Среди всей команды Мишка особенно отличался своим расположением к туркменским грузчикам. Он всегда был готов разделить их горе и радость. Так, незаметно пароход подплыл к Чарджуйской пристани. Едва команда сошла на берег, как Мишка обратился к своим:

— Вот что, братцы, давайте зайдём ко мне..

Приглашение было настойчивым, и Закир-ага с Арзы не решились обидеть своего русского друга. Только Алим отказался: здесь у него была знакомая, к которой он при каждом удобном случае захаживал. Вот и сейчас заторопился.

Мишка жил по ту сторону железной дороги, в Уральской слободке. Окраина была сплошь заставлена низкими хибарками. Множество грязных переулков пересекало её. Здесь селились рабочие Чарджуя: железнодорожники, рыбаки, мастеровые и ремесленники. Убогостью и беднотой веяло из каждого двора. Введя гостей во дворик, небольшой, пустой, с двумя чахлыми деревцами, Мишка сказал:

— Ну, вот это и есть мои хоромы. — И громко крикнул: — Таня, где ты там?

Из мазанки с маленькими оконцами вышла молодая женщина и, удивлённо взглянув на мужа и гостей, всплеснула голыми руками:

— Приехал уже! Вот хорошо, вот хорошо. А я заделалась прачкой. День нынче тёплый, солнечный, решила постирать. Вы уж извините меня, люди добрые…

Спустя полчаса, гости вместе с Мишкой и его женой сидели за большим дубовым столом, ели щи и жареную рыбу. Говорили обо всём житейском, что только приходило на ум, но больше о том, как живут туркмены, чего сеют, какие получают доходы. Непринуждённость была полная, но гости, а особенно Арзы, тяготились необычной обстановкой: впервые он сидел рядом с русской женщиной, которая не стеснялась его, не прикрывала от него лицо, а, наоборот, открыто следила за ним, чтобы он не стеснялся и ел, нахваливала они угощение:

— Щи хорошие, ешь, ешь, парень. Ещё подолью.

Арзы оглядывался по сторонам и находил, что русская изба почти ничем не отличается от туркменской кибитки. Тоже пустые стены. Вся и разница, что у русских — кровать да сундук, а у туркмен — кошмы да торбы.

После обеда туркмены сразу заторопились. Закир-ага сказал:

— Спасибо за хлеб-соль, Мишка. Теперь отпусти нас. На базар пойдём. Арзы своей невесте подарки купить будет, — с улыбкой закончил он.

Они распрощались, договорившись встретиться на «Обручеве».

Едва туркменские гости вышли, как Мишка привлёк к себе жену и ласково сказал ей:

— Таня, а у меня к тебе просьба. Вот тот молодой туркмен, Арзы, на днях устраивает той, ну вроде свадьбы, чтоли. Подарок бы ему надо сообразить… На тое вручу.

— Женится? — обрадованно воскликнула женщина. — Вот счастливый! А хороша жена-то?

— Говорят, как ангел божий.

— Давай, Миша, платок мой пуховый ей подарим. Всё равно он у меня лежит: какая зима в Чарджуе?

— И у них в Кугитанге тоже зимы не бывает, — смеясь, ответил Мишка. — Может, быть, ещё что-нибудь придумаешь?

— Что же думать? — огорчённо ответила жена. Больше у меня ничего хорошего нет. Разве что платье своё отдать?

— Нет, русское платье она носить не станет — у них другие.

— Ну, тогда плавок. Это же дорогой платок, — стстала уговаривать Мишку жена, — из козьего пуха. Помнишь, как раз ты меня сватал, когда его мне отец из Оренбурга привёз?

— Ну, валяй, Татьяна, заворачивай подарок. Да ещё деньжонок малость ссуди. Привезу урюку с мешочек.

Жена сунула руку под матрац, вынула небольшой узелок и достала из него несколько рублевок.

— Только береги, не трать зря. Иначе до получки не хватит.

Переночевав дома, Мишка утром, чуть свет, отправился на пароход. На палубу ступил на восходе солнца. Друзья его уже проснулись и свершили утренний намаз. Из начальства пока никого не было — ни капитана, ни боцмана. Появились они лишь к полудню, и почти тотчас же к пристани начали съезжаться арбы с товарами. Началась погрузка.

