Впереди белой бурунной полосою выросла вторая шивера, и Каштан отогнал невольные эти мысли.
Шивера гудела, кипела, взрывалась. Каштан зорко осмотрел порог. В середине и с правого берега не пройти — камень на камне, разорвет в клочья. Единственное место — возле левого берега. Там есть узкий проход между огромными черно-блестящими валунами.
Ну, смелее! Другой возможности нет и не будет. Надо уметь рисковать, коли ты мужчина.
Каштан вырулил ближе к левому берегу. Перед его глазами был только проем между черно-блестящими валунами и стремительный, гривастый поток воды.
Гул, ветер, оживший, крупно задрожавший под ногами плот…
И только когда проход был в двух-трех метрах от плота, за сеткой брызг, уже на той стороне шиверы Каштан заметил выглядывавший из воды лобастый камень. Он торчал точно по движению плота.
«Конец…» — как-то лениво проплыло в голове.
«Поцелуй» плота и камня был таким крепким, что послышался глухой треск толстых расщепленных стволов. Силой мощного удара Каштана перебросило через камень. Он упал на глубину. Если бы на месте падения торчал хоть один валун, Каштана разорвало бы в клочья.
Его тащило по стремнине метров триста, и каждое мгновение Каштан ожидал, что напорется на подводный камень.
Повезло — обошлось.
Урхан сделал крутой разворот. Каштана выбило из стремнины, протащило по булыжникам мели и выбросило на речную косу.
Одежда была порвана в лоскутки. Болело все тело, особенно правая нога от колена до бедра. Штанины на ней не было вообще. Рана не очень глубокая, но длинная. Кровь подкрашивала мокрые камни.
В реке остались ботинки, даже носки стащил водоворот.
— Как это Эрнест однажды сказал?.. Жизнь бьет ключом и все норовит по голове, — трогая ладонью кровавую шишку на затылке, мрачно произнес Каштан.
Стоило ли терять целые сутки на сооружение плота, чтобы через семь-восемь километров его разнесло в щепки?..
Из правого кармана брюк исчезла газовая зажигалка Седого. Но самое страшное то, что на дно пошел топор. Без топора в тайге погибель: и плота не свяжешь, и от зверья не отобьешься.
А карта местности сохранилась. Вчетверо сложенная, она лежала в нагрудном кармане куртки.
— Мать честная, как же я прошагаю тридцать с лишним километров?.. — глядя на голые, в ссадинах ноги, неизвестно кого спросил Каштан.
…Шел четвертый день поисков. Карта местности была разграфлена на квадраты. Каждый вечер, получив по рации сообщение о результатах облета, Дмитрий Янаков зарисовывал красным карандашом квадрат за квадратом. Белых квадратов оставалось совсем немного, раз, два и обчелся. Каждый вечер из штабного вагончика, усиленный микрофоном, раздавался голос парторга:
— Сегодня поисковые отряды и вертолеты обследовали квадраты номера… Пропавший вертолет, экипаж и пассажир Иван Сибиряков не обнаружены.
…«МИ-4» облетал квадрат № 112. В этот квадрат входило устье Анги при впадении в Урхан.
Наблюдателей было двое: бортмеханик и Толька.
Когда для вертолета потребовался второй наблюдатель, Толька растолкал бойцов и первым запрыгнул в багажное отделение. Его не приняли в поисковый отряд — телом жидковат, и тогда он чуть не расплакался от досады. Но здесь-то Толька не оплошал. Для наблюдателя главное — хорошее зрение, а глаза у него молодые, острые.
Бортмеханик сидел с левого борта, Толька — с правого. У каждого был бинокль. Толька неотрывно, до рези в глазах смотрел в бинокль. Реки, ручьи, широкие каменистые берега, скалы, взлобки и тайга, тайга, тайга… Где-то здесь маятся ребята из экипажа, бригадир, где-то здесь в поисковом отряде бродит Эрнест.
И в Толькиных мыслях ярко, будто наяву, рисовалась такая картина… Он первый замечает бредущих по тайге людей. Сообщает об этом командиру экипажа. Вертолет снижается, садится. Спасенные бегут к машине. Командир экипажа говорит им: «Благодарите наблюдателя с правого борта. Если бы не он — мимо проскочили». И показывает на Тольку, который выпрыгивает из багажного отделения вертолета. Первым своего спасителя обнимает Каштан. Говорит со слезами на глазах: «По гроб жизни я у тебя в долгу, Анатолий, дорогой ты мой боец». — «Ну что ты, бригадир, — скромничает Толька, потому что скромность украшает мужчину. — Я просто добросовестно выполнял свою работу наблюдателя…»
Но нет, внизу не видно бредущих изможденных людей. Там все тайга, тайга, да изредка шарахнется с открытого места бурый ком медведя или здоровенный, как лошадь-тяжеловоз, сохатый.
