Толпа охнула.Кое-где послышался бабий всхлип и тихие причитания: «Ой, мамочки,мамочки-и-и-и! Ой, что же бу-у-удет!»

Прибежализапыхавшиеся разведчики, которые тревожно сообщили, что несколько сотен хазарвысадились на остров и прочесывают его цепями. По Кудьме, там, где она впадаетв Волгу второй раз, остров окружают десятками кораблей. Путей к отступлению небыло…

   – Поджигай!– поняв все, скомандовал Ратко.

Жрец опятьзапалил костер с четырех концов. Было уже поздно прятаться: хазарские корабли,заполонив половину речного пространства, лавиной приближались к устью Кудьмы.Костер быстро разгорелся. Из огромного штабеля дров, сложенного домовиной, сгромким треском и гулом вырывались языки пламени, которые быстро облизали возвышающуюсяладью со звериной мордой на носу. Запахло паленым мясом. Беловский отвернулсяот костра и отошел в сторону от жара. Ему положил кто-то руку на плечо. Это былРатко. Он протянул Мишке боевой топор и сказал.

– Ты дошел дородины. Умри как рус! Веселая сейчас будет тризна. Пойдем, русский сын,поднимем братину за последний путь!

На холме,подвывая, бабы раскладывали хлеб, ушаты с брашной, какие-то горшки, глиняные идеревянные блюда. Кое-где блестело и серебро, и золото. Вождь попросилперевести для Тимофея:

– Видишь, ядержу слово. Ты еще живой, потому что хазары на нас еще не напали. Считай ударыих весел, это все, что осталось от твоей жизни.

Тимофей,висевший до этого тихо, надеясь, что про него забудут, словно очнулся от этихслов. Он заорал опять:

– Я свои словавыполнил! Я не обманул тебя! Я не виноват, что вы долго думали! Если бы высразу меня послушались, все было бы по-другому!

– Я уже тебесказал, что держу слово. А мое слово было такое: ты будешь жить до тех пор,пока на нас не напали хазары. Хазары пока еще просто плывут по вольной рекеВолоке, где с миром могут плавать все. Они еще не напали на нас. Поэтому и тыеще не на коле.

Он сел навершине холма. Вокруг него расположились по старшинству воины. Беловскому далибелую рубаху с красной вышивкой и тоже усадили как молодого воина, снемногочисленными сверстниками. Бабы и дети сидели ниже, если не хлопотали потризне. Ратко поднял огромную братину и отпил из нее, вспоминая с похвалами поименам славных пращуров рода, великих воинов, закончил упоминанием в этомсписке погибших сегодня во главе с Кукшей и пустил братину по кругу. Послеэтого неожиданно началось веселье. Женщины не успевали подносить новые бочонкии кувшины. Воины пели, и плясали, благодарили богов за то, что умершие прожиличестно и умерли славно. Просили и по себе такой же веселой тризны.

«Вот чудеса, –подумал Беловский, – смерть здесь никто не считает концом! Никто ее не боится!»Он посмотрел на Тимофея, который продолжал что-то скулить, но его не былослышно в веселом шуме тризны. Почему же христианин так постыдно боится умереть?Может, он и не христианин вовсе?

Довольно скоровсе изрядно захмелели, стали бравировать оружием и оголяться по пояс. На угляхкостра, которые уже появились с краю, жарились куски мяса и тут же расходилисьпо рукам. Покачиваясь, встал Ратко, посмотрел на Волгу, где передние корабли хазаруже входили в устье Кудьмы. К их мачтам были прибиты молодые воины, которыепогнались за плотом. Ратко взял меч, позвал Венеславу и Михаила, для перевода,и спустился к Тимофею.

– Ну что,хазарин, эту девицу ты искал? Сдержал я свое слово?

– Не убивайменя, великий князь, я же не обманул тебя! – побледнев, уже без надежды выдавилон.

– Вот и тыдержи свое. Уговор – дороже денег!

С этимисловами он перерубил веревку, на которой висел Тимофей, и тот издал дикий,продолжительный рев, плавно опускаясь под собственной тяжестью на кол. Лица егоБеловский не видел, оно было обращено к Ратко, но, садясь все глубже на кол, онпровернулся, захлебываясь булькающим ревом и кровью к Михаилу. Егобессмысленные, неестественно вытаращенные глаза не выражали ничего, кроместрашной боли и ужаса. Михаил не выдержал этого взгляда и отвернулся в сторонуВенеславы. Она вцепилась побелевшими пальцами в толстую жердь, на которой виселчеркас, и, закатив глаза, упала в обморок.

