Самое главное,он понимал, что без огня и одежды ему не выжить даже летом. Он не сможет уснутьиз-за комаров, а если даже и сможет, то будет ими нещадно обескровлен иотравлен сотнями микроскопических инъекций. Без огня обойтись в принципе можно.Можно питаться плодами, ягодами, корешками, теми же самыми лягушками. Можносплести из прутьев корзину и наловить мелкую рыбу и раков. Но и без одежды, ибез огня ему конец! Тем более что смысла сидеть на одном месте тоже не было.Изволь сказала, что нужно жить. Поэтому он решил идти на разведку в Кадницы.
Михаил выбралновую крепкую дубину в качестве оружия, наметил маршрут, благо местность былаизвестна и стал пробираться к деревне. Он решил не выходить на открытые места,чтобы на лугу его не заметили люди с горы. Он помнил, что с нее открывалсявеликолепный вид на весь остров. И даже их родители, когда компания мальчишекдолго не возвращалась с рыбалки или купания, порой поднимались на гору кцеркви, чтобы за несколько километров высмотреть их.
Соблюдая мерыпредосторожности он пробирался по прибрежным кустам. Для этого пришлосьобходить остров по берегу сначала Волги, а потом Кудьмы. На это ушло околополучаса. Когда за поворотом реки должна уже была показаться деревня, Беловскийуслышал за свой спиной голоса, даже монотонную песню, скрип уключин и шлепкивесел по воде. Он спрятался в куст тальника, осторожно раздвинул ветви и увиделдовольно большое гребное судно, напоминавшее одновременно норманнский дракар,русскую ладью, какой ее изображали в сказках и исторических фильмах и дажегреческую галеру с античных амфор.
Михаил сталприслушиваться к словам, чтобы постараться узнать, что за народ был на судне.Он различил несколько разных голосов. Монотонную песню довольно безразличногнусавил пожилой голос, который, как понял Беловский, этой песней задавал ритмдвум десяткам гребцов. Уставшим тенором на каждый взмах весел он повторял:«Э-эй, ухнем! Э-эй, ухнем! Еще ра-азок, э-эй, ухнем!». Гребцы, дружно окунаявесла в воду и подналегая на них, вторили ему: «У-ух!». Потом тенор восклицал:«Эх, дуби-инушка, ухнем!», и все повторялось опять.
От родных,таких знакомых с детства слов захотелось закричать. Захотелось выбежать наберег к ним навстречу! Он с жадностью вглядывался в лица людей на борту ладьи,ища знакомые черты, ведь, возможно, среди этих людей были и его предки! Где-тоон слышал, что в пределах одного этноса все люди – родственники уже в десятомпоколении. А тут десять веков! Тем более они его прямые предки! А слова песни,а слова! Ведь они дожили до наших дней без изменения! Правда, в виде песнибурлаков, но ведь бурлаки-то откуда? Отсюда, тоже с этих же берегов! Видимо, вто время, когда гребные суда прекратили существование, появились баржи, которыеволокли с этим же древним распевом бурлаки. Беловский в детстве задумывался:при чем тут дубинушка? Почему ей нужно «ухать»? Зачем бурлакам дубинушка? Темболее что на берегах Волги дубы не растут. Считалось, что этими словамибурлаки, как беднейший слой населения, угрожали правящим классам восстанием.Они обещали ухнуть дубинушкой по угнетателям трудового народа. По крайней меретак трактовали слова этой песни в его детстве. Но все равно чувствоваласькакая-то несуразица. И только теперь перед ним раскрылся смысл этих слов:скорее всего весла были изготовлены из дуба, так как от них требовалась особаяпрочность. Поэтому и ухали гребцы именно дубинушками, то есть дубовыми веслами!
С приближениемк повороту реки старик стал распевать все громче и звонче. Даже слишком громко.Михаил уже вознамерился выйти из своего укрытия, но неожиданно услышал и чужуюречь. В центре ладьи, возле небольшого полога, сидели и стояли несколькочернявых людей, на головах которых были большие меховые шапки, похожие напапахи горцев. Один из них что-то сказал, видимо, толмачу. Тот грубо крикнулстарику:
– Тихо ты,Кукша! По што так вопишь, песий дядько, русов кликаешь?
– Был бы япесий дядько, был бы ты мне племенник, – спокойно ответил Кукша и плюнул в лицотолмача. – Будь ты клятый всеми своими пращуры, поганый червь!
Толмач,побагровев, медленно утер плевок рукавом, достал из-за спины кистень и обрушилего на старика. Тот повалился как подкошенный колос на сидящего рядом гребца.Кистень глубоко врезался в косматую голову и запутался шипами в седых волосах.Толмач выругался, пытаясь освободить оружие:
– Вот старыйрепей и тут вцапился!
