Между тем растянувшаяся неспешной змеей ватага охотников уже выходила из леса к городищу.

Пребывая в задумчивости и оттого глядя больше себе под ноги, чем по сторонам, Чеслав не сразу заметил, как, отделившись от стены частокола, опоясывавшего селение, в сторону их отряда быстрым шагом направилась Руда. Добежав до головы ватаги, где мужи несли тело Стояна, она на миг остановилась и широко открытыми от удив­ления и испуга глазами уставилась на страшную ношу, но тут же, очевидно, вспомнив о чем-то важном, отыскала взглядом Чеслава и, дождавшись его, пошла рядом.

— Вот ждала тебя, Чеслав... — заговорила она почему- то совсем тихо.

Только после этих слов молодой охотник заметил ее по­явление и вопросительно взглянул на деву.

— Отец велел разыскать... — пояснила Руда.

— Старый Сокол объявился? — светлым лучом блесну­ла новость на хмуром лице Чеслава.

Руда утвердительно кивнула:

— Велел тебя к нему привести. И наказ дал: не мешкать!

Весть была неожиданной и в самом деле хорошей. Ста­рый Сокол, едва оправившись от тяжелой раны, по словам дочери, отправился в лес и пропадал там уже немало време­ни. Чеслав даже беспокоиться стал, поскольку подозревал, что наставник ушел в лесную чащу, чтобы выполнить его просьбу, о которой шла речь еще до того, как они с Кудря­шом отправились в селение Хрума. И вот, хвала Великим, старый охотник, кажется, вернулся в родное городище.

Чеслав, что-то тихо сказав шедшему рядом Кудряшу, переложил на его плечо добытого олененка, после чего ре­шительно кивнул Руде, давая понять, что готов незамед­лительно следовать за ней, и даже сделал шаг к воротам, но Руда, схватив юношу за руку, неожиданно увлекла его совсем в другую сторону.

Дочь Сокола повела его в часть леса, которую их сопле­менники старались обходить стороной. Среди люда бы­товало суеверное убеждение и ходили упорные слухи, что там шалит злой лесной дух, приходящий с болот, что рас­кинулись неподалеку от тех мест. Стоило забрести туда смертному, и будто пелена падала ему на глаза, а голову туманило забытье. Сбитый с толку несчастный мог блуж­дать в чаще, не находя дороги к дому родимому, долго, а то и совсем сгинуть. А еще, сказывали, видения у люда там появлялись разных чудищ невиданных. Оттого и ста­рались не ходить без надобности той стороной. И чего только старому Соколу понадобилось в таком месте?

Но сколько Чеслав ни пытался расспросить Руду об от­це и о том, почему он не пришел в городище, девка лишь упрямо мотала головой и твердила одно:

— Не знаю!

То ли и впрямь не ведала о том, о чем пытался разузнать парень, то ли старый охотник наказал дочери крепко дер­жать язык за зубами, что она и выполняла послушно, по­тому как держал он ее в строгости. Чеслав же, не получив ответов на свои вопросы, решил дождаться встречи с наставником.

Руда, хорошо, конечно же, знавшая все россказни, связан­ные с этими местами, тем не менее шла все дальше и даль­ше — правда, с опаской озираясь по сторонам и время от времени оглядываясь на Чеслава, очевидно, ища в нем под­держки. Она хоть и боялась этой поганой округи, но раз отец велел привести Чеслава к нему, значит, так тому и быть.

Они неспешно и осторожно спустились в небольшую низину, проход в которую кроме деревьев преграждали заросли колючих кустов, и, пройдя еще немного среди мо­лодых сосен, увидели каменную груду, которая когда-то, очевидно, была одним целым, но беспощадное время или какая-то неведомая сила расколола ее на несколько боль­ших частей. Сверху эти каменные обломки были тщатель­но укрыты сосновыми ветками и служили, скорее всего, чьим-то скрытным пристанищем.

Навстречу Чеславу и Руде из узкой расщелины камен­ного укрытия, наверняка заслышав их приближение, по­казался старый Сокол. Увидев юношу, он довольно кряк­нул, но и всего лишь, а дочери подал знак уйти, что та безропотно и выполнила. Дождавшись, пока девка по­спешно растворилась между деревьями, старый охотник позволил сдержанной улыбке появиться на своих губах, отчего его обезображенное шрамом лицо приобрело еще большую свирепость, хотя на самом деле это должно бы­ло выражать радость от встречи с Чеславом.

— Здоров, Чеслав!

— И тебе, Сокол, столько лет здравствовать, сколько желания у тебя будет!

