— Ну не случайно же они — наши родители! — выступила я в защиту ненавистницы мелких бриллиантов.

— Да, — вздохнула Лена, — но иногда хочется просто услышать «спасибо».

Кто-то уже дважды звонил и вешал трубку. Я разбиралась в Машиной комнате. Няня заболела, и мне пришлось остаться дома. Я перебирала Машины игрушки, тетрадки, альбомы, сумочки, ластики, блокнотики и книжечки. И половину сразу отправляла в пластиковый пакет для мусора. Дети никогда не расстаются с вещами сами.

А как она расстанется с этим домом?

Я старалась думать про это отвлеченно: не верилось, что я могу лишиться дома, что это будет не мой двор, не мои комнаты, не мой адрес. У меня было такое чувство, как будто кто-то хочет одолжить у меня машину. На один день. Сердце, конечно, щемит от волнения — вдруг поцарапает или бандиты отнимут, — но это всего один день. И потом все будет нормально.

Снова зазвонил телефон и после моего «алле» сразу отключился.

Кто бы это мог быть?

Вдруг Вова Крыса?

Страх — это когда наплевать, как ты выглядишь. Это когда потеют руки. Страх — это когда нужно только одно: поставить ширму между тобой и опасностью. И ты готов сделать эту ширму из чего угодно. И кого угодно. В первую секунду. В эту секунду совершаются предательства. Потом ты с хрустом переламываешь в себе что-то и уже в состоянии адекватно мыслить.

Я не нужна Вове Крысе. Только если он не шизофренический идиот и не маньяк-убийца.

Я позвонила Вадиму.

— Они собираются ловить этого Вову? — спросила я раздраженно. — Я боюсь за семью водителя. Им уже машину сожгли!

— У меня есть один рычаг. Я постараюсь взбодрить их, — пообещал Вадим

— Или они все переедут жить прямо к ним в отделение! — пообещала я.

— Тебе надо развеяться, — сделал вывод друг моего мужа.

Господи! Не забирай у меня мой дом!

Получилось, как будто этот дурацкий банк — Господь Бог.

Господи, дай мне силы пережить все это!

Нет, тоже не годится. Каждый несет тот крест, который может вынести. Лучше бы у меня этих сил не было.

Господи, яви чудо!

21

В магазинах появились летние коллекции. Запахло весной. Все начали худеть и заниматься спортом.

Я сидела в кафе «World Class» в Жуковке и думала, куда пойти. Налево — SPA, направо — тренажерный зал. Я решила начать оздоровительную программу с бассейна.

Там же Олеся начала свою. Она сидела на бортике и размышляла о том, как заставить своего мужа венчаться. Надеясь на то, что, обвенчавшись, он уже точно не уйдет к другой.

— А может, сказать, что меня батюшка в церкви ругает, что мы во грехе живем? — спросила она, когда я проплывала мимо, следя за ритмичностью вдохов и выдохов.

— Скажи, — ответила я, как раз уместив слово в один вдох.

— А может, сказать, что за наши грехи дети будут расплачиваться? Это ведь так и есть? — придумала она, когда я пошла на четвертый круг.

— Неплохо! — У меня получилось не сбиться с ритма. Но я уже начала уставать.

— А может, купить платье тысяч за десять долларов, а потом не выбрасывать же его? Придется венчаться!

— Думаю, что, как только он поймет, что венчается из-за потраченных денег, эта затея потеряет для него всякий смысл. — Я решила отдышаться и продолжить заплыв.

Олеся аккуратно, на руках, опустилась в воду. Повернулась на спину и легла, слегка двигая ногами.

— А Кира ходит в бассейн? — спросила я Олесю.

— Да, — ответила она, шевеля в воде пальцами.

— А что в это время делает ее собака?

— Не знаю. — Олеся непонимающе уставилась на меня.

— Я пошла, — сказала я.

— Хорошо позанималась? — бодро спросила меня Алекс в машине.

— Отлично, — процедила я сквозь зубы.

Катя встретила меня с распростертыми объятиями.

— Боюсь даже говорить, — она счастливо улыбалась, — но у нас та-а-акой роман! И он хочет детей.

— А я хочу есть. Я со спорта.

— Ух ты! — В ее голосе появилось уважение. — Но мне сейчас нельзя. Я активно пытаюсь забеременеть. Я уже купила штук двадцать тестов. Чтобы потом не бегать.

