Четвертая рота в полном составе вышла охотиться на косуль. Почуяв запах весны, косули спускались с гор в степные перелески. Мясо у них жесткое, кисловатое. Но для солдат, за зиму вообще отвыкших от мяса, оно кажется яством. Правда, на прошлой неделе вторая рота пришла ни с чем, но сегодня капитан Кудо был уверен в успехе. «Быть сегодня добыче, — сказал он, — душа охотника чувствует».

Кадзи получил боевые патроны. Загонщики из новобранцев должны были выгнать косуль из рощи сюда, на вольное место, под пули стрелков.

Степь напомнила Кадзи Лаохулин. И казнь в Лаохулине. Это было всего полгода назад, а кажется — прошла целая вечность. Глиняную яму, верно, давно засыпали. На ее дне покоятся три скелета — невинно казненные люди. А он, онемевший тогда от страха, стоит, как стоял тогда, в мертвой степи.

Кадзи посмотрел на небо. Оно было сплошь затянуто серой пеленой, и по нему, как тогда, бежали белые ватные облака. И засохшая трава, тоже как тогда, словно замерла. Все было как тогда.

А разве что-нибудь изменилось, разве он нашел ответ на мучившие его вопросы? Война идет к концу, это ясно. Правда, солдатам почти ничего не сообщают о положении на фронтах, но каждый знает, что война идет к концу. Япония потерпит поражение и будет призвана к ответу. Их окружат китайцы, будут швырять в них камни, плевать им в лицо. Вот тогда и восстанут эти три скелета и перед всем народом разоблачат Кадзи. Он был их надзирателем, и они призовут его к ответу за все муки. А пока час отмщения не наступит, его будет мучить собственная совесть.

Правда, это было лишь короткое мгновенье, когда Кадзи подумал, не бежать ли ему сейчас, сию минуту, к тому народу, который в будущем призовет его к ответу. Он может изменить имя и стать бойцом их освободительной армии или честно скажет, что он преступник, и предстанет перед судом. Честно признаться. Признаться во всем. Хоть чем-то быть полезным, Кадзи представил себя бегущим вместе с Синдзе к границе. Не стреляйте! Мы дезертиры. Рядовой второго разряда, двадцать девять лет, рост 173 сантиметра, вес 69 килограммов, трус. Пожалуйста, не расстреливайте! Я буду вам полезен! Только не толкайте меня к тем трем скелетам!

Кадзи услышал гулкий выстрел. Но его сознание не сработало, не откликнулось. Он понуро стоял, поставив винтовку прикладом на ботинок, чтобы не испачкать в грязи приклад.

— Кадзи, стреляй! Чего смотришь?! — кричал запыхавшийся Хасидани.

Примерно в двухстах метрах от него две косули пересекали короткое пространство от рощи до ближней сопки. Казалось, они не бежали, а летели по воздуху. С того места, где стоял Хасидани, стрелять было бесполезно, но на всякий случай он выстрелил. Косули рванулись в сторону и стали уходить в заросли. Солдаты, расставленные через каждые пятьдесят-шестьдесят метров, открыли по ним беспорядочную стрельбу, но тщетно, животные скрылись за сопкой.

— Чего ты зевал? — разорялся Хасидани. — С твоего места только и стрелять!

— Так ведь они не бегут, а летят… — оправдывался Кадзи. — Исправлюсь, господин унтер-офицер!

— Я с подпоручиком пари заключил, что наш взвод принесет не меньше двух косуль! Они обычно парами ходят или по трое. Одну я беру на себя. Как уложу, ты стреляй! Чтоб стрелковый взвод не взял косулю…

Кадзи попросил разрешения переменить место, чтобы стрелять вдогонку, а не наперерез.

Хасидани эта идея понравилась. Он пошел вместе с Кадзи, Ветер далеко разносил крики и пальбу загонщиков, прочесывавших рощу.

— Что это Синдзе чудит? — неожиданно спросил Хасидани. — Таким увальнем всегда был, а тут вдруг не подступись, так и лезет на рожон.

Кадзи ответил, что последнее время тот сильно устает.

— Что, жаловался?

— Никак нет. Просто я как-то дежурил ночью, смотрю, он стоит такой измотанный, бледный. Совсем как Охара стал…

— А-а, Охара… — досадливо отмахнулся Хасидани. — В печенках у меня сидит этот Охара.

