Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

– Какой гость? – не поняла Мария.

– Борис Иванович.

Мария смотрела на Федосью так, будто не знала, кто это – Борис Иванович.

– А чего в Тереме-то? – сообразительная, быстрая Анна одной рукой дотронулась до руки Федосьи, другой до личика Дуни.

– Смотринам конец, – сказала Федосья. – О Всеволожской, о Евфимье, слышали?

– Слышали, да ничего не поняли, – призналась Анна.

– Царь смотрел по одной, по две девицы в неделю, а их двести! Черкасские, да Стрешневы, да Никита Иванович Романов отобрали шесть невест. И все шестеро царю не полюбились.

– А откуда Евфимья взялась?

– У княжен да у боярышен подружки были! – вставила словечко Дуня.

– Какие подружки?! – удивилась Анна.

– Чтоб девицы не плакали от страху, каждая с собой брала подружку, – объяснила Федосья. – Царь этих подружек тоже глядел.

– И выглядел! – ударила ладонью о ладонь Анна. – Как ее, подружку-то?

– Евфимия.

– И чья она дочь, чья подружка?

– Чья подружка, не знаю. Отец ее – полковник Раф Всеволожский.

Анна села на лавку, локти – на стол, подперла кулачками горячие свои щеки.

– Был бы батюшка в Москве!..

– Она бедная! – сообщила то, что знала, Дуня. – У них нет ничего.

– Изба соломой крыта. Но земля у них есть, – огорченно глянула на сестрицу старшая, – а крестьян…

– Ни души! – опередила Федосью Дуня.

– Ни души, а в Терем взяли? – Анна в потолок посмотрела.

– Государь, радуясь, ходил ночью по тюрьмам. Сто рублей роздал.

Мария, что-то соображая, подошла к Федосье.

– Ты говорила – гость будет. А чего ради?

Федосья плечи вверх да вниз.

– Не ведаю.

Сестры Милославские

Ближний боярин Борис Иванович был у Милославских на другое утро. Подарил Катерине Федоровне камки – китайского шелка, а дочерям – персидского. То государева милость за службу в иноземных царствах. Борис Иванович сам изобрел поощрение, сам объезжал семейства послов. И все это ради дочерей Ильи Милославского.

От Милославских вышел, до того задумавшись, что забыл приказать, куда дальше ехать.

Мария, Анна, сама Катерина Федоровна в тот же день примчались к Соковниным. Привезли, показали дареные шелка. Но вот в чем вопрос? Борис Иванович милость царскую объявил, шелками пожаловал и – ни словечка!

– Приезжал, и слава богу! – утешила Милославских Анисья Никитична. – Не будь нужды – не приехал бы.

– Борис Иванович и у других был, кто в дальних службах, – качала головой Катерина Федоровна. – Царь невесту выбрал, какие теперь смотрины?

– Наш ум – бабий! А Борис Иванович о царевых делах печется, о наитайнейших.

– Про Траханиотова слыхали? – спросила Катерина Федоровна. – У дворянина то ли в калужской земле, то ли в рязанской имение отнял, к своим имениям присовокупил. А про Леонтия Стефановича, про Плещеева совсем уж страсти рассказывают. Купцов на правеж ставит. Ярославский гость не дал ему, сколько спрашивал, – все ребра сломали.

Анисье Никитичне о Плещееве слушать всю правду и противно и боязно. Родной брат Прокопия Федоровича, Иван Федорович, товарищ судьи Земского приказа, а Леонтий Стефанович – судья.

Переводя разговор, Анисья Никитична воздух ноздрями попробовала.

– Вроде у нас дух хороший. Ездили мы в Симонов, в Новый, – ужас! На пустырях кучами – рыба, мясо. Все гниет, смердит. А люди с голода пухнут… Я каждое воскресенье при храме нашем голодных кормлю. Кормить бы каждый день – кишка тонка.

– Рожь нынешний год уродилась! – Катерина Федоровна много правды говорить остерегалась. Поторопилась уехать…

Происшествие на дороге

В Успенском соборе на службах Федосья тянулась взглядом к царю.

Дома призналась Дуне:

– Я теперь знаю, какое лицо у счастья.

– Да какое же?! – У Дуни от такого разговора в каждом глазу по солнышку.

– А ты посмотри на царя.

– Мы же к Троице завтра едем.

– Вернешься – увидишь.

* * *

Осенью в добрую погоду всякая дорога на Русской земле – по золоту. Что ни лес – царский терем, купол небесный – Божий дар.

С холма, остановив лошадей, смотрели на Маковец, увенчанный Троицкой обителью.

