Она была супер. И одевалась, и держалась, и говорила — супер.

Продолжайте о вашем сне.

И она шла в самой жаркой точке лета, шла по раскаленным камням одна, почти голая, с распущенными волосами, соль, которую рождала земля, заставляла ее щуриться, вызывая слезы на глазах, шла через царство змей, чтобы получить укус самой смертоносной из них. Испытать совсем легкую боль, как укол колючки — точно в ступню… Сделать еще несколько шагов… А потом колени подкосятся, и она бессильно сползет на раскаленные камни, согнувшись пополам… ее волосы рассыпятся на камнях… еще секунда, две… но воздуха уже не хватает, отрава растекается в крови, она цепенеет… еще секунда, две… и вот уже тень Аида опускается над нею… солнце, камни и небо темнеют и тонут во мраке…

Вы свободны.

Калина В. Иванова, родилась 7.04.1990 г., г. София. Отец — неизвестен. Живет с матерью Петей В. Ивановой и бабушкой Сией Д. Ивановой, бывшей учительницей французского языка. Мать Петя закончила исторический факультет Софийского университета. Свободно владеет французским языком. Работала переводчицей и секретарем в ряде фирм. Пять лет назад вышла на пенсию по инвалидности, третья группа, 67 левов. Страдает от бронхиальной астмы, тяжелой формы диабета, остеопороза. Из дома выходит редко. Семья живет у бабушки в квартире, состоящей из двух комнат, гостиной и кухни. Из-за финансовых затруднений вынуждены сдавать одну из комнат двум студенткам из Разграда. Студентки — сестры, тихие, воспитанные, кроткие, не квартирантки, а — чудо. С их появлением в доме стало весело, вместе готовили ужин и все — Калина, ее мать, бабушка и обе студентки — ужинали по вечерам за столом на кухне. Студентки рассказывали о своих преподавателях в университете, об экзаменах и друзьях, иногда, когда ходили со своими коллегами в кафе-кондитерскую, брали с собой и Калину, угощали мороженым. Для Калины это было целое событие, потому что в принципе она никуда не ходила, разве что в ближний сквер, к одноклассникам. Никто ни разу не водил ее в ресторан или в кафе. Только однажды — на ее день рождения, одиннадцатый, мама и бабушка повели ее в Чешский клуб на кебапчета[9]. Кебапчета были великолепны. Ей заказали одну порцию с гарниром, а им обеим — без гарнира, из экономии. Ели, разговаривали, было весело и необыкновенно. Когда уже заканчивали, подошел официант и спросил: не желают ли дамы на десерт крем-карамель[10]? Калина сразу ответила, что да, она желает. Петя тоже заказала себе одну. Сия недоуменно взглянула на дочь и воскликнула, при официанте: с какой такой стати ты собираешься есть эту карамель? Тебе же абсолютно запрещено! Петя, стрельнув в мать глазами, отрезала: значит так, нам не две, а три карамели, вы слышите? три! Лицо официанта оставалось непроницаемым, он слегка поклонился, собрал со стола тарелки, приборы и удалился. Сия с округлившимися от ужаса глазами схватила Петю за руку: ты что творишь? что с тобой происходит? Но Петя ответила: ничего особенного, просто хочу съесть две карамели, и всё! Я — что? не могу ничего себе позволить в этой жизни? Надоело! Но у тебя будет приступ, тебе будет плохо, продолжала Сия, округлив от страха глаза. Ну и пусть приступ, пусть и умру, но я съем эти две карамели! Это безумие, Петя, прошу тебя, опомнись, растерянно повторяла Сия, но чем сильнее она настаивала, тем категоричнее становилось решение Пети съесть эти десерты. Калина сидела за столом сама не своя, ее смущали взгляды окружающих, но потом, вскочив, она бросилась на кухню ресторана, там было оживленно, постоянно входили и выходили официанты, она нашла своего и стала просить: пожалуйста, не приносите на наш столик эти карамели. Но они уже заказаны и пробиты в кассе! Да, но маме вообще нельзя есть сладкое, она потеряет сознание и умрет! Да говорю тебе, они уже пробиты в кассе! Ты что, девочка, хочешь, чтобы я оплатил их из своего кармана? В это время по внутреннему подъемнику прибыл их заказ, официант поставил дрожащие желе на свой поднос, перебросил через руку белую салфетку и направился к их столу, а Калина бежала рядом, умоляя: не несите