— Черт тебя подери, Нора Бекет. Обещай мне. Обещай.

— Я уже обещала, и я вас не предала. Пожалуйста, милорд, доверьтесь мне и отдохните.

— Довериться мыши…

Он погрозил ей пальцем.

— Доверяют лишь дети и дураки. Ты хочешь сделать из меня дурака?

Она легонько сжала его руку с грозящим ей пальцем и опустила ее осторожно ему на грудь.

— Я поклялась именем Господа… И я не могу вас предать. Я… я люблю вас.

— Черный Джек был там. Он спас мне жизнь. — Взгляд Кристиана был устремлен вверх, на балдахин. — А теперь меня спасает мышь. Я чувствую себя как больная черепаха, и она противоречит мне на каждом шагу. На каждом шагу…

Он умолк и закрыл глаза. Нора перевела дыхание.

Сейчас, когда Кристиан заснул, она наконец могла спокойно заняться обоими мужчинами. Несмотря на весь этот шум вокруг него, граф так и не проснулся. Она проверила его рану, расправила на нем простыни и обратила все свое внимание на Кристиана.

Хотя раны его слегка кровоточили, ни один из швов, к счастью, не разошелся. Нора перевязала его снова и застыла, не в силах оторвать от него глаз. Да и кто мог бы на ее месте? Казалось, он весь состоит из одних только мышц и сухожилий. Его обманчиво гладкая кожа скрывала поистине устрашающую силу.

Ноги его запутались в простыне, и, высвобождая их, она вдруг застыла и тут же вспыхнула. Бросив взгляд через плечо и удостоверившись, что она, как и прежде, одна, она возобновила осмотр.

Она выходила много больных животных и была хорошо знакома с мужской анатомией. Но сейчас… нет, что-то здесь было явно не так. Он был слишком маленьким и, судя по виду, мягким на ощупь. Но ведь гульфик Кристиана…

Господи, какими лицемерами, лжецами и мошенниками были все мужчины! Гульфик лорда Монфора был еще не такой большой, но у многих при дворе они были просто-таки огромных размеров! Лжецы! Интересно, что произойдет, если она до него дотронется?

— Нора Бекет! — прошептала она вслух. — Ты быстро становишься настоящей потаскухой, какой он, без сомнения, и хочет тебя видеть.

Она поспешно расправила простыню и накрыла ею Кристиана. Вот так-то лучше, подумала она. Не пристало ей пожирать его глазами, как какой-нибудь шлюхе.

Из- за двери послышался голос Артура, звавший ее по имени. Она впустила его и приложила палец к губам.

— Госпожа, — зашептал он. — Мы с Хекстом ходили во дворец.

— Я вижу, ты повсюду суешь свой нос.

— Нет, госпожа. Но хорошо, что мы пошли. Я научился так бесшумно подкрадываться, что теперь меня вообще никто не заметит.

— Чудесное времяпрепровождение.

— Мы подслушали, что о вас говорили. Весь дворец жужжит, как потревоженный улей. Ваш отец, увидев королеву взволнованной, сказал ей, что вы ушли, так как у вас вдруг сильно разболелся зуб. — Артур энергично закивал при виде появившегося на лице Норы изумленного выражения. — Хекст говорит, он сказал так, чтобы спасти свою честь и не допустить вмешательства королевы. Все думают, что вы сейчас страдаете в своем городском доме от зубной боли, тогда как ваш отец тайком от всех пытается вас разыскать.

— Значит, у нас есть небольшая передышка. Которой мы, несомненно, лишимся, если ты и дальше будешь скакать по улицам Лондона, рискуя попасться на глаза моему отцу.

— Я буду осторожен, госпожа.

— Да-да, я знаю, ты теперь научился подкрадываться совсем незаметно. Святая Мария, прости меня за то, что я ввергла ребенка в этот вертеп.

Артур ухмыльнулся. Отпустив его, она вновь заняла свое место в кресле у кровати и задумалась над состоянием графа. Его рана, хотя и была чистой, находилась почти рядом с сердцем. Неудивительно, что врачи не осмелились ее трогать. Не было никакой возможности сказать, как глубоко проник клинок, и насколько серьезны были нанесенные им повреждения. Единственное, что можно было сделать в таких обстоятельствах — это держать рану в чистоте и не тревожить больного… и молиться.

