— Эй, браток, загляни… — начал Охара,
— Не слышно, громче!
— Ты соблазняй, соблазняй…
— Слушай-ка, щеголь, не побрезгуй…
— Во-во, получается!
— Ручкой делай, ручкой!
Охара, слабый, безвольный Охара, спасовавший перед трудностями похода, теперь крепился. Все же, что там ни говори, паясничать, унижаться, подражать публичной девке куда легче, чем маршировать с полной выкладкой. Надо только убедить себя, что в этом нет ничего страшного и что после этого можно смотреть товарищам в глаза. Так вот человек превращается в подонка. Предпочитает позор телесным мукам» Все что угодно, только бы не били.
— Слушай-ка, щеголь, зайди на минутку…
— Повторяй до тех пор, пока тебя кто-нибудь не купит, — сказал Ёсида.
Его лицо, вначале довольное и сияющее, стало хмуриться. Если его выдумку не поддержат, интерес к представлению тотчас угаснет.
— Эй, никто не желает провести с ним время?
— Та девка, которая попалась мне в Дунъане, была страшна, как ведьма, но все ж получше этого, — бросил один из старослужащих и сам засмеялся.
Толстые стекла очков Охары вдруг выхватили Кадзи, который смотрел на него со своей койки. Лицо Кадзи было холодно-неприступным. Подходящая роль для тебя, — так, верно, думает Кадзи. И Охара поспешно отвел глаза. Он паясничал, веселя Ёсиду, а сам мысленно разговаривал с Кадзи. Ну конечно, ты меня бросил, а сам попал в группу «отличников». Ты лежишь на своей койке и, верно, думаешь: «Жалкое ничтожество, слюнтяй. Охара, где твое достоинство? Возмутись, восстань, пусть лучше тебя изобьют, но не позволяй издеваться над собой…»
— Клиент! — воскликнул кто-то.
Открылась дверь и вошел Баннай.
Ёсида обрадовался долгожданной поддержке.
— Ну давай, чего молчишь?! — крикнул он.
Баннай, еще не понимая в чем дело, оглядывался, над чем смеются.
Тут снова послышался голос Охары:
— Слушай, браток, загляни…
Казарма затряслась от хохота.
Разглядев за пирамидой Охару, ухмыльнулся и Баннай.
По лицу Охары блуждала жалкая, заискивающая улыбка.
— И вправду заглянуть, — поддержал шутку Баннай. — Давненько не имел дела с девками. Беру!
— О-о, покорно благодарствуем, — Ёсида манерно поклонился, подражая содержательнице веселого заведения.
— Сука! Вот тебе, получай!
Увесистый кулак Банная бросил несчастного на пол. Очки полетели в сторону. Охара тяжело приподнялся и на четвереньках стал шарить по полу, стараясь отыскать их. Ёсида подошел, наступил Охаре на руку, потребовал тишины.
— Прочисти уши, Охара, и слушай! — резко бросил он. — Пехотинец не может возвращаться в казарму, как проститутка на рикше. На своих двоих должен топать, ясно? Когда мы были новобранцами, не так нас потчевали после инспекции! — Ёсида прижал ногой шею Охары к полу.
— Эй, позовите сюда унтера Сибату, это ведь его солдат.
— Пусть выручает свою проститутку!
До сих пор хохотавшие, «старики» сразу смолкли. Кто поручится за Ёсиду, если он вошел в раж? А впрочем, эта расправа волновала кровь. Для старослужащих это изысканное удовольствие.
Кадзи с трудом сдерживал себя уже с самого начала. Еще минута — и он бы встал, потребовал бы прекратить безобразие. Но что такое его протест? Он был бы только на руку Ёсиде, тот поставил бы Кадзи рядом с Охарой и насмехался над обоими. У Кадзи таилась надежда, что кто-нибудь из старослужащих остановит Ёсиду. Но «старики» смеялись. Уставившись на несчастного Охару, они упивалась его позором. Кадзи надеялся, что откроется дверь и появится Хасидани. Но этого тоже не случилось. Скорее всего, унтеры знали о расправе и нарочно не вмешивались. Может, все-таки пойти позвать Хасидани? Ребячество! Не успеет он встать с койки, как на него обрушатся кулаки старослужащих. Кадзи негодовал на себя: не брось он Охару, не пришлось бы сейчас бедняге изображать публичную девку…
И он, Кадзи, терпит такое надругательство над человеком! Нет, хватит! Кадзи сбросил с себя одеяло и спустил ноги на пол. Тут же в него полетела книга. Кадзи обвел глазами казарму. А-а, Синдзе. Их взгляды встретились. Не вмешивайся, — говорили глаза Синдзе.