   Тимофей ещехрипел, когда на берег одновременно выскочили несколько десятков вражескихвоинов. Хмельные русы отважно бросились на них, нанося яростные удары вокругсебя. Хазары опешили от такой атаки и попятились обратно к берегу, оставляяубитых и раненых. Но к берегу приставали все новые и новые корабли, с которыхпрыгали десятки и сотни воинов. Образовалась давка, которая растекалась поберегу Кудьмы. Михаил, увлекшись общим настроением и брашной, тоже положилтопором двух-трех хазар и пошел было за другими прорубать себе путь к берегу,но услышал приказ Ратко:

   – С бугране сходить! Стоять на месте!

   Ониостановились. Беловский осмотрел товарищей. За какую-то минуту воины преобразилисьдо неузнаваемости. Только что добродушные и веселые, подвыпившие мужички сейчасстояли, ощетинившиеся мечами и топорами, забрызганные кровью с головы до ног.Некоторые из них вошли в какое-то безумное состояние, они рычали как звери, вярости грызли собственные щиты, резали мечами кожу на руках и мазали своейкровью лица. Михаил помнил, что у викингов была особенная психологическаяподготовка воинов, которая делала их невосприимчивыми к боли и страху. Онивходили в раж и были непобедимы. Один норманн в таком состоянии приводил в ужасдесятки врагов. Видимо, русы тоже владели этим приемом.

Отступившие ккораблям хазары пропустили вперед лучников. Под ногами стонал раненый хазарин вбогатых доспехах. Он первым отважно бросился в бой, но был оглушен топором.Доспехи спасли его. Он был жив. Михаил заметил на доспехах надписи на иврите ипонял, что раненый был знатным хазарином. Лицо его заливала кровь, струящаясяиз-под шлема. Неожиданно в голову пришла мысль – не использовать ли его? Он струдом поставил хазарина на ноги. Ратко, заметив это, сразу оценил ситуацию иприказал двум русам помочь. На берегу раздался гул. Хазары узнали пленника.Появившиеся было лучники, отступили назад, не рискуя попасть в своего. Скорабля послышалась команда на хазарском: «Не стрелять! Живыми взять!»

   А суда всеприставали и приставали к берегу. Хазары высаживались и обтекали готовыхумереть русов, которые прикрывали щитами кучку женщин и детей. Вот и плен –успел подумать Беловский, когда увидел, что хазары с кораблей тащат огромныесети, которыми они ловили рыбу в походе. Не прошло и получаса, как все русыбыли связаны, несмотря на отчаянное сопротивление. Вокруг валялись обрывкипорубанных сетей и новые трупы хазар. Михаила сильно избили, когда он пыталсяпрорваться из сети. Поэтому у него ныли бока, а из носа сочилась кровь. Онсидел привязанный спина к спине к другому воину. Рядом лежал Ратко, буквальноспеленатый по рукам и ногам. Он посмотрел на Мишку, подмигнул и сказал:

   – Ну что,Беляк, теперь вместе побежим?

   – Невпервой, убежим и от этих!

   К нимподошел какой-то важный хазарин, окруженный свитой. Без оружия и доспехов он небыл похож на воина. Парчовый халат, маленькая круглая шапочка на голове,неспортивный животик. По разговорам хазар, стало ясно, что это сам Каган. Онвнимательно осмотрел пленных воинов, потом подошел к сбившимся в стайкуженщинам, сразу заметил Венеславу и что-то шепнул сопровождающему его вельможе.Потом подошел к колу, на котором обмяк Тимофей. На его неестественно прямомтеле плетьми висели руки и голова. Он был еще жив, так как его плоть трепетала.Каган велел поднять и подержать ему голову. Тимофей медленно открыл абсолютнокровавые, но осмысленные глаза на Кагана. Тот подошел ближе, будто плохо видел,внимательно осмотрел черкаса, как бы изучая его, и спросил:

– Ну что,Тимофей, теперь ты должен быть счастлив. Ты очень похож на Назарянина…

Каганзадумался:

– Нам жальтебя, Тимофей. Хочешь, мы облегчим твои страдания? Ты же любишь торговаться полюбому поводу. Поторгуйся с нами еще раз?

Тимофей что-топытался сказать. Растрескавшиеся губы в запекшейся крови чуть заметнопошевелились. Он был в сознании.