— Есть. Венета Солокану. И что?

— Ты должен с ней подружиться.

— Это невозможно. Я женат! Она знает, что моя жена вот-вот родит. Нет, это невозможно!

— Возможно. Ты должен будешь провести с ней несколько вечеров. И в университете все время старайся быть к ней поближе.

— А если она не захочет?

— Тогда будешь отвечать за «измену присяге капитану»… — Лулу сплюнул сквозь зубы и снова закурил сигарету.

— Легко сказать «отвечать за измену»! Но если у нее есть парень?

— Наплевать. Пусть ходит с вами.

— Не понимаю…

— Тебе ничего понимать не надо. Покрутиться несколько дней возле этой Солокану. Узнать, о чем она мечтает, что собирается делать. Вот и все.

— Но зачем? Не понимаю.

— Тебе понимать не надо. Без тебя есть кому понимать.

— Странно…

Лулу рассмеялся:

— Может быть… Так вот — ежедневно! И каждый вечер в двенадцать часов я буду ждать у твоего дома подробного рапорта. Он может быть устным. Когда не надо будет с ней больше ходить — скажу.

— А потом? — недоумевая, спросил Гылэ.

— Потом — второй приказ.

— Могу его знать?

— Пока нет…

— Почему?..

— Ты глупец, Гылэ. Тебе дают возможность расстаться с «Гвардией» по-хорошему. Пользуйся случаем. Приказы пустячные. Вот если бы тебе приказали жениться на этой Солокану — другое дело!

Гылэ перебил:

— Это вообще был бы абсурд…

— Вся жизнь — абсурд, глупец ты… Но с приказом не вздумай шутить. Тут я уж буду ни при чем. С завтрашнего вечера начнем встречаться у твоего дома…

В ту ночь Гылэ не спал. «Может быть, следовало послать групповода ко всем чертям?» — думал он. Но утром в университете, заговорив с Венетой Солокану, он решил, что в приказе нет ничего страшного. Только бы отделаться раз и навсегда от этой идиотской присяги.

И вот он стал ежедневно бывать с Венетой. Даже ее парень начал ревновать. Тогда Гылэ сказал Венете: «Свою жену я люблю больше жизни. Но то, что твой курносый ревнует, — это хорошо! Хочешь, пойдем завтра в кино?»

Венета как раз поссорилась со своим другом и не задумывалась особенно, почему вдруг женатый Гылэ стал ухаживать за ней. Ей хотелось позлить своего приятеля и она согласилась.

Когда в двенадцать часов ночи групповод Митреску пришел за очередной информацией, Гылэ сообщил ему, что завтра идет с Венетой Солокану в кино.

В ту же ночь Лулу доложил обо всем Заримбе. Шеф был в хорошем настроении. Он достал бутылку кислого вина и тарелочку, с маслинами, в каждую была воткнута зубочистка. Налив вино и подняв свой бокал, шеф многозначительно сказал:

— За успех!

Лулу выпил. Заримба отпил глоток и спросил:

— Ты ее видел? Интересная?

Лулу прищурил один глаз и медленно покачал головой.

— Так себе. Блондинки не в моем вкусе.

— А ножки у нее ничего? — с улыбкой спросил Заримба, подливая Лулу.

— Так, ничего… Пухленькая. Единственная дочь у индюка. Гылэ говорит, что она мечтает о сказочных принцах!..

— А жена Гылэ хороша?

— О, та — конфетка!

— Что же в ней хорошего? — Заримба отпил еще глоток вина.

— Все у нее на месте… Стройная!

От этого слова Заримба вздрогнул и сделал такое движение, будто пытался выпрямиться. Кончик его языка высунулся — слово «стройная» привело его в ярость.

А Лулу, не обращая ни на что внимания, выпил вино, схватил зубочистку, повертел перед глазами наколотую маслину и продолжал:

— Гылэ считает себя счастливчиком! Метит на готовенький аптекарский магазин тестя. Жучок! А еще хотел стать видным легионером… Вот такие-то и губят страну!

Заримба вновь наполнил бокал Лулу.

— Быть коммерсантом, конечно, неплохо. Однако желторотик нарушил присягу… Это важнее всего, господин локотенент Митреску! — Заримба сокрушенно развел руками, словно сожалел о таком необдуманном поступке легионера Гылэ, но помочь ему не мог.