— Устав, — показал Синдзе и снова улегся. Кадзи поднял книгу. Дисциплинарный устав. Синдзе брал почитать. Машинально опустился на койку. Вспышка погасла, неписаные законы армии придавили его гранитной глыбой.
33
Как назло, в суточный наряд были назначены новобранцы именно третьего взвода: во вторую смену — Яматохиса и Канасуги, в третью — Кадзи и Таноуэ и в последнюю — Сирако с Охарой. Солдат, вконец измотанных дневным передом, посылали на ночное дежурство не нарочно. Дежурный по части составлял списки, как в голову взбредет, а ротный командир не подумал проверить.
Кадзи предложил Охаре попытаться увильнуть от наряда, но тот только покачал головой. Конечно, у Охары не было особых оснований благодарить Кадзи, который бросил его на марше, но ведь в конце концов сам виноват…
— Нечего нос воротить, Охара. Не я все это устроил. Хочешь, я за тебя попрошу, чтоб освободили от наряда?
Охара снова покачал головой.
Кадзи едва голову донес до подушки. Но его почти тотчас разбудили — пора заступать.
Обход он начал с длинного коридора, освещенного тусклой лампочкой. Со всех сторон неслись сюда храп и сонное бормотанье казармы. Тело ломило, как при ознобе. Казалось, вывихнуты руки и ноги. Он готов был растянуться прямо на полу и заснуть. Казнь в Лаохулине и расправа над Охарой переплетались в сознании, и он мучительно оправдывался перед самим собой за интеллигентскую пассивность, но как только он пытался разобраться в предпосылках, сон морил его, и бороться с ним не было сил. Сопротивляться ему было гораздо трудней, чем преодолевать тяготы похода. Кадзи заволакивало густым, непроглядным туманом, и он проваливался в бездну. А еще упивается своей выдержкой… радуясь в душе, что проклятый день позади…
К Кадзи подошел Таноуэ. Поравнявшись, заразительно зевнул.
— Какой ты крепкий, Таноуэ, — сказал Кадзи, прослезившись от зевка.
— Не извожу себя, вот и забот меньше, господин Кадзи, — совсем по-граждански ответил Таноуэ.
— А как бы ты поступил, если б тебя заставили, как Охару…
Таноуэ потупил голову.
— Подчинился бы, приказ есть приказ…
— Не приказ, а издевательство.
Издевательство над человеческим достоинством, — хотел сказать Кадзи, но сдержался. Такими оборотами он только оттолкнет от себя Таноуэ.
— А ты сам-то что предлагаешь?
Кадзи растерянно улыбнулся.
— Разве тебя в университете не учили?
— Не смейся, Таноуэ.
— Да я не ради смеха.
Лицо Таноуэ неожиданно посветлело.
— Мое дело в земле копаться, рис растить да картошку. А что еще? А ты на моей картошке да рисе выучился, тебе и карты в руки.
Кадзи совсем смешался,
— Ладно, Таноуэ.
Время дежурства истекало. Оставив Таноуэ возле канцелярии, Кадзи пошел будить четвертую смену.
Сирако, сумевший все-таки получить «удовлетворительно» и тем сохранить свой престиж вольноопределяющегося, беззаботно спал. Не то что Охара. Когда Кадзи поверх одеяла схватил его за ногу и потряс, он слышал, как Охара тихо шмыгнул носом. Тридцатилетний мужчина, укрывшись с головой одеялом, плакал, как малый ребенок. Нет, это не простая бесхарактерность. Кадзи вспомнил, как сам плакал от жестокой несправедливости. С минуту поколебавшись, Кадзи положил руку на голову Охаре.
— Выстоишь? — тихо спросил Кадзи, — А то я подневалю за тебя.
Охара поднялся и, шатаясь из стороны в сторону, стал одеваться.
— Да не мучь ты себя, не принуждай, я постою.
Охара жалко улыбнулся,
— Видно, раньше надо было принуждать себя, — прошептал он сквозь слезы.
Кадзи хлопнул его по острому плечу, — Ладно. Завтра поговорим.
34
Сирако не было никакого дела до Охары. Он не обратил внимания на то, что его напарник все время нервно вздрагивает, уставившись в одну точку, бледный, как покойник. Сирако клонило в сон, а когда он на время стряхивал сонливость, то терзался мыслью что ему, как вольноопределяющемуся придется еще вдоволь натерпеться. Может, Кадзи умнее поступил. Теперь, после инспекции, он будет считаться прошедшим подготовку. Что ни говори, уже не новобранец, физическая нагрузка уменьшится. А у Сирако все это впереди, для вольноопределяющихся особая подготовка. Шесть, а то и десять месяцев еще гонять будут, с ума сойти можно. Сирако даже подумал, не уговорить ли Хино отдать ему назад заявление о зачислении в вольноопределяющиеся.
