—      С правой руки.

—      Верно. Когда будешь целиться, отведи кончик стрелы на полпальца вправо. Стрела полетит мимо дерева, но Мардеж-он подтолкнет ее, и она угодит куда надо. На, попробуй.

Мальчик поправил ременный пояс на холщовой белой рубахе, незаметно ладонью смахнул слезу обиды и положил стрелу на лук. Прицелился. Звонко тенькнула тетива, и сразу же раздался радо­стный клич Янгина. Стрела перелетела через поляну и воткнулась в кусок березовой коры.

—      Эй-эй! — воскликнул Янгин и глазами, полными благодар­ности, взглянул на старшего брата. Потом он увидел колчан Ковя- жа, висевший на суку, подбежал к нему и выхватил стрелу. Те­перь он имел на это право!

—      Вот тебе! Так! Хорошо! — выкрикивал Янгин, пуская стрелу за стрелой.

На поляну выбежал Ковяж, взглянул на осину, утыканную стрелами, и недоуменно спросил:

—      Это ты стрелял?

—      Я! —мальчик выпятил грудь и ударил по ней кулаком.

—      Врешь! Это Аказ.

—      Я уже сказал тебе, что я не обманщик,— произнес Янгин и, поддернув спускавшиеся штаны, направился к дому. На опушке леса он заметил отца и, чтобы не показаться хвастливым, как мож­но равнодушнее сказал:

—      Отец, я всадил в дерево четыре стрелы.

Туга улыбнулся:

—      Ладно. Теперь ты заработал лепешки и туару¹. Иди в кудо, поешь.

Когда мальчик скрылся за кустами орешника, Туга сел на пе­нек и сурово посмотрел на Ковяжа.

—      Это больно худо, Ковяж,— сказал он,— ты как будто не мой сын.

—      Зачем такие слова, отец?

—      Ты совершил два самых дурных поступка: учил младшего брата обману и не послушался старшего. В нашем роду так никто не поступал,— отец показал обоим сыновьям, чтобы они сели ря­дом, потом спросил:

—      Как вы будете жить, если я уйду в последнюю дорогу? Бу­дет ли ваша семья мирной и честной?

—      Прости нас, отец, тут мы виноваты оба,— тихо произнес Аказ.— Я тоже обидел его.

—      Наша земля знает один закон — слово старшего в семье священно. Когда мой отец, а ваш дед, пришел сюда, у него была боль­шая семья. И все ели из одного кюмыжа¹. А тот кюмыж был боль­шой, как лодка. И никто никогда не ссорился. Только дружба семьи помогла раздвинуть этот лужай от берегов Суры до бере­гов Юнги. Ты, Ковяж, забыл этот закон, и бог покарает тебя. Запомни навсегда: слово старшего брата свято для тебя.

После ухода Ковяжа отец и сын долго молчали, шелестел мо­лодыми листочками ветер. В лесу, не переставая, куковала кукуш­ка. Со стороны кудо доносился запах горелого хвороста.

—     Ты помнишь прошлый наш разговор? — нарушил молчание Туга.

—     Твоя воля священна для меня, отец, и если ты велишь, я приведу в наше кудо любую девушку. Но разве не ты всегда го­ворил, что жену выбирают сердцем, а не умом. Мое сердце молчит, когда я вижу девушек. Видно, мне рано жениться. Эта весна у ме­ня только семнадцатая.

—     Семнадцатая... Я в твои годы имел двух сыновей, в два­дцать лет стал лужавуем. Теперь твоя пора пришла. Бери мою нелегкую ношу на свои плечи. Я уже становлюсь стар.

—     Разве ты старик, отец? Ты сможешь держать нашу тамгу еще много-много лет.

—     Времена стали другие, сын мой. Все изменилось,— старик глубоко вздохнул. Он и вправду был стар, и ему трудно было на­правлять жизнь своих сородичей,— Я для этой поры плохой лужавуй. Сейчас надо такого человека, как ты.

—     Я совсем молод и глуп. Мне ли?..

—     Помолчи! Много мы терпим нужды и горя от соседей, но что можем поделать? Меня мой народ считает самым мудрым чело­веком, но и я не знаю, как избавиться от гнета сильных. Верно, ты молод, но ты много раз бывал на русском базаре, научился вести счет деньгам, узнал язык московитов, хорошо знаешь Казань. Ты стал умнее меня, — Туга положил руку на плечо сына и попросил:— Повтори еще раз, что ты говорил в прошлый раз о русских.