Охара, согласно приказу, бродил по роще, время от времени оглашая воздух криками. Ему приказали кричать, вот он и кричал: «а-а-а»! — и шел, и снова кричал. Когда же наконец придет ответ от Томиэ! Скорее бы комиссия, устроиться бы ему денщиком или кочегаром на кипятильник. Маневры окончательно доконали его. Еще один марш-бросок с полной выкладкой, и он помрет. Проклятая стрельба. Хасидани ненавидит его за очки. Он белая ворона среди них. Все радуются его унижению. Хоть бы Кадзи посочувствовал. Ведь вовсе не обязательно было попадать в мишень с закрытыми глазами. Да и с завещанием этим! Мог бы хоть намекнуть, что все равно прочтут. Он не стал бы писать такое.

Охара брел, опустив голову. На поляне поднял боевой патрон. Видно, унтер обронил. Охара, положив патрон на ладонь, долго рассматривал его. Маленькая, меньше мизинца пуля наповал убивает самого крепкого человека. Сколько людей погибло от такой вот пули! Почему же у Охары они ни за что но попадают в цель?

Охара собирался уже бросить патрон, но вдруг вспомнил, что они на строгом учете. Необходимо заявить о находке. Охара спрятал патрон в карман кителя, но снова вытащил, зажал в ладони и вдруг подумал, что в этой находке есть особый смысл. Он должен был найти на поляне патрон, это судьба, рок. Охару всегда поджидает злой рок, вот и сейчас он подкараулил его. «Таким, как ты, лучше подохнуть!» — сказал ему Хасидани. Лежа в лазарете, он не раз вспоминал это. Он никчемный, ни на что не годный человек, не лучше ли ему самому покончить с собой? Война все равно доконает его. Лучше самому наложить на себя руки. Патрон все решит, в нем освобождение от горького позора.

Охара спрятал его во внутренний карман кителя. Нечего беспокоиться, унтер вывернется, если у него потребуют отчета об израсходованных патронах. Ничего не случится, если этот патрон останется при нем. В казарме он его надежно спрячет. Этот патрон решит все.

Смерть приблизилась, стала реальной. -

— Ты последи за Охарой, — бросил Хасидани. — За такими собаками нужен глаз да глаз.

— А что? — с притворным простодушием спросил Кадзи.

— Деру дать может, вот что. Думаешь, меня устраивает ловить его и расстреливать как дезертира?

Хасидани усмехнулся. Кадзи едва заметно покачал головой. Господин командир взвода ошибается. Кто убежит, так это Синдзе. А Охара может наложить на себя руки. Этому Хасидани есть о чем призадуматься. Каково ему будет, если в его взводе объявятся дезертир и самоубийца? Хасидани, разумеется, не лучше других унтер-офицеров, но и не хуже. А тут на его голову сразу свалятся два ЧП, считающиеся верхом позора для армии. Да, Кадзи должен что-то предпринять, чтобы Охару хоть на время оставили в покое. Кадзи понимал, что помочь им — и Охаре и Синдзе — может только он…

В роще прогремел выстрел. Хасидани сжал винтовку.

— Идут!

На этот раз шесть косуль выскочили из рощи и, развернувшись веером, пошли к сопкам.

Кадзи решил бить с колена, но густая трава мешала, и он выпрямился.

Хасидани стрелял по ближней косуле. Кадзи целился в ту, что ушла дальше остальных. Выстрелили почти одновременно. Та, в которую бил унтер, упала с прыжка, косулю Кадзи будто подкосило, а вслед за ней покачнулась и упала еще одна.

— Три?!

Хасидани сорвался с места, Кадзи — за ним. Третья косуля еще барахталась, силясь встать.

— Как же это ты? Сразу двух? — Хасидани не мог скрыть зависти.

— Чистая случайность.

— Ну и здорово! Вот бы взглянуть сейчас на рожу подпоручика! Да прикончи ты ее.

Кадзи приставил винтовку почти под лопатку косуле и закрыл глаза.

22

Кадзи чистил винтовку, когда его позвали в канцелярию.

— Бегом! — дежурный ухмыльнулся. — Свидание.

Все лица повернулись к Кадзи. Свидание… Приказ о выступлении не произвел бы такого эффекта. Рука Кадзи замерла на полпути, он стоял, нелепо уставившись на дежурного.

— А кто? — спросил унтер Сибата.

Дежурный солдат сделал непристойный жест.

Кадзи показалось, что он сейчас потеряет сознание. Приехать в такую даль!