— Есть! Иду!

Кадзи зачастил шомполом. Старайся, не оплошай! Смотри, какой замечательный день.

— Бегом! — заорал Сибата. — Нечего прикидываться!

Охара потянулся за шомполом.

— Я дочищу. Беги.

Кадзи протянул винтовку Охаре.

— Рядовой второго разряда Кадзи идет в канцелярию! — доложил он Сибате.

— Иди скорее, не то ее кто-нибудь утащит.

— У-у, скотина! — простонал кто-то из старослужащих.

— На границу забралась…

Кадзи не мог скрыть волнения. Но куда она денется ночью? Тащиться в темноте на станцию тридцать километров? Не пойти ли поплакаться Хино, чтобы разрешил проводить ее?

Коридор до канцелярии показался нестерпимо длинным. Сердце бешено колотилось где-то под самым горлом.

В канцелярии Митико не было. Хино повернул к Кадзи жирное, улыбающееся лицо.

— А, нарушитель нравственности!

Но где же Митико?

— По особому распоряжению рядовому второго разряда Кадзи разрешено до утренней поверки пользование комнатой в домике за казармой. Получай свою увольнительную.

Кадзи стоял, не в силах поверить тому, что сказал подпоручик.

Встретив Митико полчаса назад, Хино спросил, где же она думает остановиться.

— Даме приехать в такую глушь крайне неосмотрительно, — галантно заметил он.

— Мне бы только повидать его, больше ничего не нужно, — сказала Митико.

— Я только за этим и приехала.

— Обратный поезд будет завтра после полудня. Вы пойдете одна, ночью, пешком?

— Я прошу разрешить свидание, пойду пешком.

— О, вы смелая женщина. Так уж и быть, вы получите свидание, ночуйте здесь. Однако помните, мадам, что это делается в виде исключения. Воинские казармы — не гостиница. Вы можете подать дурной пример.

Митико поблагодарила. Хино, вдыхая сладкий запах женщины, исходивший от этой солдатской жены, смотрел на нее сверху вниз, как повелитель, оказавший милость.

Точно так же он смотрел теперь на Кадзи.

— Свидание свиданием, — сказал унтер Исигуро, сидевший за другим столом, — но чтоб без глупостей. Чтоб ничего криминального не передавал! Не то завтра обыск учиню, раздену ее донага!

Кадзи повернулся и вышел.

Комната в домике за казармой принадлежала унтер-офицеру, посланному недавно на спецподготовку. Прежде чем взяться за ручку двери, Кадзи потрогал лицо, он сильно оброс. Нет, не неряшливость, просто не хватает времени побриться. Губы высохли и потрескались. Кожа на руках стала дубленой. Форма сорт второй, третий срок носки. Ни дать ни взять бродяга. И все это увидит Митико, увидит, как он опустился.

23

Митико улыбнулась, когда он открыл дверь, но тут же погрустнела.

— Ну вот, я и приехала. Как ты себя чувствуешь?

— Как ты решилась, в такую даль…

Закрыв дверь, он прислушался к шороху за стеной, потом осторожно коснулся ее.

— Очень тебе трудно?

Кадзи покачал головой.

— Ничего, привык… Вот сегодня охотились на косуль… — Кадзи посмотрел в окно. — Попросить мяса? — он снова взглянул на Митико, потом перевел взгляд на серые стены.

— Теперь тепло, легче. А зимой досталось…

Митико смотрела на его губы.

— Ты вот приехала, а я ничего не могу для тебя сделать. Я рядовой второго разряда…

— Повернись ко мне! — шепнула Митико. — Почему ты не смотришь на меня?

— Я и смотрю на тебя.

Нет, он не смотрел. Сжало сердце, он боялся, что оно выдавит слезы. Лучше не смотреть. Рядом с ним сидела женщина, которую он ни на один день не забывал. Живая, нежная. Знакомый, бесконечно родной запах. Как редко жизнь дарит такие минуты.

— Не волнуйся, я все одолею, — он улыбнулся, — держусь отлично. Начальство злится, потому что не к чему придраться.

Митико пододвинулась к нему.

— Надолго тебя отпустили?

— До завтра, до утра… Как и тогда. Когда отправляли…

— Когда отправляли… — На ресницах Митико выступили слезы.

Эта женщина принесла сюда свое переполненное любовью сердце, свое нежное тело, свои глаза. И слов она приготовила бесчисленное множество. Слова эти столько раз повторялись во время долгого пути. Сейчас они замерли на губах.

