение! Мы в сомнении, Тимофей! Не открывай больше глаза, немучься, и мы прекратим твои страдания!

Веки дрожалиот напряжения.

– Тимофей, мывидим, мы видим, как ты крепко сжал глаза! Как же нам жалко терять такогохорошего соратника! Прощай, Тимофей! Воины, снимите его! Нет! Не снимайте!Остановитесь! Он открыл глаза! Безумец! Все, Тимофей, мы чисты перед Богом. Мысделали все, чтобы тебе помочь. Оставайся!

Каганравнодушно отвернулся и подошел к пленникам.

– Кто из васпонимает меня?

Беловскийответил по-хазарски:

– Я понимаю.

– Отлично,будешь толмачом.

Каган бросилсвоей свите:

– Вождя ипереводчика ко мне, остальных убейте!

СвязанногоРатко и Михаила уволокли на большой золоченый корабль. Над остальнымипленниками часто замелькали мечи и топоры, закричали женщины, и все стихло.Корабли отчалили от берега и погребли на Волгу. Беловского и Ратко посадили заодно весло и приковали к нему цепью. Сидя спиной к носу, как сидят гребцы, онимолча смотрели на удаляющийся остров перед Кадницами, где над перебитыми русамиторчал окровавленный кол с живым Тимофеем…

Они греблицелый день и к вечеру достигли устья Оки, где хазары решили сделать остановку.На длинном острове посередине реки остановился сам Каган со своим двором.Остальные корабли причалили на стрелке, в месте слияния Оки и Волги. Шумнаяармия суетливо разбивала палатки, шатры, разводила костры. Вдоль прибрежныхкустов были поставлены многочисленные сети, поплавки которых буквально черезполчаса зашевелились от пойманной рыбы. Солнце клонилось к закату. Напротивоположном берегу Волги, там, где сейчас стоит Нижний Новгород, запылалдеревянный городок. Это идущая по высокому берегу конная орда горцев уничтожалавсе, что попадалось на пути.

На прикованныхгребцов никто не обращал внимания. Кроме них, на корабле рабов не было.Остальные гребцы были воинами из охраны Кагана. Во время пути они несколько разотдыхали, менялись с другими, перекусывали и даже дремали на тюках сложенныхшатров. Несколько раз пленников окатывали из большого ушата забортной водой,чтобы они не перегрелись, так как летнее солнце безжалостно припекало. Время отвремени им подносили бадью для питья и разрешали отдохнуть, вытащив весло.Вообще к ним относились нормально, даже заботливо. Это был приказ Кагана.

Разговариваливо время пути они мало. Ратко был хмур. Он сильно страдал от потери всехблизких, от гибели всей своей дружины, от утраты Кадниц. Беловский пытался егокак-то утешать, но он отвечал односложно:

– Ты, Беляк,привык к рабству, а я впервые на цепи…

Когда сострова, от костров с казанами, потянуло пищей, им принесли большую глинянуюмиску с пшеничной кашей и печеной рыбой. Они жадно накинулись на еду, запиваяее волжской водой. Михаил очень устал, поэтому сразу задремал, притулившись наскамье. Но проспал он недолго, потому что через какое-то время за ним пришли.

Было ужетемно, когда его привели к большому шатру, выстланному коврами. Огоньки масляныхсветильников отражались в золоте опорных витых столбов, множества посуды,низкой мебели и висящих по стенам круглых щитов. В дальнем углу на парчовыхподушках полулежал сам Каган. Из большого блюда время от времени он доставалчерешню, косточки которой аккуратно складывал в высокий кубок.

Пленникаприковали теми же цепями к центральному столбу и поднесли к нему маленькуютабуреточку. Каган жестом пригласил сесть. Несколько минут он молча, изучающесмотрел на руса, пухлыми пальцами поднося к влажным губам очередную ягоду.Наконец он спросил:

– Откуда тызнаешь мой язык?

– Я был вплену.

– Где?

– ВТрапезунде, в Карсе, в Дербенте.

– Там неговорят на хазарском.

– Там былихазары, с которыми я общался.

– Ты оченьчисто говоришь, как будто много лет прожил в Хазарии. Поэтому мне кажется, чтоты меня обманываешь. Говори, рус, чей ты раб, я верну тебя хозяину.

– Я никогда небыл в Хазарии, господин.

– Мне нравитсятвое упорство, но все равно тебе не верю. Мне нужен переводчик, который хорошоговорит на русском и хазарском. Если ты не хочешь возвращаться к своемухозяину, то послужи мне. Поверь, ты не будешь знать нужды и тяжелой работы. Нодля этого мне нужно тебя выкупить, чтобы на мне не было греха присвоения чужогоимущества.