Она спрашивала: «Разве это так необходимо?» Или: «Это очень важно для тебя?» Как будто сразу давая понять, что конечно же это для него не может быть важно.

Только раз она с охотой поддержала его идею.

Родион задумал провести воскресенье вместе с Олегом и его новой приятельницей Валей — студенткой какой-то театральной студии или училища.

Родион снисходительно улыбался, думая об этом. О том, что у его белесого друга могла завестись своя  л я л я.

— Воображаю, — сказал он Валде. — Артистический самородок, будущая Бабанова. Оба млеют, за руки держатся и учат монолог из «Собаки на сене».

Валда не ответила.

Накануне, в субботу, Родион провел второй допрос Мальцова. И эта встреча дала мало нового. Парень явно тянул резину. Как только речь заходила о его семнадцатилетней Галине, он зло иронизировал над догадками Родиона, наотрез отказываясь дать объяснение происшедшему.

После часа хождений вокруг да около Родион сдался.

— Ну ладно, выкручивайтесь! Я умываю руки. Только на что вы рассчитываете?

— Пусть судят и дают, что положено.

— А что положено?

— Ну это вам лучше знать. Вы выбрали себе эту работенку, упекать людей подальше.

— Ничего этого я не выбирал, — огрызнулся Родион. — Значит, вы можете перекалечить всех девок, и никто вас не имеет права остановить? Так, да? — Родион вздохнул. — Я подумал: «Зачем ему срок зарабатывать? Мы с ним поладим».

— А еще что вы думали? — осклабился Мальцов.

Родион поглядел в окно. Небо ярко синело в квадрате окна. И он вспомнил, как вчера та же синева плыла над их головами. Жара застыла в воздухе, и сейчас ему снова, как во все эти дни, представилась езда с ветерком, и они катят в своем зеленом «Крокодиле» по нескончаемой, как кольцевая трасса, дороге, пьяные от движения, быстроты. На поворотах машину заносит на бок. Он чувствует тепло навалившегося тела Валды и застывает. Только руки мягко выворачивают руль, чтобы ее не отбросило обратно на место.

— Разрешите закурить? — услышал он.

— Курите, — пожал Родион плечами.

— Не знаете вы эту Галю, — вдруг сказал парень. — Не принуждал я ее к сожительству. И не думал. Она сама ко мне явилась. Как говорится, «явилась и зажгла». И все было у нас строго по договоренности.

— По договоренности? Ну и словечки вы выбираете.

— Уж какие имеются.

— Ну хорошо. Если вы обо всем договорились, почему же теперь уговор не хотите выполнять?

— А теперь не хочу, — парень упрямо сжал губы.

— Что ж, разлюбили? — не удержался Родион. — Надоела?

— «Разлюбили — не разлюбили», — передразнил Мальцов довольно точно. — Не так все это. И она совсем не такая. Я думал... — Мальцов нервно затянулся. Комната уже была полна дыма. — Думал, все иначе...

— Значит, — уточнил Родион, — сегодня одна для вас не такая, завтра другая не такая, а где же граница? Граница между увлечением и распущенностью?

— Ладно, — махнул рукой Мальцов. — Не можем мы понимать друг друга.

Так Родион и остался ни с чем.

На другой день, в воскресенье, он завел «Крокодила», заехал в общежитие к Валде, затем на Разгуляй к Олегу.

— Полежим на траве! — обрадовался Олег.

Но у Родиона была другая идея. Он давно мечтал свезти Валду в Кусково. И Олега тоже. Не оценить неповторимой красоты отделки бывшего загородного дома графа Шереметева они не смогут. Это кого хочешь укачает.

Он мчался по Садовому кольцу, предвкушая особенный праздник, когда самые для него близкие, Валда и Олег, будут с ним весь день. Посмотреть Кусково — это не то что просидеть в химкинском ресторане. Олегову зазнобу он в расчет не принимал.

Это было как раз из тех «вечных ценностей», над которыми так иронизировал Олег.

