– Значит, ракетчики все еще трудятся?

– Извините, товарищ подполковник. – Жогин встал, не выпуская из рук логарифмической линейки, выпрямился. – Проверяю работу операторов.

– Вижу, вижу. А я проверить жалобу пришел.

– Какую жалобу? – Жогин удивленно посмотрел на подполковника.

– А дочь ваша, Машенька, пожаловалась. С полигона, говорит, папка вернулся, а домой не идет.

– Э-э-э, неправда, товарищ подполковник, – заулыбался Жогин. – Я раньше всех дома побывал, сразу, как технику в парк поставили.

– Мало побывали, значит. Надо было с дочкой в кино сходить, с женой погулять под звездами. Вечер-то какой!

– Не до этого, Геннадий Максимович, – Жогин тягостно вздохнул. – Я сейчас вроде провинившегося школьника. Того и гляди, в угол поставят.

– За что?

– Не догадываетесь? Ладно, скажу. Как раз сегодня на полигоне я понял, что не за тот гуж мы тянули. Оно, конечно, установленные нормы перекрыли, и командующий похвалил нас. Но это все лишь секунды… секунды… – Жогин разочарованно развел руками. – А хочется большего. И ведь есть такая возможность, есть! Только заходить нужно с другого фланга. Прибор наведения меня беспокоит. Именно в нем скрыты резервы ускорения подготовки точных данных.

– Интересно. Но ведь это, как я представляю, уже область большой рационализации. Вы с полковником Осокиным советовались?

– Пока в общих чертах.

– Помощь обещает?

– Не очень. Ему сейчас, после замечаний командующего, не до рационализации.

– Ну как бы там ни было, а он непосредственный начальник ваш. К тому же за всю рационализацию в дивизии в ответе. А вы, значит, за этот прибор уже всерьез взялись? И как… проясняется что-нибудь?

– Одна идея уже в руках вроде. Но времени маловато. Урывками работаю.

– Что ж, тогда не буду мешать, Григорий Павлович. Работайте. Только не забывайте, что и отдыхать нужно.

Жогин улыбнулся.

– Спасибо, товарищ подполковник.

Внизу Нечаева опять встретил дежурный офицер, проводил в ленинскую комнату, где солдаты читали газеты, писали письма или тихо разговаривали, разделившись на маленькие группки.

– Скучновато у вас что-то, – сказал Нечаев, присаживаясь к столу, заполненному подшивками газет и журналов. – Устали вы, похоже, основательно.

– Не в том дело, товарищ подполковник, – заговорил было ефрейтор Машкин и вдруг замялся, умолк.

Нечаев знал ефрейтора как хорошего оператора, веселого, артельного товарища и как самого голосистого запевалу в гарнизоне. Месяца два назад после соревнования на лучшее исполнение строевых песен он сам вручал ему приз с шутливой надписью: «Волжанину, земляку Шаляпина, ефрейтору Машкину Константину Степановичу с благодарностью от командования».

– Так вы чего приуныли? – спросил Нечаев. – Никогда раньше я вас такими вроде не видел.

Ефрейтор нехотя стал объяснять:

– Обидно, товарищ подполковник, в своем ракетном деле все как надо было, а тут…

– А тут не свое дело, значит? Выходит, борьба с десантом противника дело постороннее. Странно вы рассуждаете.

Машкин в замешательстве посмотрел на молчавших товарищей.

– Не то чтобы постороннее, товарищ подполковник, но и не прямая наша задача, как, например, подготовка к пуску.

– Не прямая, говорите?

– Конечно. Сами посудите, если не будет расчетных данных ко времени, то и никакого ракетного удара не произойдет.

– А если десант противника захватит всех нас вместе с пусковыми установками, тогда удар произойдет? – Нечаев строго посмотрел на растерявшегося Машкина. – Ну, ну, отвечайте.

Машкин долго переглядывался с товарищами, как бы спрашивая: «А вы чего молчите?»

Наконец кто-то сказал без энтузиазма:

– Охрана ж должна быть.

– Верно, охрана должна быть, – подхватил Машкин.

– Ладно, допустим, что подразделения для охраны пусковых установок выделены командованием. Но ведь они могут опоздать, да и противник в любой момент отсечь их может от расположения ракетных установок. Как быть в таком случае? – спросил Нечаев.