—     Я сказал, что нам надо учиться у московских людей. Они собрали под одну руку все свои земли, стали сильны и выгнали золотоордынцев, а мы...

—     Вот-вот! Наш народ разбросан по лесам, и в нашем крае нет не только Большого хозяина, как у русских, но и нет согласия меж лужаями. Каждый лужавуй, маленький он или большой, де­лает, что захочет. Так мы никогда не перестанем бояться татар!

Туга встал и решительно пошел по просеке в глубь леса. Аказ зашагал рядом с ним.

—     И вот я подумал,— продолжал старик,— пусть лужавуем станет мой сын и начнет делать наш край единым и сильным. Же­нись, мой сын, и бери в свои руки тамгу.

Они несколько минут шли молча, каждый думал о чем-то своем.

—    Вот ты сказал,— прервал молчание Аказ,— что надо делать наш край единым и сильным...

—    Ты уже начал хорошее дело, сын мой. Скажи мне — куда; ты собираешься сегодня?

—    В Мамлеев улус. Со мной идут все парни нашего илема, по пути мы захватим еще кое-кого. Ковяж с Янгинкой просятся. Возьму, если позволишь.

—    Мамлей твой друг?

—    Еще прошлой весной мы подружились. А сегодня МЫ ПОМО- ; жем ему избу ставить. Такую же, как у нас. Если я женюсь и мне понадобится изба — он своих татар приведет.

—    Вот поэтому я и хочу тебя сделать лужавуем. С соседями, будь они татары, чуваши или мордвины, надо жить в дружбе. Но это у нас плохо получалось. Мордва молится Чам-пасу, мы покло-| няемся Юмо, у чувашей тоже свой бог, татары аллаха чтут. И,| когда наступает время беды, мы не собираемся в один кулак, а, наоборот, разбегаемся по своим священным дубравам или начи­наем ссориться меж собой. Теперь нам дружба с татарами, чува­шами и со всеми людьми, кто населяет Горный край, особенно нужна. Казань ушла под руку Крыма, хан земли наши отдал мур- зе Кучаку. Иди в Мамлеев улус, помогай ему, пусть и у татар друзей будет больше. Благословляю тебя, иди.

* * *

Был час вечерней молитвы. Солнце опустилось за лес, окрасив багрянцем половину неба. Мулла Кендар поднялся на площадку минарета, оглядел с высоты сумеречную даль перелесков, увидел, как тускло блестят воды реки, затем его взгляд остановился на улусе, раскинувшемся вокруг мечети. Жители окончили дневные рабо­ты и ждут, когда мулла призовет их к молитве. Кендар молод, голос его чист и звонок. Распевно зазвучали издавна привычные  уху правоверного слова призыва:

Велик аллах! Велик аллах! Ля иллья, ахм иль алла!

Приходите молиться, на молитву вставайте.

Следуйте к счастью — молитва полезнее сна.

Когда-то Кендар служил аллаху в ханской мечети, начал он с хафиза и лучше многих читал Коран. Ему пророчили место шей­ха, но пришли в Казань перемены, и судьба Кендара резко изме­нилась. На Казанский престол сел крымский хан Сафа-Гирей, он

I ,_11ГЦ^{С ЄГ0 сеиДа} человека хитрого, жестокого, который ера' I^у_п/_пи^Наг^ВИДЄЛ.^Ка3а«Д^ЄВ- К^енДара изгнали из ханской мечети и ^І_ґ^в °Р^ныа Край, в маленький татарский улус, какие во мно- Мплтп^,Ыи^И Р^аз фосаны среди черемисских и чувашских селений. / ^а мулла убедился: большинство татар живут в такой же і мл / ’ ^как^^{ю те}Рпели чуваши и черемисы. И когда бедняк Мам- . п просил у него позволения привести в улус черемисских пар­ия™!!™ у ^{ТЄ помог,71и ем}У поставить сруб для дома — Кендар сог- ' орошо, когда люди борются с нуждой вместе. Сейчас с

и дки минарета он заметил, что сруб уже поднят, поставлены стропила. ■'

Зюрея сидела у окна и вышивала тюбетейку. Она ждала сегод-

ниха, призыв к молитве слушала плохо, торопилась скорее закончить ВЫШИВКУ чтг>5ы ипп„

любимого. Зюрее завидовали врГ ^пР^{иготовить пода}Р^{ок к П}Р^ИХ°^ДУ_2Мо . ^{н оа}иидовали все девушки улуса. Ее жених, арбаб^[21]