Даже Лешик сбежал, точнее, отпросился на две недели, чтобы встретиться с родными и получить нагоняй за свою выходку. Это я так думаю. Все таки в волчьей стае не принято убегать от наказания, слишком развито чувство ответственности и принадлежности к своим близким.

Хоть она оказалась не такой стервозиной, как я думала сначала, а я: «не такой выскочкой, привыкшей получать все еще не успев захотеть», Элисан не горела желанием общаться со мной. Впрочем, и я не надоедала. Просто за последнее время поняла, что она предпочитает некоторую отчужденность в отношениях с другими, а шумным компаниям — одиночество. Единственным исключением был Сейм, но что их связывало, было не понятно, хотя теперь с уверенностью можно сказать — это не любовь. Дружба? Взаимоуважение? Да, что угодно. У меня язык начинал чесаться, когда я думала об этом, но как обычно обсудить с Софи не получится. Договор, будь он неладен!

Так что, побродив полдня по пустынным коридорам, отправилась в библиотеку.

Был еще вариант начать изучать подземелье, но обдумав все, решила не рисковать. Все‑таки вместе с друзьями безопаснее, мало ли что там водиться.

Уважаемый Бифур очень удивился, увидев меня, но возражать против копаний в книгах не стал. Так что я получила библиотеку в свое распоряжение и покидала ее только для того чтобы сходить в столовую. Глядя на мои поиски, библиотекарь как‑то незаметно подобрел. Сначала сам стал подсовывать книги, в которых было хоть какое‑то упоминание о сильфах, а потом даже разрешил их забирать в комнату.

К сожалению, эти книги содержали лишь крупицы информации о вымершей расе. Считается, что они были уничтожены около десяти тысяч лет назад, а это даже для драконов и демонов, живущих дольше других, немалый срок.

Так стало понятно, что большинству сильфов доступно леветирование и возможность становиться невидимым. Хорошо бы еще понять как? В современном магическом обществе ни разу не слышала, чтобы кто‑то смог стать невидимкой. Хотя… я никогда особенно не интересовалась этим вопросом.

Мысленно поставила галочку — узнать больше.

В один из дней я заглянула в тайную каморку и увидела одиноко лежащий дневник. Это мы позже поняли, что для каждого комнатка подбирает «индивидуальную литературу». А в первый раз я сильно удивилась. Сначала решила, что кто‑то смог вынести остальные тетради и даже попробовала провернуть тоже самое с последней.

Естественно ничего не получилось и пришлось читать сидя на полу. Но это не главное, важнее то, что этот единственный дневник принадлежал маме!

Как это ни удивительно, но выяснилось, что я практически ничего о ней не знаю. И теперь казалось, что держу в руках не просто тоненькую тетрадочку, а настоящую драгоценность, ценнее которой вряд ли что‑то найдется в целом мире.

Если бы не боязнь разоблачения я, наверное, не покинула бы каморку до тех пор, пока не прочитала все. Но странное дело. С виду тонкая тетрадь, листов двадцать, даже и не думала кончаться.

С упоением вчитывалась в строки, переживая, вместе с молодой мамой, ее успехи и неудачи. Казалось, что на какой‑то краткий миг я оказывалась рядом с ней и могла чувствовать то же что и она.

А между тем незаметно подкралась Ночь Женщин. Она совпала с окончанием практики первокурсниками. Так что снова ожившее женское общежитие с самого утра стало гудеть как улей. Иногда, то там, то тут закипали нешуточные страсти, каждый раз они возникали на пустом месте и сами собой сходили на нет, так и не став причиной большого скандала. Еще бы всем хочется отметить эту ночь, но стоит поругаться и в наказание боги лишат удачи, а она, как известно очень важна в эту ночь.

За обедом появился слегка прихрамывающий Лешик. На мой встревоженный вопрос о самочувствии поморщился и пообещал, что все скоро заживет.

Было ужасно приятно увидеть друга, особенно после месяца разлуки. Мы весело болтали, рассказывая в красках о том, что случилось за последнее время. Лешик рассказал об отце и суде стаи, на который попал из‑за меня. В его устах все казалось очень смешным, но если судить по разбитой губе и хромоте, то все было не так уж и радужно.