– Тогда, конечно… Сами тогда должны защищаться, – согласился Машкин. – Но ведь это исключительные обстоятельства, товарищ подполковник.

– Исключи-и-тельные… – протянул Нечаев. – Да при современных воздушных средствах десантные действия могут приобрести самые массовые размеры. Или вы такое не допускаете?

– Нет, почему же, допускаю, – сказал Машкин. – Мы на такой случай дополнительные обязательства приняли.

– А где же они, ваши новые обязательства? – спросил Нечаев.

Все посмотрели на рослого бритоголового солдата с густыми рыжими бровями, что сидел неподалеку от ефрейтора Машкина. Тот мгновенно встал, громко доложил:

– Рядовой Омелин, оператор. По совместительству художник, товарищ подполковник.

– Знаю, – улыбнулся Нечаев. – Значит, обязательства у вас?

– У меня, товарищ подполковник. Разрешите показать?

Омелин метнулся к шкафу, достал тетрадь, проворно раскрыл ее на столе перед начальником политотдела. В тетради карандашом было записано: «Добиваться в боевых расчетах полной взаимозаменяемости номеров, уметь отлично стрелять из автоматов, бросать в цель гранаты, постоянно держать при себе противогазы…»

– Что ж, разумно, – сказал Нечаев. – Но тут, я думаю, нужно особо подчеркнуть роль боевых расчетов в защите пусковых установок, о чем как раз и толковали мы только что. Как вы считаете, товарищи?

– А так и считаем: записать, – ответил за всех Машкин.

– Вот теперь ясно, – сказал Нечаев. – Но все это нужно написать крупным шрифтом и повесить на видном месте. Не прятать же обратно в шкаф.

Омелин с деловым видом полистал тетрадь, потом молча достал из шкафа ватман, банку с краской, кисточку. Бумагу прикрепил кнопками к столу, начал разводить краску.

– Правильно! – одобрительно кивнул Нечаев и, только теперь приметив в глубине комнаты черноглазого Николу Ероша, воскликнул: – О, да у вас гость!

Нечаев не раз уже видел, с каким старанием этот малоразговорчивый украинец помогал расчетам приводить в порядок пусковые установки после полевых занятий.

– Значит, дружба с ракетчиками крепнет, Никола? Хорошее дело!

– А мы его в наводчики готовим, – снова вмешался в разговор бойкий ефрейтор Машкин.

– И как, успешно?

– Времени мало. Его бы к нам насовсем. Способный он человек, товарищ подполковник.

– Так вот и учите без отрыва от основной службы. Никто же не запрещает.

– Без отрыва трудно, – серьезно сказал Машкин.

– А он трудностей не боится. Верно, Никола?

Ерош смущенно пожал плечами, но сказать ничего не успел. В ленинскую комнату вбежал дневальный и, вытянувшись в струнку, доложил, что начальника политотдела просит к телефону командир дивизии. Нечаев посмотрел на часы: было без четверти десять. С того момента, когда он выбрался из комдивского газика у подъезда своего дома, прошло уже более трех часов. За это время могло случиться всякое: произойти ЧП, поступить важный приказ из штаба округа, наконец, сам комдив мог объявить тревогу в какой-либо части.

– Что ж это получается, Геннадий Максимович? – послышался в трубке шутливо-упрекающий голос комдива. – Я считаю, что вы дома отдыхаете, а вы сбежали, оказывается?

– Ничего подобного, Сергей Иванович. Просто решил прогуляться после ужина. Погода уж очень располагающая: тишь, звезды, листья багряные с кленов падают.

– А серенады никто не поет?

– Вот чего нет – того нет.

– Ну если так, приходите ко мне, – предложил Мельников. – Хочу видеть вас… неотложно.

– Серьезное что-нибудь? – спросил Нечаев.

– А вместе под кленами постоим, на звезды посмотрим, – уклончиво ответил Мельников.

И всю дорогу, пока добирался до комдивского дома, Нечаев терялся в догадках: что же все-таки произошло? Лишь придя к Мельниковым и увидев за столом свою жену и хозяйку, понял: волновался совершенно зря.

– Хитро разыграли вы меня, – сказал Нечаев, уважительно пожимая руку Наталье Мироновне. – С радостью прочитал о вас в газете. – Он протянул ей кленовую ветку с яркими ажурными листьями.