— Но могут не всех сразу, а пару полков.

Охара поет с голоса Синдзе. Кадзи нахмурился.

— Дальше?

— Набирать будут из солдат запаса, а не из вольноопределяющихся… Сирако говорит, что зря, мол, Кадзи старается отличиться в стрельбе — снайперы загремят в первую очередь.

— Не ваша забота. — Кадзи с гневом посмотрел в сторону Сирако. — Не твое это дело, Сирако, как я собираюсь выжить! Сволочь, иуда проклятый!

Уступив требованиям старослужащих, Сирако пел. Голос у него был красивый. Он пел с чувством.

Но вдруг в комнату ворвался ефрейтор Баннай.

— Эй, Ёсида! — еще от дверей заорал Баннай и, подлетев, растолкал внимавших Сирако солдат. — Эй, Ёсида, слыхал новость? Новость первый сорт! — Он плюхнулся на койку. — Солдаты четвертого года службы с первого мая увольняются в запас!

Его со всех сторон окружили «старики».

— От кого узнал? — спросил Сибата, глядя Баннаю в рот.

— Одного типа из моего взвода в канцелярию взяли писарем, сегодня шепнул мне на ушко…

— Господин Баннай, нехорошо обманывать бедную девушку!

Но шуточки Ямадзаки уже никого не смешили. Скоро умолк радостный галдеж. Солдаты четвертого года службы сразу посерьезнели.

Чем заняться дома? Как быть с работой? Ведь там тоже сейчас не море разливанное… Может, в армии-то еще благодать… Нет уж, спасибо, сыты по горло, того гляди на передовую угодишь.

Неожиданная весть обрадовала не только «стариков». Выжидающе притихли новобранцы. Господи! Отошли ты их поскорей!

— Солдат четвертого года службы уволят, — начал Яматохиса, — это я понимаю. А с остальными что будет?

— Комиссия будет, — ответил Баннай. — Новобранцев действительной службы оставят, а запасников, наверно, отошлют.

— А куда, разрешите узнать? — робко поинтересовался Сирако.

Новобранцы навострили уши.

— Спроси его превосходительство генерала Умэдзу!

— А что будет с теми, кто подавал на вольноопределение? — не отставал Сирако.

— Вот еще забота! Буду я думать о господах вольноопределяющихся! На фронт вас пошлют, голубчиков! — заорал Баннай. — Солдаты второго и третьего года службы? Тоже на фронт! Пусть повоюют за нас — Баннай рассмеялся.

После этих слов, сказанных таким тоном, будто сам Баннай составлял списки отправляемых на фронт, старослужащие, словно сговорившись, повернулись в сторону Синдзе. Каждому было ясно, кого пошлют первым. А Синдзе, который лежал на койке, уставившись в потолок, вдруг приподнялся и громко, чтобы все слышали, попросил у Кадзи дисциплинарный устав.

Кадзи вытащил из тумбочки устав и протянул Синдзе.

— Возьми себя в руки, — бросил он, — не лезь на рожон, слышишь?

— А зачем тебе, Синдзе, устав? — спросил Ёсида. Но тот, словно не слышал, отвернулся к стенке и уткнулся в книжку.

— Сволочь, понахватался всякого и воображает о себе невесть что, — бросил Ёсида и позвал Кадзи. — Ты сейчас что-то сказал Синдзе?

— Никак нет, ничего особенного, господин ефрейтор.

— Никак нет или ничего особенного?

Ну вот, опять началось.

— Ясно, ведь он лучше всех бросает гранату, а скоро и в стрельбе заткнет нас за пояс, — не унимался Ёсида. — Образованный, да еще и красный к тому же. Куда нам, солдатам четвертого года службы, до него! Мы ему не товарищи, другое дело — господин Синдзе, он тоже красный…

Кадзи вспомнил, как этот тип вместе с Сибатой полосовали его ремнями, но странно, сердце не сжалось, когда он подумал об этой расправе, верно, он уже здорово свыкся с армией.

— Я только заметил, что господин старослужащий солдат Синдзе устал и ему лучше сейчас отдохнуть, а не читать.

— Слышали? — Ёсида победоносно огляделся по сторонам. — Новобранец делает замечания солдату третьего года службы! А господин Синдзе, оказывается, устали? Вот оно что. Эй, Синдзе!

Теперь он нацелился на Синдзе, Кадзи был только поводом.

Ёсиду бесила невозмутимость, с какой Синдзе отвернулся к стенке, не желая замечать всеобщего веселья.

