Но впереди откуда-то взялся густой хлесткий рябинник. Кусты раскинулись по камням широкими розетками. Кое-как уживалась с ними только елоха, больше ничему тут не осталось места. Опять идти в обход? Но в какую сторону?

Наташа остановилась, оглядываясь. Не может быть, чтобы не нашлось тропы, ходят же сюда люди по ягоды осенью…

— Ты заблудилась? — послышался сзади высокий распевный голос.

Наташа резко обернулась: на камне, чуть покачиваясь, стояла круглолицая девочка с красивой косой. Через секунду Наташа ее узнала — видела в поселке, ее Любой зовут.

— Я давно за тобой наблюдаю, — сказала Люба, накручивая косу на палец, — и не пойму, куда ты идешь? А они, наверное, уже ищут тебя. — Люба кивнула в сторону маяка.

Наташе стало неловко перед странной девчонкой, но она не знала, что сказать.

— У нас так никто не делает, — продолжала Люба, словно и не замечая Наташиного настроения. — Если куда пошли вместе, так уж и до конца вместе. Тайга выучила. В городе у вас, наверное, иначе… Может, я и не понимаю чего? Не сердись. Я провожу тебя, ладно? А то одной тебе долго не выбраться.

— Идем, — согласилась Наташа с радостью.

— И все-таки я не понимаю, — повторила Люба, — почему ты ушла одна?

— С отцом поссорилась, — нехотя ответила Наташа. Она не умела промолчать, когда ее спрашивали о чем-то.

— Он у тебя тоже пьет? — живо заинтересовалась Люба.

Она нашла среди камней и зеленых мочажин неприметную тропу, спускающуюся к морю, и теперь уверенно вела по ней Наташу.

— Пьет? — Наташа приостановилась. — Мой отец никогда не пьет! Он — спортсмен. Ну., сейчас уже тренер, сам не выступает на ринге, но это ничего не меняет. В спорте пить нельзя.

Люба тоже остановилась и уставилась на Наташу во все глаза.

— Так почему же ты с ним ссоришься?!

Она покачала головой:

— Если бы мой отец не пил, знаешь как бы я его любила? А я и теперь люблю… Он ведь не с радости — с горя пьет. И не всегда, а только когда тоска за горло берет. Это он так говорит. Маму он очень любил… Она умерла.

Наверное, именно сходство судеб родило в душе Наташи порыв доверия, когда человек может рассказать о себе все. Ведь обе они выросли без матери…

— А если бы твой отец надумал жениться, что бы ты сделала? — спросила она, пристально глядя в лицо новой подруги. И удивилась: Любино лицо вдруг расцвело.

— Если бы так! Как бы я обрадовалась! Ведь тогда было бы кому заботиться о нем, а то все я да я одна. Но отца в поселке чужаком считают, кто за него пойдет? Здесь все рыбачат, а он — охотник. И живут тут испокон века артелью, а он — сам за себя. Да еще и на базар ездит в город — вот уж чего здесь не любят-то! Нет, трудно ему найти жену… А со стороны не хочет приводить, потому что мама была здешняя.

— Так ведь если он женится, он не тебя уже будет любить, а свою жену! — попыталась отстоять свое мнение Наташа.

— Дедушка говорит: две любви у человека по двум тропкам рядом бегут, а света друг другу не застят. Одна — к жене, другая — к детям. Дед у меня — у-умный! Он — смотритель маяка, куда ваши пошли. Пойдем и мы, а то разыщутся еще тебя-то…

Тропа нырнула в рябинник, но не терялась, сколько ни петляла между камнями и кустами. Наташа машинально разводила в стороны красноватые, налитые весенним соком ветви, а в голове у нее была полная неразбериха. Никогда бы не подумала, что можно и так посмотреть на женитьбу отца!

Кусты впереди отчаянно затрещали, и из них не вышел, а выломился Толян. Вид у него был такой отчаянный и несчастный, что Наташа, забыв про все на свете, схватила его за плечи:

— Что… что случилось?

— Нашлась… — тихо проговорил Толян, обернулся и заорал в кусты: — Ребя-а-ата! Она зде-е-есь! Сю-да-аа!

Наташа опустила руки и ошеломленно села на камень. Глаз не поднять на Толяна, даже волосы закручиваются штопором над ушами от стыда: как же это она о нем-то не подумала?