Катина домработница накормила нас картофельной запеканкой. С филиппинкой я научилась ценить простую человеческую еду.

— После секса я по десять минут держу ноги задранными вверх, — рассказывала Катя, — и вообще мы занимаемся этим, только когда доктор разрешает: меня смотрят на ультразвуке и там видно, есть ли вероятность зачатия. Конечно, никакой романтики, — сокрушалась она, — но, я думаю, ему романтики и без меня уже хватило.

Я вдруг начала сомневаться, можно ли мне с моим пиелонефритом ходить в бассейн.

— У тебя нет, случайно, ста двадцати тысяч? — спросила я Катю за десертом.

— В долларах? — уточнила она.

Я кивнула.

— Нет, нету.

— Жалко.

— Мне тоже, честно говоря. Но, я думаю, скоро все изменится.

На десерт был вафельный торт «Причуда».

Одноклассник Олежека погиб в авиакатастрофе. Вместе с ним разбился летчик. Частный самолет рухнул вниз через десять минут после взлета.

«В квартире Шпака — магнитофон, у посла — медальон», — вертелась у меня в голове фраза из фильма «Иван Васильевич меняет профессию». Я ведь раньше не доверяла Олежеку. Я даже бриллианты снимала в машине. Почему я решила, что он должен измениться после того, как перестал быть бедным? Ведь все равно всегда есть деньги, которые тебе не принадлежат. Пока.

Как он сказал? «Я не могу сейчас засветиться в таком деле».

Я набрала его номер. Автоответчик.

— Олег, я хотела выразить тебе соболезнования. Но, конечно, слава богу, что ты не полетел с ним. Пока.

«В квартире Шпака — магнитофон…»

Если бы можно было запереться в своем доме! С книгами и телевизором! И ров с водой пустить вокруг. Только чтоб кто-нибудь к завтраку икру свежую приносил по перекидному мостику. И маракуйю. Впрочем, скоро приносить будет некуда. Банк заберет дом.

*

Кате купили джип Cayenne. А на Восьмое марта она ждала цветы от Van Cliff. В уши и на палец.

Лена рассталась со своим женихом. И одновременно — с надеждой когда-либо выйти замуж. Теперь, когда она хотела охарактеризовать какую-либо девушку, она просто почтительно декларировала, сколько лет та в браке. Например: «Вон идет Оля. Посмотрите на ее юбку. Она уже девять лет замужем. У нее двое детей». Это означало, что юбка хорошая.

Муж Вероники пришел домой в девять утра. В семь утра им надо было выезжать в аэропорт. Они летели в Египет нырять с аквалангами. В полдевятого Вероника велела домработнице разбирать чемоданы, а детей отправила спать.

Олеся никак не могла придумать, как ей заставить мужа венчаться. Последняя идея — лечь в больницу, как будто при смерти, и сказать, что только венчание поможет. Мы отказались обсуждать этот вариант.

Муж Киры ушел к другой. Странно, что она не покрасила Блонди в черный цвет. Они прожили вместе одиннадцать лет. И все одиннадцать лет он терпел Кириных любовников так же покорно, как Кириных собак. Пока не нашел в себе силы влюбиться в другую.

Мы сидели на стеклянной веранде «Марио» и ели макароны с белыми трюфелями (по тридцать долларов грамм), запивая их мартини со льдом в бокалах, похожих на перевернутую пачку балерины.

— Можно кого-нибудь нанять, и ее покалечат, — предложила Кира после четырех мартини.

— Смотрите, Искандер идет! Говорят, он с женой развелся. — Олеся быстро достала пудреницу из сумочки и подкрасила губы.

— Да, а в списке «Harper’s Bazaar» десяти самых завидных женихов Москвы его не было, — уверенно сказала Лена.

— Он отдал свою страничку Соркину. «Кто мо-о-ожет сравниться с Матильдой моей…» — пропела Катя.

— Да просто ему это не нужно, — вздохнула я, — он может жениться на любой в этом ресторане и в этом городе. И даже не жениться.

— Ну конечно! — упрямо возразила Кира.

— Конечно! Если тебе утром к подъезду подгонят Bentley с откидным верхом в розовых ленточках — ты устоишь? А он это может запросто. А если устоишь, то назавтра он купит тебе дом в Марбелье. И что?