На сцене Московского Художественного Театра много лет подряд шла превосходная пьеса Михаила Булгакова «Дни Турбиных»[892]. Есть в этой пьесе картина, где изображаются последние минуты власти гетмана Скоропадского и его тайное бегство с немцами от наступающих петлюровских войск. Гетмана обычно играл замечательный актер Ершов[893] и производил в этой роли исключительно колоритное впечатление. Начинается эта картина с доклада дежурного адъютанта о последних сведениях с фронта, причем гетман делает своему адъютанту замечание, что они находятся в столице украинского государства и потому следует говорить на этом языке. Адъютант, русский гвардейский офицер, что-то неуверенно бормочет, путается и замолкает. Гетман смеется и разрешает перейти опять на русский язык, на котором и продолжается вся картина. Во время моего разговора с гетманом Скоропадским в Берлине 1942 года эта картина стояла у меня перед глазами. Я никак не мог отделаться от впечатления, что настоящий гетман остался в Москве на сцене Художественного Театра, так реально было там и так театрально и неестественно здесь. Если когда-нибудь эти строки попадутся на глаза актеру Ершову, то пусть примет он их как величайшую похвалу его искусству.
Однако я должен оговориться, что из всех поддерживаемых немцами национальных группировок движение гетмана Скоропадского было наименее театральным и сторонники его наиболее солидными и серьезными. Во всех остальных группировках все было рассчитано только на внешний эффект либо на закулисные интриги, и никакой действительно серьезной политической платформы они не имели. Когда был создан Комитет Освобождения Народов России под председательством генерала А. Власова, то все эти группировки стали в резкую оппозицию к нему (конечно, не без поддержки немцев), но противопоставить что-либо политической программе Комитета, изложенной в его манифесте, не смогли, ибо дальше политического маскарада они не шли. А немцы этот маскарад не только терпели, но и усиленно культивировали.
Мне пришлось наблюдать одну из последних таких маскарадных немецких политических постановок. Дело было зимой 1944–1945 года в полуразрушенном Берлине в тот момент, когда маршалы Жуков, Рокоссовский[894] и Черняховский[895] завершали последние приготовления к грандиозному прорыву немецкого фронта на Висле. Немцы в это время усиленно носились с разными казачьими группировками, противопоставляя их комитету генерала Власова. Однажды вечером в полусгоревшем здании какого-то варьете на Курфюрстендамм был устроен торжественный казачий вечер. В плохо освещенном, холодном зале, с закопченными стенами и потолком сидели вперемешку немецкие офицеры и казаки в маскарадных формах, как будто взятых напрокат из костюмерной какого-нибудь театра. В первом ряду сидел известный из времен гражданской войны генерал Шкуро[896] и еще несколько казачьих генералов в маскарадных формах, с множеством орденов и достаточно сильно пьяные. На сцене плясал и пел довольно плохой казачий ансамбль. Потом генерал Шкуро вышел на сцену и начал целоваться с хористами и дирижером. Трудно было понять, где кончается действительность и начинается театр. Зрелище было нелепое, жалкое и какое-то грязненькое. Прервано оно было известием о приближении английских самолетов.
Несчастный Шкуро дорого заплатил за свой кратковременный политический маскарад. Весной 1945 года он, генерал Краснов[897] и ряд других казачьих генералов попали в руки советских войск. Вместе с ними был захвачен также и немецкий генерал фон Паннвиц[898], командовавший казачьим корпусом на Балканах, известный своей личной храбростью и необычайно популярный среди казаков, о которых он заботился в полном смысле этого слова, как о своих детях, и которых он неизменно защищал от нападок германского Верховного командования. Захват казаков советскими войсками сопровождался такими душераздирающими сценами, что о них пока даже невозможно писать.