их на наш столик, не надо! Так или иначе, но он торжественно, как-то даже подчеркнуто медленно водрузил их на стол: по одной — бабушке, матери и внучке. Счет, пожалуйста, почти закричала Сия, скорее, прошу вас, счет! Она поднялась и, схватив Петю за руку, начала тянуть ее из-за стола, но Петя закричала: оставь меня в покое! хоть раз оставь меня в покое! Все в ресторане повернулись в их сторону, не понимая, что происходит — растревоженная Сия, которая металась между официантами, приставая к каждому с просьбой взять у нее деньги, Петя, жадно, один за другим, поглощающая злосчастные десерты, и плачущая Калина. Через десять минут мать потеряла сознание. Потом — скорая, больница, больничные коридоры, слезы Сии, день ее, Калины, рождения. Одиннадцатый день рождения. Поэтому, когда студентки из Разграда время от времени брали ее с собой в Jimmy’s и заказывали ей мороженое, для нее это было как праздник. Она была не просто польщена — она чувствовала себя в центре внимания, читала и перечитывала меню, стараясь запомнить названия всех видов мороженого, потом выбирала для себя, разглядывала посетителей, слушала разговоры студентов, которые очень сильно отличалась от домашних разговоров бабушки с матерью — те всегда говорили о деньгах, рецептах, очередях за инсулином, бесплатных лекарствах и аптеках, где их выдавали, о счетах за электричество и отопление. А студенты смеялись не переставая, Калина даже не успевала запоминать, о чем, чтобы потом пересказать бабушке и повеселить и ее, потому что, в отличие от матери, бабушка Калины довольно часто смеялась, каким-то образом умудрялась смеяться и в самые неприятные моменты, правда не тогда, не в Чешском клубе, на ее дне рождения, когда она действительно испугалась и бегала взад и вперед по ресторану с криками: счет! счет! Калина никогда не видела свою мать смеющейся или хотя бы улыбающейся. Петя была полная, опухшая, большая, она была похожа на приземистую гору, всегда в чем-то широком и невыразительном, лица почти не видно за жидкими и жирными волосами, падающими на глаза, большую часть времени Петя проводила перед врачебными кабинетами, она постоянно находила у себя все новые и новые болезни, ходила на обследования утром, днем и вечером, сдавала на анализы кровь и мочу, пила лекарства, делала уколы инсулина и единственное, о чем она могла говорить, были ее симптомы и болезни, и если бы не Сия, Калина считала бы, что это — единственно возможный способ общения между людьми. Но со временем Сия почти перестала обращать внимание на болезни своей дочери, что сначала бесило, а позже просто оскорбляло Петю. Калина однажды слышала, как Сия сказала ей: не хочу больше тебя слушать! не могу больше смотреть на тебя! ты сама во всем виновата! Посмотри на себя — молодая женщина, нет и сорока, а живешь как старуха! Возьми себя в руки, оденься, сделай прическу, накрась губы, возьми ребенка и сходите куда-нибудь, наконец! Чем больше ты будешь сидеть распустёхой в своем кресле перед телевизором, тем больше болезней у тебя появится. Эти слова матери бескрайне ранили Петю, и она начала плакать, чем окончательно взбесила Сию: ну вот, теперь будем хныкать! Хныкать и реветь! Это легче всего! Знаешь что, Петя, Сия наклонилась к дочери, да ты просто законченная эгоистка, вот ты кто! Ты хоть раз подумала о Калине и обо мне? Только о себе и думаешь, вот Бог и наказывает тебя за это. Разумеется, Петя расплакалась еще сильнее. Сия ушла в магазин, а Калина подошла к матери и попыталась ее обнять, но Петя дико закричала в лицо дочери: убирайся! убирайся отсюда! всё это из-за тебя! из-за того, что я тебя родила! ты сломала мне жизнь! Если бы я тебя не родила, то была бы здоровая и сильная, это ты отняла у меня силу, ты отняла здоровье, верни их мне! Петя выпрямилась в своем кресле, неожиданно сильно схватив Калину за майку, начала ее трясти и кричать: отдай их мне, отдай, отдай мою жизнь и мое здоровье, воровка несчастная, изверг проклятый, никто не ждал твоего появления на этом свете, ты родилась всем назло, только чтобы сломать мою жизнь, отнять здоровье и силу!