Раны Кристиана были не столь серьезны, но Норе приходилось видеть животных, умиравших от подобных повреждений. Рана могла ни с того ни с сего загноиться, и тогда спасения не было. По опыту, однако, она знала, что если держать раны в чистоте, то это увеличивало шансы на выздоровление. Почему так происходило, она не знала, но, возможно, Господь просто любил чистоту.

Поставив кресло возле кровати со стороны Кристиана, она попыталась немного отдохнуть. Но тут же, не в силах удержаться, протянула руку и дотронулась до плеча молодого человека. Он не услышал ее признания в любви, но, может, это было и к лучшему. Конечно, он был болен и занят своими мыслями, чтобы обращать на нее внимание.

А может, он игнорировал ее потому, что не любил ее и не хотел, чтобы и она его любила? Ерунда. Он не хотел, чтобы она вышла замуж за этого ужасного Флегга.

Но, возможно, ему было жаль ее, или он хотел переспать с ней первым, или и то и другое вместе. Она его совершенно не понимала, и ей страстно хотелось задать ему вопрос, что он в действительности к ней чувствует.

Но, скорее всего, он ничего ей не скажет. Получить от Кристиана де Риверса ответ на такой вопрос было так же невозможно, как добиться от Папы признания принцессы Елизаветы законнорожденной.

Она наклонилась и откинула у него со лба темный локон. Волосы его были мягче, чем у нее, и блестели как шелк. Поспешно она убрала руку, чувствуя, как захлестывает ее страсть и горячее желание его защитить. И защитить также его отца, любовь которого к сыну была такой же страстной, как и у нее. Что она будет делать, если потеряет их обоих, когда она только что открыла для себя чудо их существования?

Опустившись на колени подле кровати, Нора прижалась лбом к матрасу и вознесла страстную молитву к небесам. Господь не допустит их смерти. Он был добр, и Он знал, как она нуждается в Кристиане.

Кристиан помог ей раскрыться, освободил ее от неуверенности и страхов, заставил ее поверить в собственные силы. Нет, Господь не даст ему умереть. И когда он поправится, она наберется мужества и попросит у него его руки. Да, так она и сделает.

Подняв голову, она прошептала:

Праздность, как утверждали некоторые, была матерью всех пороков. В последующие три дня Норе, похоже, не грозило впасть в подобный грех. Самое большее, что она могла себе позволить, так это время от времени соснуть на часок где-нибудь в уголке.

Она меняла повязки и постельное белье, протирала влажной салфеткой горевшие в лихорадке потные тела, поддерживала огонь в камине и пыталась убедить лорда Монфора хоть что-нибудь съесть.

С тех пор как у его отца началась горячка, Кристиан почти совсем перестал отдыхать. Граф все время или бредил, или находился в обмороке, и на четвертый день Нора начала опасаться, что Господь решил все-таки призвать его к себе. Этим днем, однако, сознание возвратилось к нему на несколько минут, и он чуть не разбил ей сердце полным безразличием к собственному состоянию. Первая его мысль, когда он очнулся, была о сыне.

Нора подтыкала простыню под матрас со стороны графа, когда он пошевелился. Она подняла голову и встретилась с устремленным на нее взглядом темно-синих глаз. Они округлились, когда он ее узнал, но попытка понять, откуда она здесь взялась, оказалась ему явно не под силу. В изнеможении он на мгновение вновь прикрыл веки и еле слышно произнес:

— Мой сын…

— С ним все в порядке, милорд. Он лежит здесь, рядом с вами. Несмотря на все мои просьбы, он не желает оставлять вас и на минуту. Дать вам воды?

Граф провел рукой по простыне и, коснувшись сына, спросил:

— Он спит?

— Да, милорд. Сейчас я его разбужу. Я обещала сразу же это сделать, как только вы очнетесь.

— Нет. — Рука графа упала, и он попытался приподнять голову. — Нет времени. Скажите ему, что я желаю… я желаю… Он должен забыть о ненависти. Господь накажет его, если он этого не сделает.