Молодойгребец, на коленях которого все это происходило, перехватил ремень кистеня, недавая толмачу вырвать его вместе с волосами убитого старика. Толмач потянул егона себя:
– Оставь,щенок, не балуй! Ну!
Но тот дернулза кистень так, что толмач не удержался на ногах и повалился на стлани в ногигребцов. Он попытался было встать, но тут же был сбит несколькими ударамитолстых рукоятей весел справа и слева. Толмач, цепляясь за ноги гребцов, попыталсяуползти, но был жестоко добит.
Люди в папахахвскочили, самый высокий из них, тот, что говорил с переводчиком, взмахнулкривой саблей и полоснул молодого гребца от плеча до таза. Остальныеповскакивали со своих мест, некоторые бросились в воду, но большинство, каквыяснилось, были привязаны к скамьям за ноги, поэтому только судорожно рвалисьиз своих пут и кричали: «Брати, брати! Спасите, брати!» Но черные люди впапахах безжалостно одного за другим порубили привязанных и постреляли стреламивыпрыгнувших. Только на носу два самых дальних молодца успели выхватить из водыогромные весла и, размахивая ими, не подпускали к себе чужаков.
За их спинамииз-за близкого поворота реки со стороны Кадниц появилось несколько других ладей.Вода под ними кипела от частых взмахов весел, на носах столпились воины снатянутыми луками. Но люди в папахах взяли копья и с безопасного для нихрасстояния успели сразить беспомощных, спутанных за ноги гребцов. Воины в ладьяхвзревели и, после того, как убедились, что спасти гребцов уже не удастся, ввоздух взлетели сотни стрел, которые в считаные секунды покрыли, как щетинойвсе судно, от носа до кормы. Несколько человек в папахах повалились, пронзенныемножеством стрел. Остальные, хватая своих падающих товарищей, успели укрытьсяза ними как за щитами. Они залегли на дно ладьи и тоже что-то громко кричали.Судя по всему, проклятия.
Черезнесколько секунд ладьи с шумом стукнулись бортами, послышался треск весел, инесколько десятков воинов с топорами и мечами в руках кинулись было рубить папахи,но их остановил властный голос с берега, с бугра, прямо из-за спины Беловского:
– Не бей, тащиих ко мне!
Воины сталикричать тем, кто был в самой гуще:
– Не бей, небей! Живыми на берег тащи! К вождю их тащи!
Неяснаявозня на ладье затихла. За спинами воинов уже не было видно черных папах.Видимо, их уже порубили. Но нет, вот множество рук вырвали из кучи наваленныхтел окровавленного врага. Он дико вращал глазами и крутил головой. Был еще жив.
Ладьюподтащили к берегу и причалили. Остальные тоже воткнулись звериными носами впесок, буквально в пяти шагах от Михаила. Несколько воинов спрыгнули в воду,чтобы затащить их подальше на берег, и сразу увидели притаившегося в кустахБеловского. В него уперлись несколько копий и мечей.
– А это ещечто за бобер тут таится? Ты кто?
– Я – Мишка, –почему-то ответил Беловский. – Я русский…
– Русский? Ану встань, посмотрим на тебя! – И он закричал в сторону, видимо, наверх, вождю:– Ратко, смотри, какого голубя нашли!
– Кто таков?Давай и его тащи ко мне!
Михаила ткнулидревками копий:
– А ну, пойдемна яр!
Беловский,спотыкаясь босыми ногами о корни, торчащие из берега, поднялся на бугор квождю. Ратко осмотрел его с ног до головы и сказал воину: «Спутай его пока.Пусть полежит».
Лицо больноцарапнули колючки многолетних трав, в которые его уткнули два здоровенныхвоина, один из которых до треска заломил ему руки за спиной, упершись в поясницуколеном, а другой обмотал запястья кожаными ремнями. В таком положении его и бросили.Хорошо, что это было на возвышенности и ему было немного видно, что происходитна берегу. А там воины, рыдая, выносили убитых гребцов, складывали их на песке,закрывали им глаза, и вкладывали в руки покойников оружие. Убитые гребцы восновном были молодыми парнями и, видимо, приходились многим сыновьями и братьями.Другие выдирали стрелы из трупов и кораблей, ополаскивали их за бортом, ушатамисмывали кровь со скамей и стланей, третьи ходили по берегу и собирали сухойплавник для огромного костра на луговине. Через несколько минут рядом сБеловским бросили связанного единственного выжившего врага. Он, уже без папахи,с голым выбритым черепом, хрипло дышал и сильно дрожал. Видно было только егозатылок и еле прикрытые клочьями одежды волосатые плечи. Чужак рвал зубамитраву, кусал землю и бормотал яростные проклятья на тюркском наречии, котороеМихаил понимал. Но он решил не мешать пленнику, ему было гораздо интереснейпроисходящее на берегу.