После капитуляции среди русских ходили упорные слухи, что Шкуро, Краснов и другие были немедленно после пленения повешены большевиками. В начале января 1947 года московское радио передало сообщение, что Шкуро, Краснов, фон Паннвиц и несколько других казачьих руководителей повешены в Москве по приговору Военной Коллегии Верховного Суда СССР[899]. Где и в каких условиях погибли в действительности эти люди, сейчас установить невозможно, да и нет в этом особой необходимости. Кровавый режим Сталина прибавил к своему счету еще несколько человеческих жизней. Все эти погибшие люди любили русский народ, были непримиримыми врагами большевизма, заплатили слишком дорогой ценой за свои ошибки, заблуждения и, быть может, даже проступки, чтобы у какого-либо истинного русского человека возникло желание обсуждать их после их трагической смерти.
Игра немцев с разными национальными группировками и поддержка ими всевозможных направлений и течений, как бы слабы и беспочвенны они ни были, проводилась так настойчиво до самого конца войны, что не оставляет ни малейшего сомнения в обдуманности и преднамеренности подобной политики. Руководители гитлеровской Германии смертельно боялись всякой сильной России, и объединение народов России казалось им одинаково ненавистным и грозным, независимо от того, происходит ли оно под флагом коммунистической революции, на основе восстановления монархии или на демократической платформе комитета генерала Власова. Именно из-за этого смертельного страха они упорно не хотели понять, что победить большевизм можно, только объединив в один мощный кулак все народы Советского Союза и отбросив безумную фантазию о порабощении этих народов.
Перспектива легкого обогащения за счет неестественного раздробления безбрежных пространств Европейской России на мелкие, взаимно враждующие народности казалась им такой соблазнительной, что они не могли от нее отказаться даже в минуту смертельной опасности. У некоторых африканских племен есть старый туземный способ ловить обезьян. В глиняный кувшин с узким горлом насыпают орехов и оставляют его в лесу, а охотник садится в стороне и ожидает. Обезьяна засовывает лапу в кувшин, набирает полную горсть орехов, но не может их вытащить через узкое горлышко. Тогда охотник подходит и совершенно спокойно ее ловит. Обезьяна видит опасность, но не в силах разжать лапы и выпустить свою добычу. Ее губит жадность. Эта же жадность погубила и немцев.
Второй важнейшей причиной политического, а затем и военного поражения немцев на Востоке было их поразительное невежество и полная неосведомленность об экономических возможностях советской власти. Начиная войну, руководители немецкого государства были уверены, что Советский Союз развалится, как карточный домик, от первых же сильных ударов, и не позаботились серьезно изучить своего противника или политически подготовить обстановку для такого внутреннего развала в советском тылу. Когда же этого не случилось, в чем, как уже было показано выше, они сами были виноваты, то немецкие руководители очень удивились, растерялись и не могли найти для этого объяснения. Они начали обвинять русский народ в покорности и пассивности, но даже не подумали поискать в самих себе причин своих политических поражений. Для этого они были слишком самоуверенны и слишком верили в божественную премудрость своего фюрера.
Первое мое знакомство летом 1943 года с людьми, руководившими в Берлине немецкой политикой на Востоке, показало их полную неосведомленность и неподготовленность для такой работы. Ближайшие сотрудники Розенберга, такие как Лейббрандт, Мидцельгаупт, Дрешер и многие другие, почти совсем не знали особенностей экономики Украины, Белоруссии и центральных областей Европейской России и не имели совершенно никакого понятия о деталях советской политики в этих республиках и областях. Большая часть из них даже не говорила на русском языке, и все их сведения были почерпнуты только из иностранных газет, да и то относились, главным образом, к первому периоду советской власти. Эпоха, следовавшая за коллективизацией и индустриализацией страны, оставалась для них книгой за семью печатями, и они даже не стремились ее изучить. Единственным источником их информации и непререкаемым авторитетом по всем вопросам, касавшимся Советского Союза, был профессор Менде и небольшая группа его сотрудников из Германского института научного изучения заграницы, но и эти люди были крайне слабо ориентированы в вопросах советской политики и экономики.