— На все воля Великих! — снова сдержанно улыбнул­ся старший муж, довольный пожеланием.

— Звал?

Вместо ответа Сокол обстоятельно почесал бороду, отчего она стала еще более растрепанной, хмыкнул себе под нос от какой-то внезапно пришедшей в голову мыс­ли и только после, уперев руки в бока, многозначительно сообщил:

— Звал. Эх, всех задери... потому как есть что сказать тебе. — И, сверкнув из-под низко посаженных бровей за­гадочным взглядом, с расстановкой продолжил: — А еще вернее — показать.

И кивнул кудлатой головой в сторону каменной про­рези, приглашая Чеслава проследовать туда.

Войдя в схованку, молодой охотник из-за царящего там полумрака не сразу смог рассмотреть то, что хотел пока­зать ему Сокол. И только когда его глаза немного попри­выкли, в редких лучах света, проникающих сквозь вет­вистую крышу, он заметил, что там кто-то находится. А подступив ближе, Чеслав понял, почему Сокол позвал его сюда, а не пришел в селение. Гостя, который находил­ся в этой схованке, в городище вести было никак нельзя.

Когда он приблизился к капищу, в его ушах все еще звучали обрывки повествования, услышанного в схованке Сокола. О многом из сказанного он и сам уже разузнал, о многом догадался, и единственное, что открылось ему, так это имя то­го, кто бешеным зверем губил своих соплеменников, не ве­дая пощады ни к старому, ни к младому. Он и сам был совсем близок к разгадке, так близок, что уже чувствовал ее горя­чее дыхание. Но не хватало малого — верного имени, без те­ни сомнения. И теперь он знал... Знал это имя наверняка...

Капище, куда Чеслав стремительно вошел, поразило его своим спокойствием. Поразило, возможно, потому, что сам он чувствовал, как огонь справедливой мести жжет и раз­рывает изнутри. И это спокойствие, царящее в святилище, было для него сродни кощунству. Справедливость требо­вала действия! Решительного! Немедленного!

А здесь все словно замерло. Поначалу ему даже пока­залось, как уже не раз, что в святилище никого нет. Но это оказалось не совсем так. Миг спустя он заметил вер­ховного жреца Колобора, который сидел на колоде у свое­го жилища и длинной деревянной палочкой рисовал что-то на земле перед собой.

Чеслав подошел так тихо и внезапно, что, когда его тень упала на рисунок старого волхва, тот от неожиданности вздрогнул и, только тогда заметив его присутствие, под­нял глаза. Но, как показалось Чеславу, совсем не удивил­ся его появлению, будто ждал или предчувствовал это.

— Где они? — коротко спросил Чеслав.

Но ответа даже и ждать не стал. По взгляду, брошенно­му Колобором в сторону утеса, — как будто кудесник знал, о чем спросит его молодой муж! — Чеслав понял, где должен искать тех, кто ему нужен. Не медля больше ни единого удара сердца, он вихрем понесся к реке.

А волхв Колобор, так и не двинувшись с места и не вы­молвив ни единого слова, слегка покачивая головой, смо­трел и смотрел полными горя глазами ему вслед. Смотрел долго, пристально, пока быстроногий молодец не скрыл­ся из виду. И лишь потом опустил измученный, напол­ненный слезами взгляд на рисунок, на котором изобра­зил огромные глаза, взирающие сверху на пылающее пламенем кострище. И очи эти, нарисованные на земле, почему-то походили на те, что были у деревянного идола Даждьбога Великого.

Если в чаще лесной, среди частокола деревьев да пере­плетения густых кустарников ветру вольному разгулять­ся было трудно, то на просторе реки этот ретивый балов­ник мог покуражиться в полную силу. Сюда и рвался он, неудержимый, дерзкий, напористый, преодолевая все пре­поны владений лесного духа.

А здесь, ничем не сдерживаемый, кружил в буйном хоро­воде все, что мог оторвать от земли: сухие травинки-былин­ки, сорванные с деревьев кружева паутины с перепуганны­ми пауками на ней, всякую жужжащую и легкокрылую живность, застигнутую в полете. А после, наигравшись и бросив, бешено несся дальше, пригибая к тверди зем­ной, словно расчесывая зеленые косы, прибрежные ку­сты, высокие травы да заросли камыша, швыряя мелкие песчинки с берега в прозрачные воды, пуская рябь по гладкой поверхности, а то, поднатужившись посильнее, и малую волну вздымая. Ничто не было ему помехой в буйных шалостях, разве что высоченный береговой вы­ступ, возле которого и сама река делала плавный поворот, уступая его неподдающейся тверди.