— Не могу объяснить, — как-то изливался Родион Валде, — почему меня это так задевает. Со мной прямо что-то творится, когда я вхожу в залы Кусковского дворца, брожу между колоннами, задрав голову смотрю на окна, высокие потолки. Полная завершенность художественного мышления. Мне в этот момент кажется, что и я способен на великие свершения, на неслыханную активность действий. А потом все проходит. Порыв испаряется, и я соглашаюсь с Олегом: вечное, непреходящее не может родиться в стремительных ритмах нашего времени. Как создать для потомков памятники на тысячелетия и вместе с тем уметь переключаться, бежать с веком наравне, чтобы ежедневно все обновлять?

Валда уверяла его, что и сейчас создается вечное и что поток информации и технический прогресс тому не помеха. Но это она только так говорила.

Сидя за рулем, Родион в зеркальце разглядывал Олегову Валю и не мог не признать, что она оказалась классная девчонка. Родион вообще-то с такими девчонками не знался. Она скорее походила на иллюстрацию к журналу. Во всяком случае, в те времена такие девочки встречались не часто. В брючном костюме, с блестящими, яркими губами и какой-то двухцветной стрижкой, с коралловыми сережками в маленьких ушах, она положительно нравилась ему. Да, Белесый не промахнулся.

Родион летел сквозь жару, чтобы наконец увидеть дорогие ему места. Ему казалось, что он откроет ребятам что-то важное и что это важное еще больше сблизит их всех... Стоило ему представить старинный сумеречный пруд со склонившимися к нему отцветающими липами, силуэт дворца, отражающийся в нем, ветхий мостик на возвышении, как он чувствовал всем своим существом нетленность, несмываемость почерка человеческого.

— У этого чертова графа, — проговорил он ликуя, — особое отношение к дороге было. Учел все. И общий вид, и каждый уголок в отдельности, а? Вот смотрите!

Долгожданный мостик вынырнул из тени деревьев, Родион притормозил, они выскочили из машины, и им открылись как на ладони сверкающая поверхность пруда, островок посредине, аллея со столетними липами, ограда парка с коваными решетками и вазами на столбах...

— Дорога-то раньше шла ко дворцу Растрелли, на Перово, — прожурчала Валентина.

Она стояла сзади, с Олегом. Родька даже не понял, о чем она. Потом спохватился.

— Какой Растрелли? Это же все крепостные строили. И пруд, и архитектурный ансамбль. Предание гласит — за одну ночь пруд был вырыт людьми, спасшимися от чумы тысяча шестьсот пятьдесят пятого года.

— Нет же, — засмеялась Валентина. — Это действительно легенда. Здесь работали профессиональные художники, архитекторы и вольнонаемные люди.

Пара туристов обернулась и беззастенчиво пялилась на Валентину.

— Это тоже гипотеза, — обиделся Родион. Он скосил глаза на Валду — она сейчас во все глаза лупилась на Олегову партнершу. — А Растрелли при чем?

— Он соседний дворец строил, не этот, — пояснила Валя. — Я же говорю, эта дорога вела в Перово. А вон то село подарила императрица Елизавета Петровна своему любовнику Разумовскому. Здесь для ее фаворита и был выстроен дворец. Императрица сама часто в нем жила. С наследником. Летом, конечно.

Вот так она кидала ежеминутно. С милой шуточкой, как будто она с пеленок знала каждую достопримечательность Кускова. Олега все это не задевало, а Родион почему-то слинял начисто.

Когда они вошли во дворец, Валя онемела. Она совершенно не ориентировалась в расположении залов, картин, точно не была здесь никогда.

— Я здесь и на самом деле впервые, — захохотала она, запрокидывая стриженую голову. — Правда, правда.

— Как это? — поразилась Валда. — А все сведения у вас? Из книг?

— Вовсе нет, — еще сильнее залилась Валентина. — Мы по парку много гуляли. С одним человеком — большим знатоком. А дворец закрыт был.

Тут-то Родион и взял реванш.

Он рассказал им о шпалерах, вытканных из толстой крученой крашеной шерсти с тысячью оттенков. Из этой же шерсти портрет Екатерины II в золотой раме. Показал Малиновую гостиную, в которой некогда сверкали малиновые штофные обои. Он ошеломлял деталями, сопоставлениями. Точно эксперт-искусствовед, он анализировал рисунок дубовых фламандских кресел, объясняя, почему они принадлежат к середине семнадцатого века, а не к восемнадцатому, когда создавался дворец, что обивка кресел сохранилась той же, что при чопорных гостях графа Шереметева.