Анатолий Зайцев пожаловался Аверьяну, что Алиса Викторовна едва ли не каждый день донимает его одним и тем же рассказом о своём вещем, как она говорила, сне. С этим сном она приставала ко всем инстанциям, которые неукоснительно посещала. Алисе Викторовне снилось, будто она лежит и не может пошевелиться, а около её ложа медсёстры, темноволосая и светловолосая, бросают друг дружке револьвер, так что его должна поймать то та, то другая. И они ловят револьвер, который вот-вот выстрелит, а она сама не может пошевельнуться. И снова Аверьян отнёсся к этому сну серьёзнее, чем, казалось бы, заслуживает сон истерички, к тому же, быть может, вымышленный.

— Она недоговаривает, — сказал Аверьян, — дальше ей снится, что это она уже, белокурая, ловит револьвер, а неподвижно лежит и не может пошевельнуться другом.

— Откуда ты знаешь, что ей снится? — спросил Анатолий. — Она что, к тебе на исповедь ходила?

— Нет. Ей снится не её сон. Это сон генерала, — ответил Аверьян. — Надо бы усилить охрану палаты.

Но охрану усилить не успели, а сон действительно оказался в руку, по крайней мере, отчасти.

Вопреки всем мерам предосторожности среди бела дня в палату генерала вошёл посторонний в военном камуфляже. У постели генерала при этом, кроме неизменных секретных сестёр, была сама Алиса Викторовна. Посторонний пробыл в палате некоторое время, а потом ушёл и беспрепятственно вышел на улицу, где на него сразу набросился ОМОН. Человек в камуфляже стал отстреливаться, и в перестрелке был убит. Оказалось, что это Усман.

Представители спецслужб утверждали, что преследовали его давно. Усман оторвался от них где-то совсем недалеко от Трансцедоса. Алиса с некоторым смущением говорила, что вообще-то узнала его, но не подняла тревогу, так как знала, что живым он не дастся, и хотела избежать перестрелки в клинике. Пожилому вахтёру Усман просто предъявил своё старое удостоверение подполковника Советской армии, и тот чуть ли ни честь ему отдал, В палате Усман склонился над генералом и что-то пошептал над ним не по-русски, то ли по-аварски, то ли даже по-арабски, кто его знает. «Проститься заходил», — вдруг вырвалось у Алисы, а обе сестры закивали. Можно было предположить, что он зашёл навестить генерала перед тем, как сдаться, но тогда зачем он отстреливался? Передумал в последний момент? Скорее всего, он действительно искал смерти, достойной воина, и зашёл к старому другу проститься.

А через несколько дней к генералу пришёл ещё один посетитель. В облачении православного священника, в палату вошёл Аверьян, Неизвестно, с разрешения ли доктора Сапса пришёл он. Раньше доктор Сапс возражал против его посещения. Но вахтёр (правда, уже не тот же, а другой) опять-таки не решился не пропустить православного священника, да и пришёл он вместе с темноволосой женщиной, в которой и в коридорах Трансцедоса все узнавали доверенную медсестру, пользовавшую генерала. Аверьян и темноволосая во шли в палату, где оставались Алиса и светленькая, Алиса так и уставилась в темноволосую, а та сразу шагнула к постели генерала, как будто заступила на очередное дежурство. Обе они не сказали одна другой ни слова, но двух непременных медсестёр в палате как не бывало. Зато генерал открыл глаза и пробормотал то ли «Аля», то ли «Валя». Усману, наверное, послышалось бы «Алла»…

СМИ немедленно подхватили сенсационную новость. Генерал Ефимцев пришёл в себя. Он хотя и невнятно, но уже говорит. Дня через три генерал попробовал встать с постели, а примерно через неделю телевидение показало его прогуливающимся по аллее перед Трансцедосом. Генерал опирался при этом на Алису. СМИ рекламировали очередное чудо доктора Сапса.