Люба спокойно стояла в сторонке и покусывала клейкую рябиновую почку.

Все смотрели на Наташу, точно она не с сопки пришла, а из-за границы приехала. А отец не смотрел. Неторопливо вбивал колышки для котелка в скользкий галечник отмели. Дело это требовало сноровки, мелок слой гальки и земли над вечной мерзлотой.

Шипели мелкие волны близкого моря, остро пахли йодом золотисто-коричневые водоросли. Болталась на волнах, похожая на вынутый из тарелки студень, медуза. Серые комья медуз и коричневые водоросли плотно облепили и подножье маяка, застряв среди дикого камня. На неширокой полосе берега валялось неисчислимое множество плавника и рыбацкого хлама. Отряд словно бы потонул в этом отжившем мирке. Может быть, оттого Наташе и казалось, что все смотрят на нее одну.

Но отец на нее не смотрел. Он вбил колышки, утвердил на них палку-рогульку, примерил, не слишком ли низко повиснет котелок над костром. Только после этого обернулся к ребятам:

— Укладывайте плавник, можно разжигать.

И впервые скользнул взглядом по настороженной фигурке Наташи. Выражение его лица она понять не сумела: не злость, не досада, скорее, сожаление или боязнь. Но чего бояться сейчас, когда она вернулась?

— Нет, так не загорится, — сказала Люба.

Она пришла вместе с Наташей на берег и осталась с отрядом так естественно, словно именно ее и не хватало среди ребят.

Мягкими шаманскими движениями рук Люба переместила сучья и щепу, обломок доски убрала вовсе, корявый сучок добавила. Чиркнула спичкой, закрыв ее от ветра прозрачно-розовыми ладонями.

Казалось, не успела поднести огонь к костру, как он занялся с веселым треском.

— Гениально! — заявил Ян без малейшей рисовки.

— Нас учат этому в школе, — объяснила Люба.

— А для чего? — заинтересовалась Ира. — И в каком классе ты учишься?

— В восьмом. А учат потому, что в нашем интернате много детей оленеводов, им это нужно уметь.

Люба все еще продолжала возиться с костром и не видела, как недоуменно посмотрел на нее Иван Васильевич, Он же считал ее маленькой!

— Так мы же ровесницы! — ахнула Наташа и подсела к костру. Помогать Любе было незачем, ей просто хотелось привлечь внимание отца.

Иван Васильевич поднялся. Зачем-то посмотрел на далекий горизонт, по-прежнему опоясанный черной полосой тучи. За все это время туча нисколько не сдвинулась с места. Лежала за горизонтом, как никем не открытая, мрачная земля.

— Вот что, друзья! — сказал Иван Васильевич. Вы слушайте меня, и, пожалуйста, без возражения. Сейчас мы пообедаем, осмотрим маяк. Если успеем, найдем новое место для спортплощадки. А дальше я попрошу у Данилы Ерофеевича машину, и мы все отправимся домой, в город.

— Ка-аррамба! — проскандировал ошеломленный Ян.

— Иван Васильевич, но почему? — взвилась Ира.

— Потому, что мне не нравится эта туча на горизонте. Она может принести снег.

— Да она же нисколько не движется! До лета там простоит! — возмутился Ян. Видно было, что ему очень не хочется возвращаться в город. Но попробуй угадай — почему? — Нет, я знаю, в чем дело, — не сдавался Ян. — Вы остались в поселке, чтобы с моей маменькой потолковать, и она вам бог знает каких страстей насулила. Так вы же ее знаете, разве можно ей верить?!

— Я не говорил с твоей матерью, ты ошибаешься, — возразил Иван Васильевич, — а вот что такое шторм со снегом — мне известно давно. Так что будет по-моему, уж извини.

Наташе показалось, что все опять покосились в ее сторону. Еще подумают, что это из-за нее отец страхуется… Она невольно опустила голову. Кто-то тронул ее за плечо.

— Пойдем, что я тебе покажу, — тихонько сказал Толян. — Очень интересное!

Наташа глубоко вздохнула и осмотрелась. Никто, кроме Толяна, не смотрел в ее сторону. Все были расстроены решением Ивана Васильевича. Только Люба удобно примостилась возле костра на пустом консервном ящике, смотрела в море и словно ждала чего-то.