– Как же я люблю собор Василия Блаженного и Спасскую башню, но здесь – дом Троицы единосущной!

Федосья опустилась на колени, поклонилась. И Дуня за сестрой на колени. Коснулась лбом земли.

В монастыре жили три дня.

Дни стояли солнечные. Решились ехать в обители Переславля-Залесского.

В какой-то деревеньке поили лошадей. Подошла поглазеть на проезжих собака. Морда веселая, глаза с искоркой. Федосья кинула приветливому псу половину калача.

Лошадей напоили, поехали.

Дуня все поворачивалась, оглядывалась.

– Не егози! – сказала Анисья Никитична.

– Федосья хлеб собаке дала. Теперь за нами бежит.

Федосья посмотрела. Собака, верно, бежит. Морда радостная, лапами землю от себя толкает, играючись.

– Может, голодная, – решила Анисья Никитична. – Дай еще кусок.

Федосья кинула собаке хлеб. На лету поймала. Остановилась.

Впереди увал: вниз – долго, далеко, а на взгорье так под самое небо.

– А собака бежит! – сказала Дуня.

Остановились, вышли из кибитки. Собака радостно скалила пасть.

– Возвращайся! – сказала ей Федосья. – Будь умной. Мы далеко едем.

Пошли садиться, собака ждала. Федосья вернулась.

– Ты посмотри, какой впереди подъем! Обессилеешь. Дом потеряешь.

Сели, поехали. На взгорье дали отдохнуть лошадям, а веселая собака все еще веселая. Матушка Анисья Никитична придумала:

– Федосья, дай ей кусок мяса. Пока будет есть, мы далеко уедем.

– Мы же нездешние! – убеждала Федосья собаку. – Ешь – и домой!

– Можно, я поглажу тебя? – спросила собаку Дуня.

Собака отпрянула, а вот еду от Федосьи приняла, виляя хвостом. Кони взяли резво, собака вскинула морду, но мясо было уж очень вкусное.

Остановились у церквушки. Поклонились иконам, поставили свечи. Пошли к лошадям – собака ждет. Морда счастливая.

Попросили священника. Посадил собаку на цепь. Батюшка налил в плошку молока. Но собака не променяла на молоко Федосью. Смотрела, поскуливала, металась.

– А мы уехали. Бросили, – сказала Дуня.

Синий камень

В Переславле Анисья Никитична сняла половину дома на берегу реки Трубеж. За рекой земляной вал. Через мост, в проем, и вот оно, сердце Переславля-Залесского, – Спасо-Преображенский собор.

– Самый старый храм Московского царства, – сказала Анисья Никитична дочерям. – Здесь молился святой князь Александр Невский. Это ведь его княжество. Возле собора стоял терем – родной дом Александра Ярославича. Он здесь и родился…

Берегом реки вышли к Плещееву озеру. Небо сливалось с водой. Земля по горизонту синей полоской, с зубчиками… Лес.

Вечерню отстояли в Спасо-Преображенском, а ранехонько поутру пеши совершили паломничество в Никитский монастырь.

Преподобный Никита был сборщиком податей, жестокий мздоимец. Здесь на холме, над озером, соорудил он себе столп. Господь за ревность в молитве наделил старца даром исцеления. Слава столпника дошла до черниговского князя Михаила. Князь был болен неизлечимо, но молитва Никиты одолела болезнь.

Федосью обрадовала нежданная встреча. В храме стояли вышитые золотом хоругви – дар монастырю царицы Анастасии Романовны, первой любимой жены царя Ивана Грозного.

Анастасия Романовна – светлая печаль русского народа. При ней царь Иван был добрым, мудрым, а, потерявши любимую супругу, стал Грозным. По всей правде ежели – чудовищем.

Федосье все чудилось: батюшка Никита хоть и невидим, но возле икон. Слушает, что паломники говорят, жалеет, кого не пожалеть нельзя.

Себя Федосья корила за несусветное: ишь какая хорошая! – святой столпник чуть ли не объявляется ей, но знала твердо: просить святого об исполнении девичьих желаний – суета. В доме, слава богу, ни болезней, ни горестей. Царь – само счастье, невесту нашел себе. О Марии Милославской помолиться? Марии о замужестве самое время думать. Такая она складная, строгая, но получше поглядеть – нежная, ласковая и в глазах потаенное о хорошем. Кто сватов пришлет? Отец – стольник. Ни денег, ни имения… Знатные да богатые семейства ищут родню среди богатых и знатных.

15
{"b":"234040","o":1}