Анга внезапно разлилась на несколько рукавов. Толька передвинул бинокль на берег, настроил нужную резкость. В окулярах замельтешили камни косы, мертвые, без листьев, деревья, вынесенные на сушу разбойным весенним паводком. Потом промелькнули две сосны, свежие срезы на стволах, ярко-желтая щепа вокруг. Хвоя поваленных деревьев была не желтой и засохшей, а зеленой.
Толька быстро пробрался к пилотской кабине.
— С правого борта две сосны повалены! Щепы вокруг полно! Свежая вроде!.. — возбужденно прокричал он пилотам.
Описали над устьем полукруг, вернулись к месту, на которое указал наблюдатель. Командир экипажа и штурман, по-птичьи вытянув шеи, напряженно смотрели вниз.
— Пожалуй, стоит сесть, — после короткого раздумья решил командир.
Сели. Не дожидаясь полной остановки винта, Толька первым выпрыгнул из вертолета. Как ищейка, пригибаясь к земле, он начал бегать кругами, боясь упустить из вида малейшую деталь.
Командир экипажа, штурман и бортмеханик склонились над обрубленными топором соснами. Негромко переговаривались:
— Кто-то плот делал, явно… Больше незачем ему деревья валить.
— Плот маленький, из двух стволов. Он едва ли выдержит двоих или троих. Стало быть, делали его на одного.
— След!.. — истошно закричал Толька. Он стоял на четвереньках, что-то высматривая на земле. — Сюда! Быстрее!..
Пилоты невольно усмехнулись. Сейчас Толька действительно смахивал на ищейку: бока ходили от возбуждения, даже язык высунут. Для пущего сходства он так низко склонился над следом, словно нюхал его.
На влажном песке между камнями явственно проступал отпечаток какой-то обуви.
— Черт! Совсем свежий…
— Может, охотник, геолог?
— Глупости-то не говорите, — наставительно сказал Толька. — Разве охотник или геолог пойдут в тайгу в городской обуви? Видите — рубчиков нет. А бахилы и кирза обязательно рубчики оставляют.
— Может, кто из наших ребят? Ведь только мы, пилоты, в тайге в ботинках щеголяем, — предположил штурман.
— А в экипаже Седого есть… очень тяжелый, крупный человек? — спросил Толька.
— Да вроде нет… Штурман и бортмеханик среднего роста, сам Седой и того ниже.
— Тогда — едва ли.
— Что — едва ли?
— Что здесь прошел кто-то из экипажа Седого. Смотрите, след-то как вдавлен. Его оставил здоровенный парень. И размер обуви — ого-го! Целый лапоть. — Толька сел на камнях, почесал затылок и заключил: — Сдается мне, граждане, что здесь мой бригадир прошел. Бахилы и кирзу Каштан в вагончике оставил — в ботинках полетел. Раз. Размер обуви у него сорок шестой, по росту. Здесь лапоть никак не меньше. Два. Все сходится.
Пилоты замолчали, глядя на Тольку с невольным уважением.
— Давайте-ка повнимательнее посмотрим вокруг, — предложил командир экипажа.
Установили, что след тянулся с верховий Анги. Обнаружили пещеру и еще теплые угольки в ней.
— Итак, человек пришел с верховий Анги, ночевал в пещере и рубил плот, — как бы сам с собою рассуждал командир. — Куда он мог поплыть? Разумеется, по Урхану вниз по течению. Стало быть, только в той стороне его надо искать.
…Но это только в кино да в книгах случается, что так просто в летней дальневосточной тайге отыскивают с воздуха заблудившегося человека. Черта с два отыщешь! Шагнул за дерево, шатром накрыла тебя хвоя — и был таков. Не тундра, хотя и там легко принять человека за мшистую кочку…
В то время когда вертолет летел над Каштаном, он спал под прибрежной лиственницей тяжелым, мертвецким сном. Грохот над головою разбудил его. Выбежал на открытое место поздно: вертолет уже хвост показал. Вид у Каштана — хуже не придумать. Тело, все в ссадинах и кровоподтеках, прикрывали лохмотья одежды. Правая нога выше колена перетянута оторванным рукавом куртки. Бугристое от укусов мошки лицо, точнее, страшноватая маска, а не лицо. Его беспрестанно, даже в дреме, бил лающий кашель.