Я тоже не осталась в долгу и рассказала о Паучихе. В результате своими взрывами хохота мы то и дело привлекали к себе внимание. А под конец обеда заслуженно получили выговор от заведующей столовой, о том как нужно вести себя в общественных местах.

А ближе к вечеру подтянулся первый курс лекарей. Как хорошо, что больше не нужно играть в госпожу и служанку! Я с радостными повизгиваниями повисла на шее подруги. За все время нашего знакомства это был первый случай, когда мы расстались на такой долгий срок.

За последний месяц Софи очень изменилась. Как будто стала еще серьезнее и взрослее. Счастливая — через две неделе ей исполняется двадцать пять, а значит, такое желанное мной совершеннолетие, у нее уже совсем близко.

Нагло утащила подругу в свою комнату из‑под носа растерянного Оливера. Мне нужнее, еще успеет с ней намиловаться.

Вместе мы и провели остаток дня, а как только начали сгущаться сумерки оделись потеплее и выбежали во двор.

Здесь уже вовсю плясали веселые костры, на огромных вертелах жарилось мясо, а на столы выставлялись последние кушанья.

Ночь женщин, наверное, единственный праздник в году уравнивающий все сословия.

Только в это время на улицах больших городов и маленьких селений можно увидеть веселящихся бок о бок знатных господ и простолюдинов.

— Песня! Песня! Песня!

Разнеслось над толпой студентов, стоило на небе взойти Цветочной звезде — самой яркой в нашем полушарии. И только призыв смолк, как все мужчины отошли в сторону, туда, где в ночном мраке прятались деревья, чтобы освободить место всем девушкам и женщинам находящимся здесь. Сегодня наша ночь, мы главные!

Ты, мети, метелица,

Снежную постелицу,

Где дорога стелится…

Губы сами затянули традиционную песню, каждое слово которой наполнено волшебством. Очень скоро вокруг каждого из костров образовался круг из взявшихся за руки женщин. Плавно, слегка покачиваясь в такт словам, мы двигались против часовой стрелки, а вокруг появлялись цветы, разлетались в стороны маленькие бабочки и совсем крошечные феечки. Это не простые иллюзии, которые можно увидеть в любой день, это–настоящее волшебство, которым пропитана сегодняшняя ночь.

Вдруг ударил барабан, и от каждого из хороводов отделилось по девушке зазывающей весну. Обычно я с удовольствием смотрю на их танцы, но сегодня что‑то заставило закрыть глаза. И я, беспрекословно подчиняясь чужой воле, их закрыла, чтобы в следующее мгновение почувствовать, как отрываюсь от земли.

Мне бы испугаться, но страха нет. Мне бы открыть глаза, чтобы проверить, не натворила ли я опять что‑то. Но чувство покоя и легкости заставляют отпустить руки соседок, чтобы уже не просто оторваться от земли, а начать кружиться в небесах.

— Смотрите, сильф! — внизу шепот на гране слышимости, но он меня не беспокоит, потому что все громче и громче слышу ритуальную песню. И поет ее один единственный, но непередаваемо красивый голос.

Неожиданно для себя начинаю танцевать. Плавная дуга рукой, волна телом, поворот. Я не знаю правильных движений танца, точнее видела ни раз, но никогда не была зазывалой весны, а значит, никогда не училась танцевать. Но сейчас все выходит как‑то просто и совершенно естественно, как будто этот танец часть моей души.

Открываю глаза. Теперь можно.

Внизу, подомной стоят собравшиеся студенты и, затихнув, смотрят на парящую в небесах меня.

Вот завораживающий меня голос стал немного громче, и словно зачарованные люди внизу начали снова подпевать.

Но мне было не до них.

Каждая буква, каждое слово, каждый голос, раздающийся внизу, как будто проходит сквозь меня, чтобы стать танцем. Кажется, в какой‑то момент от меня стало исходить слабое мерцание…

Все быстрее и быстрее становился мотив. Все быстрее и быстрее кружилась в танце я, чтобы в какой‑то момент рухнуть, словно подстреленная птица, в чьи‑то объятья и прижаться своими неумелыми губами к чьим‑то удивительно нежным губам.