В своём кабинете следователь Анатолий Зайцев смотрел на Аверьяна вопросительно, и тот наконец сжалился над ним:

— У лейтенанта Ефимцева была в Москве девушка, Звали её Валентина Сайдакова. Она заканчивала педагогический институт по специальности преподаватель русского и, кажется, английского языка, писала дипломную работу о лирике Байрона. Лейтенант Ефимцев всерьёз собирался на ней жениться, но свадьбу пришлось отложить. Лейтенанта откомандировали куда-то в Среднюю Азию, В Москву он вернулся с новой невестой. Нетрудно догадаться: то была Алиса. Она работала в пищеблоке военного городка, куда направили Ефимцева и где служил также лейтенант Усман Гази-Хаджиев. Он и Алиса собирались пожениться. Ефимцев начал ухаживать за ней от нечего делать, а потом женился на ней, делать нечего. Говорят, Усман очень любил её, возможно, и к исламу вернулся, когда потерял её. Валентина же не стала выяснять отношений с бывшим женихом, просто собрала вещи и уехала по распределению в Сибирь, в город Верхнекаменск, где с тех пор и преподаёт в средней школе русский и английский язык. Там она и родила сына, так как уезжала беременная. С этим-то сыном, теперь уже тоже курсантом лётно-десантного училища, она и приехала в Трансцедос, когда узнала, что произошло с генералом, хотела, чтобы сын увидел отца, если уж отец не узнает сына. Его-то генеральша и приняла за киллера неславянской внешности; у него тёмные волосы, в мать, так что Валентину генеральша спутала с темноволосой медсестрой, сгоряча не заметила сединок у Валентины в волосах. У самой-то генеральши детей так и не было, и генерал время от времени, говорят, подумывал о разводе с ней.

— И перед взрывом тоже? — спросил Анатолий.

— Не знаю. Но так или иначе, сына к отцу не впустили, а прав на свидание у него никаких не было, он же Сайдаков, у него фамилия матери.

— Валентину ты разыскал?

— Разыскал. Нелегко было устроить её новый приезд, она и на первый-то истратила все свои сбережения, но свет не без добрых людей.

— И ты устроил им очную ставку?

— Называй это так.

— А что же Астра и Фира, темноволосая сестра и светлая?

Аверьян молчал.

— Ну, так я перескажу тебе, что мне рассказал доктор Сапс. У человека, кроме физического тела, есть эфирное, или душевное тело, и духовное, или астральное. Так вот, после взрыва, эфирное и астральное тело отделились от физического тела генерала и даже стали видимыми, так что неудивительно, что они похожи на двух женщин в жизни генерала, или генерал выбирал женщин, похожих на них. Обычно так и бывает.

— Ты в своём репертуаре, — усмехнулся Аверьян.

— Аты в своём. Что же дальше с ним будет?

— С кем, с генералом? Теперь Алиса собирается обвенчаться с ним. Она уже крестилась, наконец… В крещении приняла имя «Алла». Ей послышалось, что генерал назвал это имя, когда пришёл в себя.

— А что, если он сказал: «Валя»?

— Очень может быть. Но Валентина уехала к себе в Сибирь. Сын только что произведён в офицеры. А за здравие генерала я только что отслужил молебен.

15.10.2007

Тело убитого обнаружили быстро, примерно через час после того, как он был застрелен. На убитом был новый пиджак явно с чужого плеча, тёмно-синий, по-деловому строгий, но висеть он должен был на его плечах, как на вешалке. Потёртые брюки к такому пиджаку определённо не подходили, а ботинки тоже были велики. В кармане пиджака нашёлся и документ, позволивший сразу опознать убитого. Это был заграничный паспорт, просроченный на шесть лет. Других документов при нём не было, что позволяло заключить: убитый — бомж. В паспорте сообщалось его имя: Николай Макарьев. В другом кармане оказалась ветхая книга в чёрном переплёте. Милиционер предположил, что книга на иврите, но следователь Анатолий Зайцев сразу установил: это «Фауст» Гёте, набранный готическим шрифтом.

Николай Макарьев был убит выстрелом из пистолета в левый висок, что само по себе было странно: или выстрел был совершенно неожиданным, или висок был нарочно подставлен. Первое, разумеется, было вероятнее, но тогда спрашивалось, кому и зачем надо было убивать бомжа, да ещё из пистолета? Тело Николая Макарьева лежало в кювете, прямо у МКАД, в нескольких десятках метров от Косинских озёр. Никто и не думал его прятать. Казалось, напротив: тело было брошено так, чтобы поскорее броситься в глаза. Денег в карманах убитого не было, что давало повод заподозрить ограбление, а с другой стороны, откуда у бомжа деньги? Впрочем, у такого бомжа, как Макарьев, они как раз могли быть. Анатолий Зайцев подумал об этом, когда вспомнил, кто такой Макарьев, по прозвищу Мокруша. Прозвище проливало свет на его биографию, предвещая мокрое дело в её конце, как теперь выяснилось.