И месяца не прошло, как на Москву прискакал гонец из Каза­ни. Хан Магмет-Аминь писал: «Брату моему великому князю мно­го-много поклон. Брат твой, государь Казани, тебе челом бьет и просит сделать мир и дружбу по старине, как было с отцом твоим великим князем Иваном. Мы в прошлую войну много пленных тър'' их взяли, их, замиримся если, то отпустим. Посла твоего Яткэнки- на я уже отпустил, он тебе эту грамоту привез...»

Василий Иванович, не мешкая, отпустил на Казань нового пос­ла, и мир был заключен. Великий князь понял письмо Нурсалтан. Она не зря писала о жадности Магмет-Гирея к подаркам, намекая, что хана пока задобрить надо. Сразу же в Крым было послано полторы тысячи соболей, да две тысячи беличьих шкурок, да три­ста горностаев. Хан сразу присмирел, теперь можно было с Лит­вой дело вершить.

У Сигизмунда — короля к тому времени — войска большого не было, он более всего в планах войны с Москвой надеялся на ли­вонского магистра Плеттенберга да на ганзейские города. Самая сильная рать, на которую Сигизмунд рассчитывал, была под рукой Михаила Глинского. Это был умный и расчетливый воевода, он владел обширными землями и замками, почти половиною государ­ства Литовского. Глинский бывал в Испании, в Италии, долгое время жил при дворе императора Максимилиана и всюду имел много друзей. У бывшего короля он пользовался полным довери-

ем, но со своенравным Сигизмундом ему ладить было трудно. Ва­силий Иванович сумел воспользоваться этим, обещал князю пол­ное свое покровительство, и скоро Глинский дал великому князю слово перейти к нему на службу. К этому времени Василий Ива­нович обещал вернуть ливонскому магистру всех пленных, взятых еще при Иване III, в случае если Ливония заключит с Москвой мир. Кесарь римский Максимилиан послал к Василию Ивановичу своего посла Герберштейна говорить о мире и за себя, и за ливон­ского магистра Плеттенберга.

Такой мир был подписан.

Сигизмунд, не зная этого, вовсю готовился к войне с Москвой. Поводом для начала такой войны он избрал требование вернуть Литве все города и села, земли и воды, взятые при Иване III. Си­гизмунд был уверен, что великий князь ответит отказом и тогда на Русь будут посланы полки.

Так оно и случилось. Василий Иванович дал послам неждан­ным ответ: «Мы городов, волостей, земель и вод Сигизмундовых, его вотчин никаких за собою не держим, а держим с божьей волею города и волости, земли и воды, свою отчину, чем нас пожаловал и благословил отец наш, князь великий, и что нам дал бог, а от прародителей наших вся Русская земля — наша отчина. Со своей стороны мы, государь всея Руси, напоминаем Сигизмунду, что Лит­ва нанесла нам множество обид, отняла у нас более ста сел и де­ревень брянских, пограбила в разное время купцов козельских, алексинских, калужских да псковских да уворовала волости князя Вельского — за все это надо бы Сигизмунду ответ держать, и если он не отдаст нам упомянутые земли, не вернет товары купцам, то мы найдем на него управу».

Грамота пришла в Литву в марте, а через месяц московские полки двинулись на Сигизмунда и заняли Смоленск.

На очереди встал Псков.

Государь всея Руси великий князь Василий Иванович по при­меру отца своего землю Русскую крепил и ширил.

Глава десятая

ТЕНЬ ГАЗАВАТА

Султан ярится, дщери ада. В нем фурии раздули гнев...

Чтоб их верней была победа,

Оттоль поклонник Магомеда Шлет нову в Север саранчу.

В. Петров. Ода «На войну с турками»

розами отгремела молодость, отшумела в беспокойных поездках между Казанью, Москвой и Крымом.

Теперь сидит Туга Изимов на одном месте, детьми оброс. По русскому обычаю избу постро­ил, печку поставил. Лет, поди, двенадцать прошло, а семья к печке привыкнуть никак нё может. Особенно летом, все торчат в куяо- Приятно по­сидеть около очага, смотреть, как языки пламе­ни лижут брюхо закопченного котла, вдыхать за­пахи дыма и вареного мяса. Вечерами, когда темень окутает просторное кудо, собирается вся семья у огня, и ведет Туга неторопливые расска­зы о казанских, московских походах, о поездках за Перекоп.