Через несколько суток «Обручев» подошёл к пристани Термез. День был невыносимо жаркий. В этих местах жара всегда достигала рекордной цифры — 44 градуса. И сейчас температура лишь чуточку была пониже. Матросы не очень-то торопились покинуть палубу, всё равно нигде не спрячешься от зноя. Лучше уж переждать жару в кубрике. Но каким нетерпением горел Арзы. Он никак не мог дождаться той минуты, когда судно подойдёт к причалу, и он сойдёт на берег. Арзы держал на плече торбу с подарками для Янгыл и думал сейчас только о ней, своей любимой.

Закир-ага тем временем отбивался от наседавшей на него команды. Оказывается, Мишка о женитьбе Арзы сказал Алиму, тот другим матросам, а там дошло и до боцмана. Команда «Обручева» решила собрать деньжат для тоя Арзы и Янгыл. И вот, когда Закир-ага стал объявлять всем, чтобы завтра шли к молодому другу на той, — команда и решила вручить собранные деньги для молодых.

— Господа, не надо так… Зачем деньги… Сами сделаем той.

— Какие мы тебе господа, — смеялся Мишка, который первым бросил в котёл деньги, взятые у жены на урюк. — Знаешь, Закир-ага, — вразумлял он — у вас говорят: палка по согласию летит дальше, а у нас: с мира по нитке — голому рубаха. Это одно и то же. Ты давай беря деньги, да займись, чтобы той на славу получился. Всей командой в гости пожалуем. Боцман обещал заглянуть тоже, — закончил Мишка.

Закир-ага, радуясь за своих молодых друзей, всё же принял для них собранные матросами деньги. И тут же решил: в то время, как Арзы отправится к себе домой, он, Мишка и Алим займутся в Термезе покупками для тоя. Потом, когда Арзы приедет из Акташа, все направятся на свадьбу к нему…

Предложение — погулять на тое у Арзы приняли все. Только капитан, когда боцман Бахно пригласил его, скептически усмехнулся и сказал строго:

— Вы забываетесь, боцман. И нарушаете субординацию… Впрочем, вам не вредно побывать на туземной свадьбе. Потом расскажете, — закончил он примирительно.

Как только «Обручев» пришвартовался к берегу и был брошен трап, Арзы быстро сбежал на пристань и устремился к базару, где стояло много лошадей и арб. Грузчик поспрашивал — не едет ли кто в Акташ, чтобы его подвезли, но таковых не нашлось, и он пошёл пешком, не в силах ждать дольше. К вечеру он был в ауле и, подойдя к дувалу дядиного двора, постучал к дверцу. Долго ему не открывали, и Арзы начал беспокоиться — не случилось ли беды? Но вот послышались шаги и голос:

— Кто? — это был голос жены Джора-ага; и Арзы радостно отозвался:

— Это я, тётя, Арзы. Открывайте быстрее!

Дверь мгновенно отворилась, и тётка, обхватив голову обеими руками, устремилась к айвану и подняла вон. Её плач подхватили и дети. Из дому вышел Джора-ага и, прихрамывая на одну ногу, горестно посмотрел на племянника и покачал головой. Арзы понял, что случилось несчастье, но пока не мог догадаться — какое именно: умер кто или убили кого?

— Янгыл! Где Янгыл?! — вдруг осенённый внезапным подозрением закричал Арзы. Ведь все были в сборе, кроме неё, а разве она не выбежала бы к нему навстречу, услыхав, что он приплыл.

Женщина и дети не переставали плакать, а Джора-ага, подойдя вплотную к племяннику, горестно сказал:

— Если считаешь меня виноватым, то убей меня, Арзы-джан. Но я не мог ничего с ними сделать. Они ворвались в дом ночью. Их было человек семь, не меньше. Они избили меня за то, что скрывал тебя и Янгыл, не известил в Базар-Тёпе, что вы находитесь у меня. Они взяли её с собой. Они и меня хотели взять, чтобы потом судить, но только избили и бросили, как собаку, у дувала… — несвязно и взволнованно оправдывался Джора-ага.

— Значит, Янгыл опять в Базар-Тёпе? — мучительно выдавил из себя Арэы, с трудом удерживая закаляющие от гнева и обиды слёзы.

— Да, Арзы-джан, они увезли её в Базар-Тёпе и пригрозили, что расправятся с ней.

Арзы стоял, словно окаменевший. Он не находил в себе сил, чтобы что-то предпринять. Джора-ага взял его под руку и повёл, как слепого, к айвану. Арзы сделал несколько безвольных шагов и вдруг, словно очнувшись от забытья, от глубокого шока, в какой был повергнут случившимся несчастьем, — выдернул руку и, слегка оттолкнув дядю, быстро зашагал к выходу и выскочил на дорогу.