Лулу выплюнул косточку на скатерть и, взяв свой бокал, сказал:

— А я бы таких всех переплавил на мыло, больше пользы было бы! Честь офиц… Честь гвардейца!

Кончик языка Заримбы не находил себе места, но парикмахер улыбался.

— Что ж, правильно! — он поднял почти пустой бокал: — За ваше боевое крещение!

Лулу чокнулся и безразличным тоном ответил:

— Не страшно…

— Что ж, в таком случае пожелаем «многого впереди!»

— Мерси.

Было около пяти часов, когда Томов и Илиеску пришли к весовщику. Сердито буркнув что-то, он распорядился подать к погрузочной девять платформ. Томов и Илиеску ушли в веселом настроении.

Вдали, за водокачкой, маневрировал паровоз. Он яростно гудел, волоча за собой то несколько платформ, то целую вереницу вагонов и разводя их по разным путям. Маневранты, стрелочники свистели и махали кто флажком, кто просто рукой, перебрасывая то в одну, то в другую сторону, тяжелые ручки стрелок. Илья сбегал к старшему маневранту, и, убедившись, что сначала будут разгружать линии, а затем подадут порожняк для погрузки, вернулся к Илиеску.

— Ну как?

— Придется ждать, — вздохнул Илья.

— Что ж, ничего другого не придумаешь. Будем грузиться ночью.

— Думаю, управимся, поднажмем. Ну, а пока — давайте закурим, — потирая руки, весело произнес Илиеску, протягивая Томову портсигар.

— Благодарю, господин Захария, что-то не хочется.

— Вы, как я вижу, мало курите?

— Когда есть — потягиваю, а нет — тоже не страшно.

— В таком случае не следует переводить табак и деньги. Я сам несколько раз бросал, да вот снова курю. Пачки в день иной раз не хватает!

— О, это много… Я выкуриваю самое большое пять-шесть в день. И к тому же не затягиваюсь… Привык… Когда-то мечтал попасть в авиацию, оттого старался легкие не портить никотином. Боялся, не примут…

— Да, да… Вы, кажется, писали жалобу не то королю, не то еще кому-то?

Томов смутился.

— Было такое время. Было и увлечение, было и заблуждение… Но все это, как говорит одна русская поговорка, «было да сплыло»…

Илиеску внимательно посмотрел на Илью.

— И что осталось от всего этого?

Томов помялся, а потом решительно сказал:

— Разочарование.

— В жизни или в стремлении стать летчиком?

Томов пожал плечами и отвернулся, будто всматривался, не подают ли вагоны.

Илиеску тоже посмотрел в ту сторону и спокойно произнес:

— Столица, значит, открыла глаза…

Томов быстро взглянул на Захарию, но не прочел в его взгляде насмешки, и ему вдруг захотелось поделиться с этим человеком своими затаенными мыслями.

— Вообще-то до приезда в Бухарест я многого не знал. Кое-что впервые понял в пансионе, где живу, в гараже, и даже сегодня…

— А в Бухаресте где живете? — спросил Илиеску.

— На Вэкэрешть.

— У родичей?

— Нет. Снимаю койку. Там живет мой земляк, хороший парень. Через племянника хозяйки я и попал в гараж на работу… Вы его, наверное, знаете, он шофер профессора Букур. У него такой старый «Шевроле», коричневый с тентом. Всегда к нам в гараж на профилактику приезжает. Морару — его фамилия.

— Возможно, я видел его у нас, — как-то неохотно ответил Илиеску. — Значит, живете у родичей этого шофера? А я думал, что у вас в Бухаресте есть родные…

— Родственники тоже есть. Тетка. Живет на Арменяска.

— Вот как! И почему же вы не у нее? — удивился Илиеску.

Томов замялся.

— Да так… Не хочется быть на положении бедного родственника… Хотя и они сами не богачи, но живут неплохо.

— Ну, Арменяска — район недешевый. А чем занимается ваша тетушка?

— Дочь у нее есть. Работает кем-то в министерстве финансов. Получает, знаю, ничего. А тетя держит еще и квартирантов. Но только солидных.

— Ну, а работа в гараже устраивает вас?

— Хорошо, что это есть…

— Это верно. Место не ахти какое, но бросать не стоит — другое найти трудно.

— А я и не думаю бросать.

— А с авиацией, значит, все покончено?

Томов молча махнул рукой.