Старший сынишка, Аказ, слушает Отца, ши­роко открыв глаза, и впитывает каждое слово. Средний, Ковяж, мало что понимает, но тоже слушает внимательно. Для него слова «Москва», «Казань», «Перекоп» необычны, он думает, что места эти где-то рядом, на том берегу Юнги.

Янгинка, младший,— около матери. Он отры­вает с березовых поленьев кору, бросает в очаг.

Смотрит, как береста свертывается в трубочки и пускает из отвер­стий свистящие струйки дыма.

В первый же год, как Магмет-Аминь стал ханом Казани, поз­вал он Тугу к себе, сказал:

—     Отдаю я весь Горный край, от берегов Суры до берегов Свияги, под твою руку. Стань Большим лужавуем — ты достоин этого места. Ты верно служил моему отцу Ибрагиму, да будет славно его имя в обоих мирах, ты честно исполнял все повеления матери моей, ты был моим другом с детских лет, я думаю, что ты им и останешься до конца наших дней.

—     Спасибо, великий хан,— ответил Туга,— но только с дав­них лет Казань лужавуев Горному краю не дает, их выбирают старейшины. Давний обычай ломать не надо бы...

—     Передай старейшинам, что я их прошу поставить Большим лужавуем тебя...

И старейшины хана послушались, вручили тамгу лужавуя Ту­ге— и не раскаялись. Туга со всеми соседями дружбу наладил, торговлю завел, ясачное дело привел в порядок. Раньше татары, чуваши и черемисы, населяющие Горный край, жили не больно дружно. Теперь Туга улусы, илемы сдружил, простые люди помо­гают друг другу, вместе с нуждой и бедами борются.

Поедет Туга в Казань — там хан у него друг, поедет в Нижний Новгород—русский воевода Тугу хорошо знает, если надо, то едет лужавуй в Касимов к хану Шигалею, и тот помогает ему.

Рассказывает Туга у очага об этом всем, но больше всего для старшего сына Пусть учится, как жить надо, может, придет пора и Отдадут старики тамгу Большого лужавуя Аказу...

...После смерти хана Менгли-Гирея Нурсалтан осталась одна. Первые три жены умерли еще раньше, трон перешел старшему сыну хана Магмст-Гирею—человеку смелому, жестокому и власто­любивому. Рожденный от второй жены хана, Магмет мачеху свою слушать не стал, хотя по обычаям он должен был считать ее ма­терью, как и она считала его сыном.

Первые годы молодой царь ханством почти не управлял: в Ка­фе сидел наместник султана, он без своего согласия не давал хану и шагу ступить. Приказы слал чуть не каждый день.

Но однажды сам наместник приехал в Бахчисарай. Поглядел на ханское житье, сказал:

—     Гуляешь много, бузу пьешь — кончать пора. Давай-ка зо­ви казанского хана Аминя в гости, погуляем последний раз и дело большое начнем. Зови. Он ведь мачехе твоей родной сын. Пусть она ему грамоту пошлет.

Поскакали гонцы из Бахчисарая в Казань, через месяц при­везли Аминя в Крым. Даже отдохнуть не дали. Велели смыть до­рожную пыль, переодеться:

— С матерью увидишься потом,— сказал хан Гирей.— На ка- финском рейде турецкая эскадра стоит. Нас султан Селим I ждет. Едем.

Кафа, летняя, знойная, в развалинах и в пыли, Магмет-Аминя не поразила. Казань тоже такой же грязный и вонючий город, да н Москва не чище. Но море! Море Аминя потрясло своей беспредель­ной далью, могуществом, красотой. Море он увидел впервые. И ко­рабли такие большие тоже увидел впервые. С множеством брон­зовых пушек на бортах, они были настолько тяжелы, что могучие волны, со страшной силой бившие в каменистый берег, не могли покачнуть их. Корабли стояли по всему внешнему кафинскому рейду на якорях, чуть заметно покачиваясь.

Султан Селим I ждал крымского и казанского ханов, своего наместника на флагманском корабле. Султан делал это умышлен­но: пусть ханы увидят морское могущество Османской империи вблизи, пусть знают, с кем они имеют дело.