— Рядовой второго разряда Саса принес обед господину командиру взвода Кадзи, — доложил Саса, внося две пиалы.

Саса собственноручно приготовил мясо и суп на железной печурке.

Одобрительно оглядывая Митико, Саса произнес:

— Госпожа, эту косулю он подстрелил сегодня. Ешьте больше — сил прибавится. Верно я говорю, Кадзи?

Кадзи улыбнулся.

— Благодарю вас. Слышала, вы всегда заботитесь о муже, — приветливо ответила Митико.

Саса замахал руками.

— Ну, у новобранцев так уж водится — помогать друг другу. Иначе в армии долго не протянешь. Завидую я вашему мужу. Редкая женщина на такое решится, это уж точно.

Митико хотелось сказать этому славному человеку что-нибудь очень хорошее, но она только улыбнулась. А Саса вытащил из внутреннего кармана листок бумаги и протянул его Митико.

— Мало времени, поэтому уж извините, что так нахально, с первого знакомства, с просьбой обращаюсь. Напишите, пожалуйста, моей жене, здесь вот адресок, пусть у вас поучится и приедет проведать муженька. Вы уж напишите, как знаете, пусть приедет на денек. Да подарки старослужащим пусть захватит…

Было еще что-то, что он хотел сказать. Долго мялся, но, так ничего и не сказав, нехотя ушел.

Явился Охара. Он вызвал Кадзи за дверь.

— Посмотри, как я почистил винтовку.

Кадзи поблагодарил его и предложил войти, но тот, опасаясь нагоняя взводного, стоял в дверях. Смущенно помолчав и помявшись, он наконец решился.

— Кадзи, — сказал он, — тебе не трудно попросить жену, пусть сообщит моей, что то письмо я не по своей воле написал. Никак мне нельзя, чтобы она ушла из дому.

Митико есть не стала. Не могла от волнения. Когда-то еще удастся встретиться. Кадзи ел молча, быстро, легко справился и с ее порцией. Митико покачала головой:

— Не жуешь даже, так глотаешь.

— Отвык здесь, некогда, — улыбнулся Кадзи. — В желудке зубы выросли.

— Ты ешь так, словно за тобой кто-то гонится.

Так точно. Беспрестанно гонятся. Служба, ученье, маневры, переклички, отбои. С утра до ночи гонятся.

— Так точно, где поспел, там и съел. Это единственный выход.

Кадзи отодвинул пустую пиалу. Вместе с посудой прихватил сигареты, печенье, которые привезла Митико и понес в казарму унтеру Сибате.

Кадзи чувствовал, как из всех углов его провожают налитые злобой взгляды старослужащих. Что-то изменилось с тех пор, как он давеча чистил винтовку.

— Тоже порядки. Тьфу! — сказал кто-то так, чтобы он слышал. — Где это видано, чтобы новобранец в отдельной комнате с женой миловался?! Ну и времена!

«Понятно, что бесятся», — подумал Кадзи.

— Пусть бы нас во вторую очередь пустили. Побратаемся, боевыми друзьями заделаемся, сигарету пополам делить будем и письма от нее вместе почитывать, а?

Кадзи подошел к Ёсиде за одеялами: Хино разрешил: взять.

— Ишь ты, одеяла, — усмехнулся Ёсида. — Ничего, не замерзнешь в обнимку-то с молодухой.

Раз есть указание, Ёсида даст. Просто настроение испортить хочет. Но Кадзи надоело стоять в позе просителя.

— Ничего, одним обойдусь. Он прошел к своей койке, снял одеяло.

Ёсида спустил ноги на пол, совсем уже собравшись идти в каптерку, но поведение Кадзи его оскорбило.

— Нет тебе одеяла, — бросил он. — А замерзнет — меня позови.

24

Им было бесконечно хорошо рядом, и все-таки что-то тяжелое и холодное стояло между ними, и это нельзя было отодвинуть. Объятия не давали забвенья. Известного только им двоим всепоглощающего забвенья. Кадзи никак не мог освободиться от гнетущего беспокойства. Завтрашняя разлука уже леденила его. Он вздрагивал при малейшем шорохе, опасаясь прихода кого-нибудь из офицеров, внутренне готовый к любой неожиданности.

Это была не усталость, а скованность. Будто он был впервые с женщиной. Все случилось по-другому, иначе, чем он ожидал. Он твердил себе: надо забыть, что мы в казарме, надо забыть, ведь впереди только одна ночь.