— Простите, что обращаюсь к вам, когда вы так утомлены. Разрешите ефрейтору обратиться к вам с вопросом, господин Синдзе?

Синдзе продолжал читать устав.

— Они не расслышали, — объявил Баннай, неторопливо поднимаясь. — Пойду продую ему уши.

Ёсида озверел. Нет, это не пойдет. Он не позволит солдату другого взвода расправляться с Синдзе, это его, Ёсиды, дело.

— Убью, собака! Красный шпион!

Он схватил пиалу и швырнул ее в Синдзе. Пиала угодила в печку и разбилась вдребезги.

Синдзе вскочил. Он был белее снега.

— Слушай, ефрейтор Ёсида, тебе должно быть известно, что за драку наказывают обоих. Может, пойдем вместе к господину подпоручику Хино и попросим прижечь нас кочергой? Я вот как раз читаю дисциплинарный устав по совету господина унтер-офицера Соги. Изучаю, как увильнуть от службы, не попадая под статьи «оскорбление начальства» и «невыполнение приказа».

Синдзе направился к двери. Едва он повернулся к ним спиной, как они набросились на него: Баннай, за ним Ёсида, затем и остальные старослужащие.

— Дежурный! — крикнул кто-то.

Они швырнули Синдзе на койку и накрыли одеялом.

— Смирно! — еще не отдышавшись, скомандовал Ёсида.

— Вольно!

Дежурный офицер обошел помещение, остановился у койки Синдзе.

— Кто это?

— Рядовой первого разряда Синдзе, — доложил Сибата, — вернувшись из наряда, сказался нездоровым. Я приказал ему лечь.

Кадзи вздрогнул. Наглая ложь. Надо разоблачить. А Синдзе почему молчит? Впрочем, так лучше, пусть молчит. Иначе ему вообще житья не будет. Начальство никогда не пойдет против старослужащих. Синдзе — козел отпущения.

— Прежде чем сказываться нездоровым, надо убрать за собой посуду, — бросил дежурный офицер, показав на осколки пиалы, и с невозмутимым видом вышел.

14

— Плохи дела, — пробормотал Саса, когда объявили результаты Охары. — Так мы без завтрака останемся.

В стрельбе на триста метров у Охары не было ни одного попадания. Он вышел на рубеж последним во взводе, остальные уже отстрелялись. Чуть не каждое утро Хасидани выгонял новобранцев на стрельбище. Унтер добивался попаданий любой ценой и признавал только групповой зачет. При этом Хасидани неизменно повторял, что солдату стрелкового взвода стыдно думать о завтраке, пока он не научится как следует стрелять.

А время завтрака давно прошло.

Подув на замерзшие пальцы, Охара прицелился и выстрелил. Из наблюдательного окопа опять высунулся черный флаг и качнулся справа налево.

— Что же ты до сих пор делал? Моргал, когда другие учились! — орал Хасидани. — Слепой, что ли? Прицел видишь?

— Вижу!..

Да, он смутно видел и белеющее пятно мишени.

— А если видишь и не попадаешь, значит, души не вкладываешь!

Рядом, справа Кадзи с молниеносной быстротой посылал пулю за пулей. Он тренировался в скоростной стрельбе. Он укладывал их в «яблочко», словно насмехаясь над Охарой.

— Целься как следует, — негодовал Хасидани, — представь, что перед тобой враг.

Но вместо того, чтобы вообразить впереди себя врага, Охара думал о том, что его проклинают проголодавшиеся товарищи. Винтовка в руках Охары дрожала. Что, если он опять промажет?

— Спокойно, бери чуть ниже. Придержи дыхание. Прицелился? Теперь нажимай.

Охара кое-как прицелился. Но в это мгновение пуля Кадзи звонко ударила в мишень, и Охара, вздрогнув, сорвал курок.

— Дурак! — Хасидани дал ему пинка. — А вы чего глазеете? — он повернулся к притихшему взводу. — Пока не отстреляется, жрать не дам, так и знайте, хоть подохните здесь! Повторить! — приказал он. — Всем взводом повторить!

— Сволочь этот Охара! — бурчал Кубо, ложась на заледеневшую землю. — Всегда из-за него мучайся.

Таноуэ пробормотал что-то примирительное. Кубо озлился.

— Опять ты, земляной червь, встреваешь! А короткими перебежками не хочешь без завтрака-то!

Кадзи стрелял легко, с удовольствием. Всегда бы так, мечтал он. Тут он сам себе хозяин, а не раб старослужащих, не щетка для чистки их ботинок. Вот его оружие — винтовка, и она беспрекословно подчиняется стрелку.